"Хроники медузы"

Уэбстер щелкнул пальцами. — Я вас помню. Медсестра Дони, верно? Вы были в военном госпитале на базе ВВС Люк, штат Аризона, когда мы...

— Да, когда коммандера Фэлкона доставили с "Королевы Элизабет".

Те дни — те годы — выздоровления до сих пор снились Фэлкону в кошмарах. Он сделал все возможное, чтобы не отшатнуться. — Простите, сестра, я вас не помню.

— Вообще-то, теперь я врач. Прошла перекрестное обучение. Специализировалась в нейрохирургии в...

— Почему вы здесь? — рявкнул Фэлкон.

Она, казалось, была застигнута врасплох, и Уэбстер сердито посмотрел на него.

Дони сказала: — Ну, это из-за вас, коммандер. Как только администрация президента пригласила вас, они стали искать друзей, родственников и тому подобное, кто мог бы оказать вам радушный прием. И я единственная из вашей медицинской команды того времени, кто все еще работает в этой области. Остальные ушли на пенсию, переехали или, в одном случае, умерли — доктор Бигнолл, если вы его помните.

— Вам не обязательно было приходить.

Уэбстер проворчал: — Ради бога, Говард.

— Все в порядке, администратор Уэбстер. — Ее голос звучал так, словно это было совсем не в порядке, но она сохраняла самообладание. — Мне нужно было увидеть вас, коммандер. После того, как ваши подвиги на Юпитере попали в новости, я провела небольшое исследование. Прошло ужасно много времени с тех пор, как вы проходили надлежащий осмотр, не говоря уже о капитальном ремонте.

Внезапно Фэлкон заподозрил неладное. Он впился взглядом в Уэбстера. — Ты все это подстроил, старый болван?

Уэбстер выглядел так, словно собирался блефовать и выпутаться, но сдался с достоинством. — Ну, Говард, я так и знал, что ты меня не послушаешь. — Он постучал костяшками пальцев по панцирю из закаленного сплава там, где должна была находиться грудь Фэлкона. — С внешним оборудованием все в порядке. Мы можем без проблем менять компоненты. Но то, что находится внутри, с самого начала было довольно потрепанным и моложе не становится. Сколько тебе сейчас лет, пятьдесят пять — пятьдесят шесть..?

Дони неуверенно потянулась к Фэлкону, затем опустила руку. — Позвольте мне помочь вам. Как вы спите?

Фэлкон стиснул зубы. — Как можно меньше.

— Сейчас появились новые методы лечения, которые мы можем вам предложить...

— Вы поэтому здесь? Чтобы снова использовать меня как лабораторную крысу?

Это прорвало ее последнюю защиту. Ее губы шевельнулись, и она сглотнула. — Нет. Я здесь, потому что мне не все равно. Так же, как мне было не все равно тогда. — Она повернулась и зашагала прочь.

Фэлкон смотрел ей вслед. — Она чуть не расплакалась.

— Нет, она сдержалась, придурок. Она чуть не снесла тебе крышу, и ты бы это заслужил. Я видел тебя тогда, Говард. Я знаю, это был кошмар. Но она была рядом до конца, Хоуп Дони. Всего лишь медсестра. И так до конца. — Казалось, он с трудом подбирал слова. — Она вытирала тебе лоб. Да ну тебя к черту. Мне нужно выпить. — Он ушел, бросив в ответ: — Наслаждайся самолюбованием Спрингера. На сегодня с меня достаточно героев. Но когда ты снова встретишь эту женщину, ты извинишься, слышишь?

3

В морской гостиной американского корабля "Сэм Шор" Мэтт Спрингер стоял за трибуной рядом с пустой, тускло освещенной сценой.

