Мальчишка быстро опустил глаза. Ага, земляне едят молча, как Безродные. Даже земные дворяне. Родовитые сторки за едой всегда беседовали — чаще всего, на отвлечённые темы. И ему хотелось спросить, что такое "пампушки с чесноком". Какая-то гадость специально для него? Мальчишка будет изводить, конечно. Такой удобный случай — поглумиться над сторком...

...Суп оказался очень необычным — сладковатым и очень густым, хотя добавить туда "сметаны" Унэйри не решился. По здравом размышлении он согласился с тем, что это вкусная еда. В поданной потом каше — из светло-коричневых угловатых крупинок — Унэйри с изумлением узнал рикст. Земляне называли его "гречка" и ели сами, тогда как сторки кормили этой крупой коров. Наполовину гречка была залита густым мясным соусом — тушёные овощи, мелкие кусочки мяса, бурая основа... Земляне часто прикладывались к высоким запотевшим стаканам, которые наполнялись из большого кувшина, в котором плавали лёд и какая-то зелень — а сам вице-адмирал и следом его старший сын пили шипучую минеральную воду из гранёного высокого сифона.

Унэйри вспомнился яблочный сок, холодный, прозрачный, который он сам любил пить при всяком удобном случае. У землян есть яблони, а значит — есть яблочный сок. Но, конечно, не такой, как у сторков. Неправильный сок из неправильных яблок.

— Хочешь морсу?

Вопрос хозяйки дома не застал его врасплох — Унэйри всё время помнил, где он и был начеку.

— Благодарю, но я не знаю, что это, — ответил он. Женщина улыбнулась необидно.

— Ягодный настой, — свысока пояснил старший мальчишка, бросив на отца извиняющийся взгляд.

— Если можно — да. То есть, я бы хотел, — ответил Унэйри — и перед ним опять как по волшебству оказался прозрачный стакан с прозрачной розоватой жидкостью. От стакана пахло вкусно — и запах не обманул. Кисловато-сладкий холодный морс пился легко, и только теперь Унэйри понял, что хотел пить.

— У тебя в комнате есть холодильник, — сказала Светлова. — Там всегда будет морс.

— Благодарю, — подумав, наклонил голову Унэйри. На русском языке это было безличное слово — русские благодарили им в любом случае, не важно, к кому обращалась благодарность. У сторков в старом языке было больше десятка слов — различных зависимо от того, кого, за что и как ты хотел благодарить...

...На стол подали большие вазочки с непривычным мягким мороженым и так любимый землянами горячий напиток-чай с сахаром двух видов — белыми неправильными кусками, больше похожими на камень — и коричневыми рассыпчато-зернистыми брусочками. "Либо то, что мы думали про голод на Земле — неправда... либо дворян этот голод просто не касается," — хмуро отметил про себя Унэйри. Но потом вспомнил большие газоны перед домом, засаженные явно чем-то съедобным. Нет, видимо, земляне просто засадили едой всё, что могли.

Сидевшие у дальнего конца стола мальчишки-дружинники понемногу тихо расшумелись. Унэйри заметил, что старший сын вице-адмирала поглядывает туда — и одиночество подступило с ножом к горлу.

— Я благодарю за еду и прошу разрешения уйти, — сказал он, вставая. Захотелось нарочно опрокинуть недопитый чай, чтобы на скатерти появилось большое пятно. Унэйри с трудом удержался от этого глупого жеста.

— Конечно, — отозвался Светлов. — Приятного аппетита.

Унэйри вышел, ни на кого не глядя и не опуская глаз. Слышно было, как он чеканит шаги по коридору — их эхо звучало ещё довольно долго после того, как мальчик вышел в прихожий зал.

— Пф, индюк, — фыркнул младший из дружинников. Его не поддержали, но никто и не возразил. Видимо, ободрённый этим, он решил развить свою мысль с типично мальчишеским гонором: — Ведёт себя, так, как будто ему тут все должны...

