Конечно, это правда, насколько это возможно.
Волны жара ударили ему в лицо, когда он попытался изобразить недоумение, и его голос повысился на две октавы. Но Хэнка вряд ли можно было заподозрить, если только Уэйд не оставил свою дверь открытой. Петли, в конце концов, были с внутренней стороны.
Хэнк почти жалел, что не выдал себя, что его не заставили объяснить, что произошло, поговорить с кем-нибудь. Он был в ужасе. Лунатизм — это одно. Но как, во имя всего святого, он прошел через запертую дверь?
Должно быть, ее оставили незапертой. А он просто пришел в пижаме, прошел четырнадцать кварталов по городским улицам и вошел в здание.
Пешком.
— Какого черта, — в шестой или седьмой раз за это утро спросил Уэйд, — эта женщина вошла в мой кабинет и сняла дверь с петель? — Он поставил чашку с кофе на стол Хэнка и закатал рукава до середины предплечий. — Хэнк, — он покачал головой, — она, должно быть, начинает закладывать за воротник.
Хэнк пытался придумать, как бы ему больше не совершать ночных прогулок. — Ты уверен, что ничего не пропало? — спросил он.
— А разве что-то пропало? — Хэнк не обнаружил, но и не искал особо. — Чертовски повезло. Если бы нам пришлось сообщать об этом, пришлось бы объяснять, почему охранная сигнализация так и не была исправлена.
— Как давно она отключена?
— С тех пор, как я здесь.
* * *
Хэнк чувствовал себя виноватым перед миссис Симпсон, но какую историю можно было придумать, чтобы объяснить, почему дверь снята с петель? Они бы подумали, что он сам начал пить. Или того хуже. Нет, тут уж каждый сам за себя. По крайней мере, миссис Симпсон могла бы все отрицать, и событие осталось бы тайной.
Она, конечно, так и сделала. На самом деле, она хладнокровно сообщила Уэйду по телефону, что не была на почте прошлой ночью. И, учитывая его отношение, она может не прийти и сегодня. Более того, она подумывала о том, чтобы подать жалобу.
— Она не может сделать это, — сказал Уэйд. — Из-за работы по контракту. Но я просто не понимаю, что произошло.
Следующий эмоциональный всплеск случился у Хэнка ближе к вечеру. Он наблюдал за Дженни, разговаривая с Хэлом Кроуфордом, в обязанности которого входило следить за тем, чтобы исходящая почта была отсортирована и готова к отправке. Дженни стояла у окошка обслуживания и казалась воплощением животной грации, с мягкими волосами и сияющими глазами. Ее грудь напряглась под форменной блузкой, и он внезапно понял, что Кроуфорд следит за его взглядом. — Да. — Хэл хитро прищурился сквозь завесу сигарного дыма. — Она хорошая подружка, эта девушка. Я слышал, босс доволен собой.
* * *
В тот вечер Хэнк играл в пинокль. Ему нравилась эта игра не только потому, что она избавляла его от одиноких трапез и тишины в квартире, но и потому, что он преуспевал в ней. У него была природная интуиция в отношении потенциальных комбинаций, он всегда, казалось, мог точно определить недостающего туза или составить расклад мастей противника. Хэнк редко проигрывал деньги. Однако в этот вечер он был просто великолепен. Выбросил разговор с Кроуфордом из головы и сосредоточился на игре. Это было так, словно они играли с открытыми руками, тузы и короли отражались во взгляде, а длинная червовая масть звучала как предложение. Он весь вечер делал неплохие ставки и постоянно обыгрывал своего партнера. Только ужасный расклад карт ближе к концу вечера вернул игре подобие состязательности.
После этого, в "Даунтаунере", он угостил остальных игроков пивом.
Замечание Кроуфорда не прошло незамеченным.
Пришло время, наконец, что-то предпринять. Позвонить ей. Перестать валять дурака и надеяться на чудо. Сделать свой ход.