Помещение само по себе было необычным, подумал Фэлкон, когда вкатился в него и незаметно занял место в конце зала. Морская гостиная, вероятно, была самой известной особенностью круизного лайнера, которым стал этот огромный авианосец. Это было место изгибов, переплетений и широких панелей, никаких прямых линий, все в цветах моря: зеленом и синем, с перламутровым отливом. Сама сцена располагалась под выступом, где соединялись широкие ребра, а зрители перед Спрингером располагались в неглубоком бассейне. Капитан Эмблтон, сидевшая в первом ряду рядом с президентом, сказала Фэлкону, что это экспериментальная архитектура. Та же технология, которую использовали для фильтрации добываемой морской воды, была применена при создании этого помещения, слой за слоем — оно было выращено, как раковина морского моллюска, а не построено традиционным способом. Даже скрытые сервисные элементы — воздуховоды, трубы, вентиляционные отверстия и кабели — были спланированы в соответствии с тщательно контролируемым компьютером процессом.

Обстановка, тем временем, показалась Фэлкону викторианской: полированные столы, высокие стулья и диваны. На столах стояли дорогие на вид бокалы, столовые приборы и фарфоровая посуда. Но Фэлкон обратил внимание на детали — на каждый предмет сервировки, помеченный девизом MOBILIS IN MOBILI, на маленькие флажки на каждом столе, черные с золотой буквой "N", — которые выдавали истинное вдохновение этого заведения. Фэлкон позволил себе улыбнуться. Более двух столетий спустя после своего появления на страницах великого романа Верна "Наутилус" капитана Немо все еще бороздил моря воображения. Фэлкон пробормотал: — Тебе бы это понравилось, Жюль.

И в этой изысканной обстановке, одетый в строгий гражданский костюм, улыбающийся пассажирам, когда они садились на свои места, Мэтт Спрингер выглядел непринужденным, приветливым, держащим себя в руках. Фэлкон завидовал этому человеку за его человеческое обаяние в этой очень человеческой компании, в то время как сам Фэлкон прятался в тени.

Но он недолго был один. Вскоре его отыскал Уэбстер.

Фэлкон пробормотал: — Приятель, если ты ищешь фонтан с водой, то это тот симпатичный парень в другом углу.

— Очень забавно.

— Значит, в конце концов ты появился?

— Оказывается, у меня сохранились какие-то остатки хороших манер. Итак, что ты думаешь о морской гостиной? Это нечто особенное, не так ли?

Фэлкон хмыкнул. — Она похожа на огромную устричную раковину. И Мэтт Спрингер — большая жемчужина в центре всего этого.

Это рассмешило Уэбстера.

С любезной улыбкой Спрингер оперся руками о трибуну и, говоря без заметок, начал представление.

* * *

*

— Госпожа президент, капитан Эмблтон, друзья. Добрый вечер. Спасибо, что пришли. Я здесь для того, чтобы рассказать вам историю дедушки Сета, из-за которого моя семья приобрела такую дурную славу, и из-за которого мне пришлось проделать весь путь до Плутона, чтобы оставить свой собственный кусочек истории.

Сочувственный смех: он тут же заставил их есть у него из рук. Фэлкон вскипел.

— Мне действительно нужно развеять пару мифов о нем. Прежде всего, хотя моя семья всегда называла его "дедушка", Сет на самом деле был моим пра-пра-пра-прадедушкой, и ему никогда не доводилось встречаться даже со своими собственными внуками. Но его слава распространилась далеко за пределы его собственной жизни, и он всегда был чем-то вроде присутствия в семье, так что "дедушкой" он останется навсегда.

— И, во-вторых, нет, Шон Коннери не играл его в фильме 1970-х годов. — Снова смех. — Коннери был в фильме, но в другой роли. Профессор Массачусетского технологического института. Иногда я пересматриваю эту старую драму. Жаль, что наука осталась на полу монтажной, но это весело! И это была первая попытка драматизировать те экстраординарные события.

То, что я собираюсь показать вам сегодня вечером, — это последняя попытка рассказать эту историю. Конечно, в то время вся драма была записана и тщательно изучена, а позже появилось множество книг, автобиографий, технических исследований. Таким образом, благодаря современной обработке тогдашних изображений и последующему психологическому анализу главных героев, мы можем проделать довольно хорошую работу по реконструкции — можем увидеть, каково было пережить те драматические дни, и даже получить некоторое представление о том, о чем, должно быть, думали и чувствовали в то время главные герои.

