Нежданно-негаданно...

От мыслей о том, что все же произошло, его отвлек звонок на урок — начиналась история. Как обычно, все началось с опроса учеников — и вышедшая к доске Вика Старостина рассказывала о том, что происходило после смерти товарища Ленина и о лекциях товарища Сталина 'Об основах ленинизма', XIII съезде партии и борьбе с троцкизмом, результатах осуществления новой экономической политики и борьбе с кулачеством. Эх, Вика-Вика... Милая, приветливая и открытая девушка, верящая в светлое будущее и в победу коммунизма... Как все же хорошо жить в мире, где красивые девушки мечтают стать учеными, инженерами, учителями и врачами, а не какими-нибудь валютными проститутками или содержанками у 'новых русских'! Пасть бы порвал тем, кто сотворил с его страной такое! Да только 'история не имеет сослагательного наклонения'... Или все же имеет?

Потом отвечал Семка Антонов, рассказавший о положении дел в Средней Азии, борьбе с великодержавным шовинизмом и буржуазным национализмом, разгроме грузинского меньшевизма и национальном размежевании в Средней Азии. Ну а после его ответа перешли к новой теме — изучали времена начала индустриализации. Собственно говоря, тема так и называлась: 'Курс на социалистическую индустриализацию'... Международное положение СССР в середине 20-х, курс на построение социализма в одной стране и социалистическую индустриализацию, сталинская политика в области экономики и борьба с зиновьевской оппозицией. И все это — со ссылками на товарища Сталина, про которого, насколько он помнил свои школьные годы, обычно предпочитали стыдливо замалчивать. Вроде как был такой, а вроде как и не совсем... Дошло до того, что даже гимн без слов исполняли, лишь бы не упоминать имя Сталина — хотя официально никто его не менял и не отменял.

После истории — большая перемена. И пока многие его одноклассники побежали перекусить в столовку, Михаил не спеша ходил по школьным коридорам, приглядываясь к окружающему и постепенно замечая и еще некоторые мелкие отличия от того, что он помнил из своих школьных лет, а оттого ситуация становилась все страньше и страньше... Да что, мать его, происходит? Он умер и теперь на том свете? Но Михаил всегда был атеистом и в загробную жизнь как-то не верил. Тем более, странная какая-то была загробная жизнь... На рай как-то не похоже. На ад — тем более... Или и впрямь прав был один его знакомый, кто утверждал, что идеология коммунизма — это стремление построить рай на Земле? Но на коммунизм происходящее все же походило мало, да и почему он тогда снова в школе? Уж если б это и впрямь загробная жизнь, то логичнее всего было бы либо оказаться тут 'как есть', либо 'переродиться' со младенчества...

Или это, мать его, какой-то другой мир? Если исходить из уже отмеченных некоторых различий, то можно было сделать примерно такой вывод... Но как такое возможно? И почему он вдруг оказался здесь? Но додумать до конца мысль он уже в который раз не успел...

— Куда смотришь? — отвлек его от наблюдения за происходящим во дворе голос Вики.

— Да вот, во двор, — оглянувшись на одноклассницу, ответил Михаил. — Елочка вон растет...

Ну да... Его внимание как раз привлекла небольшая елочка, которой в его прошлом точно не было в этом месте. Не было никогда!

— Наша елочка, — взглянув туда же, улыбнулась девчонка. — Помнишь, как в шестом классе ее сажали?

Шестой класс? Да не было ничего такого! Точно не было... Он не мог ошибиться... Хотя да, деревья они тогда и впрямь сажали. Но елок среди них точно не было!

— Когда-нибудь мы будем приходить сюда, смотреть на нее и вспоминать свое детство, — задумчиво произнес Михаил.