* * *
Следующий день был воскресеньем. У него ушло до полудня на то, чтобы решиться набрать номер Дженни. Все тщательно спланировано. Вернемся к своему недавнему чтению и вставим несколько замечаний об Эмерсоне. Он якобы увлекся книгой: таков был его подход. А потом предложил бы поужинать. Возможно, в тот же вечер, во внутреннем дворике Делии.
Ее телефон прозвонил четыре раза. Ответил записанный голос. "Пожалуйста, оставьте сообщение".
Он на мгновение уставился на трубку и положил ее обратно на рычаг. Волна облегчения захлестнула его.
* * *
Кошмар начался в воскресенье.
Он заснул с включенным телевизором, и ему приснилось, что он снова на работе, на улице, у основания погрузочной платформы. Хэл Кроуфорд развалился на почтовом мешке, рядом с ним стояла открытая корзинка для ланча, и он, беззвучно смеясь, поглощал большую порцию итальянского супа.
Хэнк повернулся спиной к Кроуфорду и зашагал прочь, кипящий от злости, несчастный, поднялся по бетонным ступеням ко входу и прошел через дверь для погрузки в рабочее помещение.
Свет был выключен. Когда он на ощупь пробрался внутрь, его обдало прохладным воздухом. Над головой сияли звезды. Он шел по металлической решетке, глядя на огни города снаружи и внизу. Решетка впивалась ему в ноги.
Ветер, металл и звезды были пугающе реальными.
Холодная ночь заставила его похолодеть. И он понял, осознал с ужасающей уверенностью, что снова не в постели.
Хэнк был в пижаме.
Вдалеке он узнал башню Сити-холла Филадельфии.
Боже мой.
Делавэр-авеню тянулась вдоль реки, прямо под ним, а за ней виднелся стадион ветеранов. А далеко на юго-западе виднелся узор огней, который мог принадлежать только международному аэропорту Филадельфии.
Он соскользнул с решетки на бетон, пристально посмотрел на край и осторожно подкрался к нему. Что-то выпрыгнуло в ночь с бешеным хлопаньем крыльев и чириканьем. Сердце Хэнка остановилось, и он упал на колени. Снова все стихло. Осторожно, в ужасе, пополз вперед.
Далеко внизу двигались фары. Еще ниже блестела вода.
Он был где-то высоко над Делавэром.
Вдалеке он разглядел мост Бенджамина Франклина.
Да поможет ему Бог, он находился на вершине одной из опор моста Уолта Уитмена.
Долгое время Хэнк отказывался двигаться, застыв на месте. Он молился о том, чтобы проснуться дома.
Но ветер обдувал его.
У него стучали зубы и все тело дрожало. Он действительно был здесь, высоко над потоком машин на мосту, еще выше над рекой. Как, черт возьми, ему удалось сюда попасть?
Что еще более важно, как он собирался спуститься? Тросы подвески были прикреплены к бетону вне пределов его досягаемости. Позади себя он увидел клетку с дверью и красной кнопкой.
Лифт.
Слава богу.
Он нажал на кнопку.
В шахте не было слышно ни звука, ни вибрации, нигде не было никаких признаков включения.
Он попробовал еще раз.
Ничего.
Ветер рвал его на части. Пижама не слишком помогала. Ему придется как-то спуститься. Пока он не замерз.
Может быть, где-то здесь была лестница. Он опустился на колени, подполз к краю, лег плашмя и высунул голову наружу. Если не считать тросов подвески, рядов заклепок и головок болтов, башня была гладкой на всем протяжении.
Посмотрел вдоль тросов.
Они были широкими, по ним вполне можно было пройти. Спуск на проезжую часть был постепенным, и там даже была пара тросов, которые служили поручнями. Он сможет это сделать.
Но, Боже мой, удастся ли ему выбраться на самом деле?
Тросы раскачивались.
С них открывался удручающе красивый вид на реку и город. Он рассмеялся, и это было почти истерично. Но на самом деле ничто не мешало ему просто спуститься вниз.