— Сегодня вечером мы увидим подборку сцен, ключевых инцидентов. Просто сядьте поудобнее и расслабьтесь; 3D должно радовать глаз. Те из вас, у кого есть нейронные сети, могут попробовать возможности погружения, хотя все они ограничены пассивным режимом. — Еще одна улыбка. — Не пытайтесь нажимать какие-либо кнопки в дедушкином командном модуле "Аполлона". И, возможно, вы поймете, что он чувствовал в воскресенье, 9 апреля 1967 года, когда Сету Спрингеру сообщили плохие новости о том, что он не полетит на Луну...

Участок стены за трибуной Мэтта Спрингера превратился в светящийся прямоугольник, наполненный глубокой, безграничной синевой безоблачного неба. Камера развернулась вниз, и на экране появилось множество массивных белых зданий, расположенных, как в кампусе, среди аккуратных газонов и проезжей части. На мгновение или два это могло сойти за современную сцену, поскольку утилитарная архитектура зданий почти ничем не выделялась. Но по мере увеличения масштаба изображения транспортные средства и фигуры быстро обозначили время. Припаркованные машины, мужчины в костюмах, шляпах и галстуках, несмотря на жару. И совсем немного женщин. Это была сцена, снятая сто тридцать лет назад — в первые тревожные дни космической эры.

Точка обзора сузилась до одного здания, затем до одного окна в этом здании. А затем, одним головокружительным прыжком, через стекло, в офис с кондиционером. Отделка того времени, полированное дерево и кожа. Множество фотографий и флагов, шкафчики и документы в рамках, письменный стол с календарем и портфелем, но ничего, что Фэлкон мог бы назвать компьютером или устройством отображения информации...

— Лунная программа "Аполлон" отменена. Но хорошая новость в том, — говорил мужчина за тем столом, — что у вас, двух славных ребят, появился шанс спасти мир.

— Через пять минут в этом доме не останется ни одного сухого глаза, — сказал Уэбстер.

— Мои, конечно, уцелеют.

— Давай-ка сматываться отсюда. Мы оба можем переварить в себе не так много Спрингера. А еще кое-кто хочет с тобой поговорить.

— Дай угадаю. Сестра Хоуп.

— Умник. И мне нужно в туалет. Ты идешь или нет?

* * *

*

Короткая прогулка под крышей из ребристой переборки привела к еще одной рекламируемой достопримечательности "Шора" — смотровой площадке, кафетерию-бару. Фэлкон прикинул, что столы, напольные подушки и даже детская игрушечная ручка были разбросаны на четверти акра ковра, над которым возвышался огромный пузырь — окно из прочного оргстекла. В это время ночи, за час до полуночи, за окном не было видно ничего, кроме непроглядно темного океана.

Хоуп Дони сидела в одиночестве за столиком у окна. На столике у нее было какое-то оборудование, открытый кейс. Когда Уэбстер и Фэлкон приблизились, она огляделась и осторожно улыбнулась.

Маленький робот Консел — если предположить, что это был тот самый робот — подкатился к ним. — Могу я вас обслужить?

— Нет, — резко ответил Фэлкон.

— Я выпью с ним чаю со льдом, — твердо сказала Хоуп. — Спасибо, Консел. Вы всегда любили чай со льдом, Говард.

Уэбстер улыбнулся и сел. — И бурбон для меня. За мой счет...

— В этом путешествии вы все — гости президента, администратор Уэбстер. — Фэлкон подумал, что у Консела приятный, почти бостонский акцент. Он, безусловно, был гораздо более похож на человека, чем монотонное жужжание Адама, любимой игрушки его детства. Робот покатил к мягко освещенному бару в задней части зала.

И Фэлкон покатился на своих собственных надувных шинах к тому большому окну. Оно было изогнуто над его головой. Он осторожно дотронулся до него кончиком пальца. Подумал об окнах коттеджа, запорошенных снегом зимним утром, — об ощущениях, которые передавались в его мозг через кожу и нервы, а не через сеть протезов и имплантированных нейронных приемников.