Да, именно так все и будет... Пусть никакой елки у них и не было, но встречи выпускников он помнил хорошо... Особенно последнюю, 1996 года. Вечер воспоминаний о порушенных планах и разбитых надеждах... А ведь всего за десять лет до того многие верили в перестройку, прогресс, в то, что завтра будет лучше, чем сегодня. Но жизнь разбила в щепки эти надежды, и почти все из их класса так и остались не у дел. Новой стране не нужны были ни конструкторы, ни технологи, ни высококлассные рабочие или честные, не желающие 'крышевать' зарождающуюся мафию, милиционеры... А 'перестроиться на новый лад', стать торгашами и банкирами, продажными чиновниками и бандитами большинство оказались не в состоянии. Совесть не позволила... Эх, Вика-Вика... Что ждет тебя и твоих детей в мире победившего капитализма?

— Конечно, — улыбнулась девчонка. — Ведь мы же давно сдружились все... Разве ж можно взять и все забыть?

— Конечно, не забудем, — согласился Михаил.

'И никогда не простим того, что сотворили с нашей страной и нашим будущим', — мысленно добавил он. Твою мать! Да будь на то его возможность — отдал бы все ради того, чтобы этого никогда не повторилось! Да только как сделать это? Пусть даже тут и впрямь другой мир... Пусть здесь нет Кукурузника и ему подобных властолюбивых идиотов, кто своей глупой и бездарной политикой гробил страну, но где гарантия того, что все это не повторится несколько позже? Что, в конце концов, уже сейчас все не идет по тому же самому, только более медленному, сценарию? Нет уж! Как только доберется домой — постарается со всем разобраться! И пусть это хоть бред, хоть загробная жизнь...

— Ты куда поступать будешь? — после затянувшегося молчанья вдруг вновь обратилась к нему Вика.

— На физический в университет, — ответил Михаил.

Собственно говоря, чего скрывать-то? В прошлой жизни он учился там, даже почти с отличием закончил. Туда ж, раз уж кто-то вздумал подарить ему новую жизнь, пойдет и сейчас... В отличие от страны, в своей лично судьбе менять Михаил не собирался ничего. Ну если только не считать одной 'ошибки молодости'...

— А я в Политех, на машиностроительный, — ответила Вика.

— На завод пойдешь работать?

— Да, — согласилась девчонка. — Хочу потом пойти на наш станкостроительный...

— Ну тогда удачи тебе! — улыбнулся Михаил.

В том, что все у нее получится, он даже и не сомневался. Так было в его прошлом, так будет и сейчас... Постояв еще немного рядом, словно желая, но так и не решаясь о чем-то сказать, Вика вскоре пошла в класс, а он так и остался стоять в раздумьях... 'А ведь ты ж ей нравишься!' — вдруг ехидно усмехнулся 'внутренний голос', и осознание этого вдруг сразу расставило все точки над тем, что он помнил по школе... Да, все то же самое уже когда-то было в его прошлом. То, что она несколько выделяла его по отношению к другим одноклассникам, он заметил еще в своем детстве. Вот только он тогда еще был 'мал и глуп' и причин всего этого попросту не понимал. И пока другие пацаны бегали за первой умницей-красавицей класса, а она продолжала упорно игнорировать их, сам Михаил вовсю бегал за Ленкой. Как он тогда считал, своей первой и последней любовью... Которая, впрочем, так и не принесла ему в жизни счастья. Все их годы совместного проживания были наполнены постоянными ссорами, капризами, мелочными придирками, а, как оказалось позднее, и ее изменами. Нет уж! Повторять этого он не будет точно...

Впрочем, с Викой связываться не станет тоже. Да, она хорошая девчонка и, возможно, у них и могло б что-то получиться, только все это вот было возможно лишь в его настоящем детстве. Сейчас же она в его глазах выглядела всего лишь милым ребенком, маленькой девочкой, 49 его лет против ее семнадцати — это даже не смешно. Тем более — зная, что ее жизнь сложится вполне удачно и счастливо, он бы ни за что не стал ломать ее. Нет уж... Коль ему и впрямь придется жить вторую жизнь — будет ждать ту, с кем он в итоге связал судьбу в прежней...