Хозяйка и хозяин не прервали снова, хотя болтовня за столом всегда вызывала резкую отповедь. Но старший из ребят-дружинников неожиданно сказал, бросив вопросительно-извиняющийся взгляд на Светлова-старшего:

— По-моему, нет. Драться с нами он не может. А мириться не хочет. Вот и делает вид, что он выше всего этого... Ты мороженое будешь доедать?

— Тебе оставлю, — оскорбился младший. И свирепо вонзил ложечку в подтаявшую и уже сильно уменьшившую горку.

* * *

Никто не пытался его изводить.

Никто и никак.

Могло создаться такое ощущение, что он живёт в пустом доме. Даже обещанный морс в холодильнике появлялся словно бы сам собой — так же, как однажды появилась на столе у окна большая тарелка с плоскими горячими и мягкими бело-рыжеватыми пышками, чашкой сметаны и золотистым тягучим мёдом. Всё было очень вкусное — он ел пышки, макая их в мёд и сметану, и поливая слезами. Мёд был в точности такой, как на дедовой пасеке, а слёз никто не видел — в отсутствии в комнате камер наблюдения он уже убедился, а перед собою самим сдерживаться уже не оставалось сил...

...То, что у мальчика-землянина со странным именем День (младших брата и сестру Дня — четырёхлетних близнецов — звали Ветер и Заря), сына вице-адмирала Светлова, много друзей — Унэйри понял очень быстро. Просто потому, что они стали часто появляться в доме и всегда наполняли его весёлым шумом, воплями и беготнёй. Похоже, взрослые на них за это не сердились, хотя на взгляд Унэйри земные дети шумели иногда уж совсем несообразно. Но его-то беспокоили по большей части две вещи.

Во-первых, он нет-нет, да и ощущал зависть. Он старался как можно надёжней усыпить в себе все живые чувства, но был он всего лишь ребёнок по большому счёту, причём ребёнок, который давно не играл ни во что. И ему, конечно, этого хотелось.

Во-вторых, он долго боялся, что из него сделают экспонат — будут приходить и таращиться. Это было бы совсем непереносимо, унизительно — как... как... как в тех местах, где показывали рабов с разных планет, над которыми властвовал Сторкад. Раньше он никогда не думал о таком, но сейчас часто размышлял — ведь те рабы не были животными, может быть, и они ощущали то же самое, когда сторки приходили на них смотреть? Это было дико — сравнивать себя с рабами, но от мыслей этих не получалось отделаться.

Вот только дети-земляне даже не входили в тот коридор, в котором располагалась его комната (были тут ещё две комнаты — одна тоже для гостей и небольшой кинозал со старым оборудованием; Унэйри не удержался — проверил, что там и там). Словно коридор был заколдован или закрыт силовым полем. Унэйри был им благодарен за это — и в то же время от этого ещё сильней ощущал свою несвободу.

Он ходил в столовую четыре раза в день. Вежливо и непреклонно отказывался от предложений гулять в парке и вообще выходить из комнаты. Подолгу сидел у окна. Через компьютер можно было соединиться с Информаторием — глобальной электронной сетью Русской Империи. Ограничений там не было и Унэйри куда только не залезал — хотя чувствовал, что в Информатории, конечно, не всё. Или он просто не знает, как пробраться в то, что называется у землян "секретами" — а секретов не может не быть во время войны.

В Информатории он нашёл целый сектор — "кластер", как тут называли — посвящённый Сторкаду. Там были и тексты, и видео, и многое другое. И трофейное, и созданное землянами. Но туда Унэйри заглядывал только пару раз — было тяжело...

...Впервые его одиночество было нарушено на пятый день, под вечер. Унэйри видел, как мимо окна по аллее прошли толпой, что-то распевая, человек двадцать мальчишек и девчонок — они несли какие-то инструменты. Толкнулся интерес, но ненадолго. Однако, через какие-то полчаса в коридоре послышался быстрый и лёгкий шум — кто-то бежал — и, прежде чем Унэйри успел удивиться, дверь распахнулась, резко, но бесшумно, и озадаченный сторк даже не сразу сообразил, что именно перед ним.

Точнее — кто.