Его пижама промокла насквозь, и он не мог унять дрожь. Ему следовало попробовать. И сделать это до того, как его пальцы одеревенеют, а рефлексы притупятся.
Одинокая машина подъехала к пункту взимания платы на стороне Филадельфии. Прозвенел звонок, и машина покатила дальше. Хэнк позавидовал ее пассажирам.
Бетон был твердым и холодным.
Он снова посмотрел на то место, где тросы соединялись с башней. Выбери один из двух. Любой из них, не имеет значения, какой. Он попытался сосредоточиться на выборе, а не смотреть мимо него. Внешний, тот, что со стороны реки.
Самое сложное было в первые мгновения, когда он опускался на трос. После этого, если бы суметь забыть, где находишься, и не поддаться панике, то можно было бы спуститься. Даже без направляющих поручней можно было легко пройти по тросу, и у него не возникло бы никаких проблем, если бы он мог сохранять спокойствие.
Хэнк поднялся на ноги, вызвав в памяти образ Дженни: обнаженная шея в обрамлении каштановых волос, закрытые глаза, приоткрытые губы, глубокое дыхание. Он представил, как она тянется к нему, как ее руки скользят по его плечам и шее.
Ничто так не помогает понять, что на самом деле важно в этом мире, как сидение на высоте тысячи футов над землей.
Он крепко зажмурился, едва дыша, и прошептал молитву. Затем свесил ноги над пропастью, перекатился на живот, чтобы опустить их, остановился, когда его талия достигла края, и напрягся, чтобы коснуться троса.
Ничего.
Он был не в том положении, чтобы смотреть вниз. Ему пришлось взять себя в руки.
Край башни упирался ему в живот. Над головой послышался отдаленный гул самолета. Направляющегося в аэропорт.
Он перевел дыхание и, проявив величайшее мужество, перевалился через край!
Он пролетел несколько дюймов, и его ноги встали на трос. Попытался удержаться за бетон, понял, что теряет равновесие, отпустил его и схватился за один из направляющих тросов. Другой рукой ухватился за выступ. Внизу в свете фонарей заколебался туман. Он повис, считая заклепки, которыми трос крепился к башне. Затем подождал, пока выровняется дыхание, приподнялся на корточки, бросил последний взгляд на платформу, повернулся к ней спиной и начал спускаться.
Крепко держась за трос. И выдавив из себя улыбку.
Что там сказал Эмерсон?
Я — владыка мира,
Семи звезд и солнечного года,
Руки Цезаря и разума Платона...
* * *
Когда он ступил на тротуар, расположенный на уровне улицы, то почувствовал одновременно благодарность, облегчение и ликование. И то, что он царь мира!
Конечно, ему все равно нужно было попасть домой.
Хэнк подумывал о том, чтобы явиться с повинной в пункт взимания платы, но какое объяснение он мог бы дать? Его бы арестовали.
С этого момента ему следует приковать себя к кровати.
Он спустился с моста незамеченным и остановил несколько такси, прежде чем одно из них согласилось притормозить, чтобы осмотреть его.
— Моя девушка вышвырнула меня, — сказал он.
— Шутишь.
Хэнк ухмыльнулся, радуясь, что в кои-то веки выглядит таким безобидным.
— Ты совсем замерз, приятель, — сказал таксист. — Сколько тут пробыл?
— Недолго.
— Залезай. Хочешь в больницу?
— Домой, — сказал Хэнк. — Просто отвези меня домой.
— Где это?
Он назвал ему адрес.
— Это долгий путь. Дальше Вэлли-Фордж. У тебя есть деньги?
— Отдам, когда вернусь домой.
Водитель внимательно посмотрел на него. — Хорошо, — сказал он. — Мне придется посмотреть тарифы. Мы не можем сделать это по счетчику.
— Отлично, — сказал Хэнк. Он оглянулся на башню, темную на фоне звезд, и подавил желание сказать водителю, что только что слез с этого сукина моста.