После того, как Михаил решил, что все это происходит на самом деле, все начало вставать на свои места... Оставался лишь один вопрос — как? С научной точки зрения все происходящее было невозможно... Но ведь раз случилось — значит, можно! Так что... А не все ли равно, как и что случилось на самом деле? И так уж больно долго протупил, мог и быстрее все осознать. И пусть оно и впрямь выглядело как сущий бред, но игнорировать уже накопившиеся факты было невозможно! Значит, другой мир, другой СССР? Ну и пусть! За то он снова живой, здоровый, молодой... И вполне может сделать что-то полезное и для своих близких, и для страны в целом... И он уж постарается сделать так, чтобы и в этом мире не победила буржуйская мерзость.

Четвертым уроком был изрядно подзабытый с университетских времен немецкий язык — точнее говоря, читать и говорить на нем на технические темы Михаил мог достаточно свободно, а вот многие правила грамматики уже подзабылись, но на этот раз обошлось — никто его не спрашивал. Хотя, конечно, правила эти все придется повторить... А на перемене после немецкого Михаил столкнулся с директором школы.

— Здравствуйте, Василий Афанасич! — вспомнив детство, громко прокричал он.

— Ты что орешь, Солнцев? — удивленно взглянув на него, произнес директор.

— Не знаю, — пожал плечами Михаил. — Случайно получилось, задумался о чем-то...

'Вот это раз!' — уже идя от школы к мастерской, думал он. Он же прекрасно помнил, что Афанасич еще с войны полуглухой, он же тогда танкистом воевал... В 1943 году получил тяжелое ранение и контузию и был комиссован, работал в школе учителем географии, потом стал директором. А тут, выходит, не было этого?

Эх, а ведь в его-то прошлом ему оставалось уже недолго жить... Через три года он бы помер от инфаркта, а ему на смену пришла одна из нынешних (к счастью, не их) 'русичек'. 'Женщина строгих нравов', как иронично называли ее в будущем — привыкнув 'строить' мужа с детьми, она быстро превратит школу в нечто среднее между казармой и колонией для малолетних преступников, где все будут буквально 'ходить по струночке', любое инакомыслие будет жестко давиться, а по малейшим поводам в школу будут вызывать родителей. Тогда, кстати, из их школы и та же Наталья Николаевна уволится — не сойдется во взглядах на вопросы воспитания. А новая директорша в отместку постарается сделать так, чтобы ее ни в одну городскую школу не взяли. Не иначе как из зависти... Да, в отличие от Аллы Викторовны, 'Наташу', как ее промеж собой называли старшеклассники, в школе любили. Она-то и предмет нормально объясняла, явно сама неплохо понимала его, и относилась к другим по-человечески. Не потому ли и из их класса вышло так много инженеров? Впрочем, она станет первой, но не последней — через год уволятся еще двое учителей, географ и биологичка. Посчитают ниже своего достоинства плясать под дудку самодурки-директорши. Впрочем, эти уволятся тихо, без скандала...

Но, может быть, в этом мире все будет иначе? Если Василий Афанасьевич тут поздоровее, то вполне может и подольше прожить — и тогда такого идиотизма не будет. Их школа так и останется нормальной, а не превратится в 'филиал казармы', куда будут отправлять лишь самых балбесов? Эх, как бы разузнать еще?

Наконец, последними двумя уроками были традиционно сдвоенные 'труды'... Изучали фрезерный станок НГФ-110, что сразу напомнило про недавние события... Там-то, конечно, был не НГФ, а старенький убитый 6Н12 (хотя их фермер давно грозился купить 'что-нибудь получше' с какого-нибудь разваливающегося завода), но это сейчас не имело особой разницы. А ведь его ему даже ремонтировать приходилось — как-никак 'инженер-механик', начальник рембазы. Так что все, что по механической части, проходило по его 'ведомству'. Так что когда трудовик спросил, кто что знает про фрезерные станки, он первым поднял руку, спокойно рассказав о конструкции и назначении фрезерных станков, а затем рассказав про технику безопасности и показав органы управления. И, заодно, сказав про то, что у 'настоящих' станков есть еще и механизм автоматической подачи...