Это была девчонка — помладше его, на взгляд, одетая в короткие широкие штаны и лёгкую рубашку, в простенькой обуви — кедах. На Унэйри девчонка бросила лишь один взгляд, сделала большие глаза и, прижав к губам указательный палец, присела у двери, осторожно в неё выглядывая — еле-еле. Потом сообщила через плечо — еле слышно:

— Мы в прятки играем, молчи!

Унэйри понял, что такое прятки — у сторков была похожая игра, несколько вариантов. Он вдруг ощутил толчок интереса. Второй раз за час. И, прежде чем Унэйри успел что-то сказать — девчонка стремительно и тихо, двигаясь на четвереньках, проскочила под стол и завесилась краем скатерти.

А шаги в коридоре повторились. Такие же стремительные и лёгкие (хотя всё-таки потяжелей). В двери появился — для разнообразия — мальчишка. Примерно тех же лет, что и скрывавшаяся под столом незнакомка, одетый тоже похоже, но голый по пояс и с алым галстуком на шее. На широком поясе с двумя рядами блестящих люверсов висел чехол с ножом. Быстрые светлые глаза мальчишки цепко обежали всё помещение. Остановились на сидящем за столом Унэйри (тот ощущал уже совершенно определённый интерес).

— Ты извини, — сказал мальчишка, — но тут такая... — он повертел пальцами, — ...шустрая — не пробегала? Не пряталась?

Девчонка под столом пихнула Унэйри в коленку. Он чуть вздрогнул и ответил коротко:

— Нет.

— Да где ж она... — вздохнул мальчишка. — А, ну, извини, — повторил он и скрылся за дверью. Слышно было, как он поочерёдно заглянул в пустые комнаты — и хлопнула вторая дверь, в конце коридора.

Под столом активно завозились — Унэйри еле-еле удержался от того, чтобы нагнуться и посмотреть. Любопытно же! Но девчонка уже выскользнула оттуда, кивком поблагодарила сторка, на цыпочках совершенно бесшумно прокралась к двери, присела, чуть выглянула — в щель между самой приоткрытой дверью и косяком. Снова кивнула — теперь уже сама себе, удовлетворённо. И, пригибаясь, выскользнула наружу.

Больше ни слова не сказав...

...Этим вечером Унэйри никак не мог уснуть.

Почему-то не закрывались глаза. И на пределе слуха чудились быстрые шаги по коридору — а с ними приходила печальная мысль о том, что он всё-таки в тюрьме. А за этой мыслью приходил протест — с чего вдруг?!

И в один из таких моментов, когда этот протест уже просто-таки зудел во всём теле, Унэйри сердито вскочил, пнув простыню — и стал одеваться, бормоча: "Ну, это мы ещё глянем... это посмотрим ещё..." — безотносительно, но свирепо-угрожающе, зловеще сопя. Со стороны это могло бы показаться смешным, но подглядывать было некому.

Не было никого и в коридорчике, и в большом коридоре... И везде царили тишина и полутьма. Из высоких окон падали наискось столбы прозрачного полусвета — под стать полутьме вокруг. В одном из таких столбов проплыли две тени — по имению гуляли собаки, тут было полно этих очень нравящихся землянам и неприятных даже просто на вид для сторка животных, но собаки уже хорошо его знали и не обращали внимания; интересно, что они будут делать, если ему вдруг придёт в голову как-то навредить их хозяевам? Лучше не проверять...

С тыла дома в сад вели два крыльца и Унэйри по плану запомнил, где ближайшее. Обеими руками толкнул выросшую перед ним казавшуюся чёрной (на самом деле — красновато-коричневую...) дверь — та бесшумно распахнулась...

...Заднее крыльцо было намного меньше парадного — просто неширокая каменная лестница из полукруглых ступеней, словно бы усеянных мельчайшими серебряными блёстками. Точно так же поблёскивала узкая дорожка, отделявшая здание от парка — как будто её густо усыпала алмазная пыль. Справа вниз, под дом, уходил пологий съезд — наверное, так доставляли грузы.

И было совсем тихо. Свежо и тихо.