* * *
Понедельник был хорошим днем. Он простудился, и у него болело все: руки и ноги, ребра и спина. Но, тем не менее, чувствовал себя прекрасно. Прошлой ночью Хэнк узнал кое-что о себе. Эти невозможные экскурсии пугали его, приводили в ужас, потому что он понятия не имел, что происходит и как все это возможно, но никогда бы не поверил, что сможет спуститься с башни на трос.
Но этого было достаточно. Он принял меры, чтобы предотвратить повторение. Казалось, его ночной досуг безграничен. Куда можно отправиться дальше? В Чикаго? На Луну?
Он подумывал о том, чтобы обратиться к врачу, но отказался от этой идеи, посчитав, что это не более чем способ снять с себя ответственность.
Несколько человек, включая Уэйда, спросили, хорошо ли он себя чувствует. Он задавался вопросом, что они имели в виду — его простуду или самодовольное отношение к жизни, которое выработал и от которого не мог избавиться. Интересно, подумал он, сколько из этих носильщиков и сортировщиков могли бы спуститься с башни?
Дженни остановилась, чтобы поговорить с ним. Она тоже почувствовала перемену и казалась озадаченной.
— Лучше и быть не может, — сказал он. — Просто немного не по себе. — На самом деле ничего страшного. На его губах заиграла непринужденная улыбка. — Завтра все пройдет.
Позже, сидя перед своим компьютером, он внезапно почувствовал ее присутствие у себя за спиной. Почувствовал биение ее сердца; ее пульс участился в его венах; она вдохнула, и он почувствовал нежное прикосновение шелка к коже.
Он повернулся и с удивлением обнаружил ее на своем рабочем месте в другом конце помещения. Долгое время он не шевелился.
* * *
В пять часов Уэйд и Дженни вышли из здания с разницей в минуту или две. Но через несколько мгновений они вместе появились на парковке, их было видно через окна погрузочной платформы. Они были увлечены оживленной беседой, и на его глазах она села в "Мерседес" Шрайбера, и они уехали.
Хэнк сидел за своим столом и смотрел, как все уходят. Его выходки на мосту казались чем-то далеким. Он не хотел возвращаться в свою пустую квартиру. На столе лежал номер "Филадельфия Инкуайрер". Он взял его, немного почитал и постарался не заснуть. На самом деле у него не было ни малейшего желания закрывать глаза. Он подумал, сможет ли он защитить себя, пристегнувшись ремнем.
Когда, наконец, он решил уйти, было уже больше семи, и на улице горели фонари. Он оглядел пустую рабочую комнату в кабинете Уэйда. Дверь была установлена на новые петли. Он подумал о том, чтобы снова снять ее и прислонить к косяку в качестве последнего акта неповиновения, прежде чем Уэйд заявит права на Дженни.
Черт.
Он посмотрел на юго-восток, в направлении Филадельфии.
Книга Эмерсона лежала в сейфе, который он собирался закрыть перед уходом домой. — Ты делаешь это, — сказал он вслух. — Я не знаю как, но это ты.
Нет, пришла мысль, не книга. Человек. Ральф Эмерсон — звали ли его друзья Ральфом? — запертый временем и пространством в заснеженном Конкорде, примерно в 1850 году, который отказывался признавать свою ограниченность, который смотрел сквозь годы на него, за его пределы...
Он открыл книгу и пролистал несколько страниц.
Как нет экрана или потолка между нашими головами и бесконечными небесами, так нет и преграды или стены в душе.
Он продолжал читать.
Казалось, что разум открыт для энергии, питающей вселенную. Но мы ослеплены своими чувствами и не знаем, кто мы есть на самом деле. Мы уверены, что дерево прочно, что наши пределы незыблемы. Но ночью, когда осознанный мир растворяется в лунном свете и ветре, оковы ослабевают.
* * *
Он пошел домой, зашел в "Макдоналдс", чтобы съесть гамбургер, потом пару часов просидел перед телевизором.