Хотя последнее к тому станку, что был у них на рембазе, давно уж не относилось из-за убитой в хлам коробки подач. А шестерни на замену взять было негде! Точнее, можно купить — но, как всегда, 'нет денег'! Да и, как он узнал в последний день своей прошлой жизни, по электрике там тоже все плохо было... Что, впрочем, Цыгана мало волновало — деньги платят, на его 'художества' смотрят сквозь пальцы — значит, можно работать! Даже 'левак' для соседей делать можно в свободное время... Впрочем, про это все Михаил, конечно, не рассказывал.

— Молодец, — когда он закончил рассказ про фрезерные станки, произнес трудовик. — Сразу видно, у кого батя фрезеровщик.

Рассказав еще малость теории, трудовик перешел к демонстрации работы на фрезерном станке — установив тиски и обрезок какой-то плиты, начал делать из нее 'лесенки' для станочных работ. Потом тем же самым занялись и ученики, так что и Михаилу довелось малость покрутить ручки...

Но вот, наконец, и конец уроков — можно бежать домой, ужинать... И постараться разобраться во всем случившемся.

Как всегда и было, домой шли компанией сразу в пять пацанов — пятеро 'пролетарских', как их звали другие. Впрочем, Тоха с Витькой вскоре повернут на другую улицу, а дальше уже пойдут лишь Михаил с Петькой и Семкой. На улице весна, солнышко, потихоньку тает снег и кажется, что жизнь прекрасна... Петька с чего-то вдруг вспомнил, как в пятом классе 'махались' с 'агафоновскими', когда Федька Тарасов и его приспешники пытались установить в классе свои порядки... Как раз тоже весной было, тоже под конец третьей четверти... Их, правда тогда, было куда больше, но после восьмого класса большинство 'пролетарских' ушли — кто в ПТУ, кто в техникумы.

— Да, были времена, — хмыкнул в ответ Семка. — С тех пор они к нам и не лезли больше...

Большинство из них, живя в одной районе, знали друг друга еще с детства — и с детства же и дружили. И с ними предпочитали не связываться даже самые отпетые школьные хулиганы — знали, что если даже позовут своих дружков, то придется иметь дело не с трусливыми сопляками, а с дружной компанией, кто друг за друга кому угодно глотки порвет. Даже если подкараулят кого по одиночке — завтра уже их будут бить все 'пролетарские'. Хотя класса до пятого драться доводилось все же достаточно часто — но постепенно оно как-то сошло на нет... 'Пролетарские' с 'агафоновскими' решили придерживаться 'вооруженного нейтралитета'.

И все же... Почему Федьки-то Тарасова с Лехой Роговым нет у них в классе? Неужели в этом мире он так и не смог перевестись в 9 класс? Однако спрашивать про это Михаил поостерегся — явно ж что-то из серии того, что тут известно всем...

— Ну че, пацаны, по домам? — когда они добрались до своей 'пролетарки', сказал Петька.

— Ага! — согласился Семка.

И вот Михаил уже один топает вдоль трамвайной линии к своему дому... Пару раз мимо проносились старенькие двухосные вагончики 9 маршрута, полупустые в связи с дневным временем. Но на них он уже не обращал особого внимания, давно привычный элемент пейзажа... Можно было, правда, большую часть дороги проехать и на трамвае — но у них, школьников, это было не в привычке. Зачем тратить деньги на проезд, если можно прогуляться пешком? А деньги, если они все же есть, пойдут и на 'что-нибудь вкусненькое'...

Глава 2.

Дом был все тот же самый, что он помнил по детству. Новенький, выкрашенный зеленой краской с коричневой 'окантовкой' окон, дверей и ставень, с четырехскатной крышей из узких железных листов... По местным временам дом батя вместе со старшим братом и с ним самим построили всего три года назад, хотя сейчас для Михаила оно казалось чем-то давным-давно позабытым. А ведь было оно все. И бревна обтесывать помогал, и глиной обмазывал, и оббивал дощечками снаружи... Мамка потом все это добро красила... По сути, весь дом был ими построен — лишь когда делали крышу, к бате на помощь пришли мужики с работы, за что он им впоследствии 'поляну накрыл'. Вот уж времена были! Когда люди помогали друг другу и не требовали взамен астрономические суммы денег... Просто потому, что 'ну как это, своим не помочь?'