Мальчик бесшумно сбежал по ступенькам. Под туфлями захрустела негромко каменная крошка на дорожке. Унэйри решительно её пересёк и нырнул под лёгкую арку...

...В парке было прохладно и серебристо-сумрачно. Над чёрными кронами деревьев впереди горел закат — и ещё долго будет гореть, пока не сменится рассветом. Стояла тут совсем уж стеклянная тишина — Унэйри вздрогнул, когда в эту тишину вдруг протяжно и глуховато упало откуда-то из древесного сумрака:

— Ху-хууу-х... ху-хууу-х... ху-хууу-х... — а потом какая-то большая бесшумная тень наискось пролетела над тропинкой. Сверкнули круглые жёлтые глаза. Это была всего лишь птица. Хотя и жутковатая.

— Лети-лети, — сказал Унэйри и глубоко вдохнул. Выдохнул. Снова вдохнул и назвался: — Это я, Унэйри кен ло Унэйри токк Уадда ап мит Уадда. Я ничего тут не боюсь и я хочу посмотреть эти места, — он подкреплял свои слова привычными жестами: "моё", "власть", "желание"...

Мир вокруг смотрел на него со снисходительным любопытством. Унэйри задрал нос так, что хрустнуло в шее — и зашагал по дорожке. Сзади шаловливо зашуршало, но он не оглянулся, подчёркивая, что и правда ничего не боится. Хотя в животе ёкнуло, а воображение быстро нарисовало ночное чудище, которое стережёт этот парк и теперь примеривается, как цапнуть...

Но ночному парку вовсе не хотелось и дальше пугать странного гостя — и он угомонился.

Тропинка разделилась на три. На распутье стоял тёмный треугольный камень с высеченной надписью, поблёскивавшей золотом —

НАЛЕВО ПОЙДЁШЬ -

НА СПОРТПЛОЩАДКУ ПОПАДЁШЬ

ПРЯМО ПОЙДЁШЬ -

ДО РЕКИ ДОЙДЁШЬ

НАПРАВО ПОЙДЁШЬ -

В САД ЗАБРЕДЁШЬ

Буквы были странноватыми, Унэйри не без труда их разобрал.

На камне сидела большущая чёрная птица — Унэйри не сразу понял, что это просто каменная фигура. У птицы были блестящие алым глаза, длинный мощный клюв и чуть раскинутые сильные крылья.

— Доброй ночи, — церемонно сказал Унэйри, величественно раскланиваясь с фигурой.

— Язык не понятен, — негромко каркнула птица и Унэйри наконец не выдержал — подскочил. — Тем не менее, осмелюсь дать справку: по ночам люди чаще всего спят, однако, если у вас другие планы, то я рекомендую выбрать путь прямо. Сейчас там хороший вид на ночную реку.

— Благодарю, — по-русски ответил сторк. Птица каркнула опять, но уже бессловесно — и словно бы даже поёрзала, демонстративно устраиваясь спать. Унэйри отступил на цыпочках и уже на ходу ещё пару раз оглянулся. Не улетела? Или вслед не смотрит?

Хотя это был, конечно, так любимый землянами робот...

...Странная птица-робот не обманула.

Тропинка уходила влево-вправо над пологим откосом. С обеих сторон стояли под фонарями (они не горели) две скамейки, но Унэйри сразу отвернулся, чтобы не портить загадочное очарование момента такими обыденными деталями. Сверкала вокруг роса, а внизу медленно, тяжело и бесшумно клубился над небольшой речкой туман. Самой речки было не видно, но Унэйри ощущал её близость по влажному тихому дыханию. Противоположный берег лежал ниже, пологий, весь в высокой мокрой траве — серебряное сияние и тёмные перелески до самого горизонта, а надо всем этим — дальний, но кажущийся совсем близким мерный рокот какой-то невидимой машины.

Вода внизу, под туманным одеялом, плеснулась несколько раз не в лад, словно там играла большая рыба. Потом послышался словно бы смешок — и мальчик невольно шагнул назад. Ему стало не по себе. И в то же время было интересно, загадочно... Может, тут есть такие рыбы? Которые издают такие звук...