В темноте проплыл свет, совершенно плавное горизонтальное движение. Он предположил, что это один из морских эльфов. И снова ему стало не по себе от того, как близко автоматические существа подобрались к судну. За иллюминатором был виден только этот сигнальный огонек.

Хоуп Дони подошла и встала рядом с ним. — Одна из самых известных деталей корабля, — пробормотала она. — Я имею в виду само окно. Чудо инженерной мысли. Очень похоже на вас, коммандер Фэлкон.

— Посмотрите, — сказал он. — Мне жаль. То, как я отреагировал при нашей встрече. Те дни под наблюдением хирургов были трудными для меня. Даже вспоминать о них...

Она взяла его за руку. Он чувствовал прикосновение ее пальцев, ощущал влажность и теплоту ее ладони — у него даже сложилось яркое, неприятное впечатление о структуре костей. Однако не чувствовал ее руки в своей, по крайней мере, в каком-либо осмысленном смысле этого слова.

Внезапно почувствовав неловкость, он отстранился. Слишком много воспоминаний. Слишком много боли.

Для них обоих.

— Подойдите, — мягко сказала Хоуп. — Посидите с нами.

4

Если восстановление после авиакатастрофы "Королевы Элизабет IV" двенадцать лет назад было тяжелым для Говарда Фэлкона, то же самое произошло и с Хоуп Дони, в то время двадцатиоднолетней медсестрой-стажером в старом госпитале ВВС США в Аризоне, куда срочно доставили Фэлкона. Она была, безусловно, самым младшим членом команды.

Когда Фэлкона привезли в больницу, раздавленного и обожженного, и положили на бледно-зеленые простыни, он даже не был похож на человека. Хоуп провела некоторое время в городских отделениях неотложной помощи и военных травматологических отделениях, и думала, что закалилась. Это было не так. Не для этого.

Но именно доктор Бигнолл, заместитель начальника, помог ей справиться с этим. — Во-первых, он жив. Запомните это. Хотя и с трудом: его сердце вот-вот откажет — вы можете видеть это на мониторе. Во-вторых, думайте не о том, что он потерял, а о том, что у него еще есть. Его травмы головы, похоже, поддаются лечению...

Она едва могла разглядеть голову под тем, что осталось от правой руки Фэлкона.

— И эта рука, которую он вскинул, чтобы защитить голову, возможно, даже сохранила его лицо. Частично.

Она наблюдала за работой команды, людей и машин, когда трубки змеились по телу Фэлкона. — Итак, что же является первоочередной задачей?

— Сохранить ему жизнь. Посмотрите на него, он потерял более пятидесяти процентов крови, его грудная клетка широко раскрыта. Мы заменяем всю его кровь холодным физиологическим раствором. Это снизит активность мозга, остановит клеточную активность...

— Приостановка жизнедеятельности.

— Если хотите. И это даст нам возможность продолжить работу над конструкцией. Шанс... О, ничего себе, у него остановка сердца. Аварийная группа...!

Структурный материал. Когда состояние Фэлкона стабилизировалось, чего удалось добиться, в основном, благодаря тому, что его поместили в палату, полную оборудования, которое должно было имитировать функции его сломанного тела, оказалось, что от него мало что осталось, кроме мозга и позвоночника, а также части его лица, сохранившегося благодаря вскинутой руке. Хорошей новостью было то, что осталось на что опереться. Мониторы уже показывали текущую мозговую активность. Хоуп скоро научилась определять, спит Фэлкон или бодрствует, и ей было интересно, какое состояние у него хуже.

За этим для Хоуп последовал ускоренный курс нейроинформатики. Часы превратились в дни, и команда работала так быстро, как только могла. Им нужно было установить связь между тем, что осталось от Фэлкона, и оборудованием, которое будет обеспечивать его до конца жизни. А это означало считывание информации с того, что осталось от его поврежденной нервной системы, и запись информации в искусственную систему.