4 - Eigenlicht

На мечту девчонки о справедливом мире?.. в её представлении справедливости.

Впервые наткнувшись на все те странности, вызванные поступками этой самой девчонки — что ж, они виделись мне более бунтом взрослого подростка, нежели серьёзной попыткой что-то изменить. Нет, первый шаг был правильным: когда не можешь создавать нужную картину сверху вниз — иди от обратного. Что никак не позволено магистрату, да ещё не самого высокого ранга, под силу той, кто заслужила расположение самых низов общества.

Тех самых низов, кои даже любой хоть немного поднявшийся над самим собой чаще всего вовсе не замечает... а вознесённые над другими по праву рождения или приобретённой силы — тем паче.

Первый шаг был правильным, но затем... Она тратила всё, что имела — из одного только желания сделать чью-то жизнь немного лучше. Она выкупала рабов, чтобы только освободить их — и заботилась о них, не понимая, что же им делать дальше. И, наблюдая за нею, ко мне всё яснее приходило понимание: так не может продолжаться вечно. Что иссякнет раньше — её средства или её воля, когда она поймёт, наконец, что почти ничем не отличается сейчас от владевших раньше этими рабами?

И чем ближе подходил этот день, тем неспокойнее мне было — сам не знаю, отчего. Может, потому что не хотел видеть, как эта девчонка, так горящая желанием помогать и спасать — сломается, смирится, станет... обыкновенной. Может, потому что чувствовал и свою вину — ведь я только наблюдал.

А может, оттого, что она так напоминала мне другую — ту, что тоже сияла, когда помогала слабым, забитым, напуганным... помогала иначе, чем эта девчонка, и слабый находил в себе волю, а с нею приходила сила — и умирал страх.

Ту, что помогла мне. Помогла — и оставила меня, и пусть мне больно, всегда было больно, но с тех пор я не преклонялся ни перед кем, кроме того, кто создал этот мир. С тех пор, как она подтолкнула меня найти — своё. Свою волю, своё место во Вселенной. Свою радость жизни во всех её гранях.

Эта девчонка и походила на Лили — и отличалась от неё, ведь там, где Лили шла напролом, интуитивно, она — брала упорством. Каждодневным трудом. Старанием. Ошибаясь, но не оставляя пути к своей мечте.

Была ли она наивна? О да. Глупа?.. Определённо нет.

Помочь ей было не сложно — поначалу. Письмо здесь, пара слов там, беседа на приёме в Гильдии алхимиков — а дальше оказалось, что человек, который может упорядочить её метания, уже сам ищет, куда приложить ум и рвение. Младший сын в купеческой семье средней руки, доля в наследстве которого недостаточно велика, чтобы жить, ни о чём не заботясь, и недостаточно мала, чтобы оставить занятие предков — не торговать, нет: управлять средствами и преумножать достаток свой и тех, кто доверился ему. Рин Уэсли был умён в отца, имел хватку матери — потому я и выбрал его — и достаточно впечатлителен, чтобы проникнуться идеей Гермионы о помощи тем, кто не может помочь себе сам.

...Я недооценил их обоих. Эта девчонка походила на Лили сильнее, чем я убедил себя — и, столкнувшись с несправедливостью, попыталась исправить то, что видит. А когда поняла, что этого недостаточно — решила изменить то, что эту несправедливость создаёт. Государство.

Власть.

Империю...

И я, который искал ей помощника в делах — сам того не желая, нашёл много больше. Я недооценил их обоих — и ум младшего сына Уэсли подсказал ему, какие замыслы скрывает Гермиона. А уже не впечатлительность его — нет, любовь и решимость создали всё остальное.

У Гермионы была мечта, ум и упорство. Рин прибавил к этому свой прагматизм, умение думать на будущее и самое важное — готовность пойти до конца. Ради той, кого полюбил...

Я недооценил их мечту.

Мечту, что могла свершиться, вот что самое удивительное.

...Я могу гордиться лишь одним — что, поняв, какой ими замыслен путь — не отошёл в сторону, не исчез, но продолжил помогать.

Так в тайной переписке главы школы-пансиона появился ещё один адресат, а к Гермионе и её компаньону потекла информация из среды академической, которая связана с политикой много теснее, чем может показаться несведущим.

Так в тенях появился агент 'Лёд'.

...а винить я себя могу отнюдь не за одно: пусть невольное, но промедление, пусть привычную, но осторожность.

О том, что на самом деле произошло в императорском дворце — неизвестно почти никому. Даже Луций, с изумлением узнавший, что его единственный сын годы напролёт не кутил и прожигал свою долю состояния семьи, а служил Империи в СИБ — не добился от Драко решительно ничего. Ни единой детали, ни слова подробностей. Но не это занимает мой ум.

Было очевидно, что рано или поздно — их план будет раскрыт. СИБ существует сотни лет, и за эти века — накоплен такой опыт, такой массив методов и умений для тех, кто может должным образом применить их — что следовало думать о 'рано'. Во мне не было надежд — только осознание и безмолвный протест, так что я сделал всё, чтобы в меру своих сил и связей обратить его в 'поздно': что толку от тайны, если всё уже совершится?

...Вмешалась даже не глупость — случайность. Мне неведомы детали, но когда настал день, в который план должен был свершиться, у СИБ уже было нечто хуже, чем подозрение. Нечто страшнее, чем факт. У них был человек.

Я не знаю его — или её — имени. Я не знаю, раскрыли ли его — или он раскрыл себя сам. Мне ведомо только, что этот человек какое-то время был информатором 'Фронта освобождения' и лично контактировал с одним из доверенных слуг Уэсли. Много ли это? Когда речь идёт о СИБ, это — всё.

Я невиновен в этой случайности. Да и никто не виновен...

Но я привык быть осторожным. Привык мыслить категориями последовательности событий. Привык... совершать действие и видеть результат. Будь проклята эта привычка!

И я не ринулся к Гермионе сам. Не использовал ни один — из немногих, да, но абсолютно надёжных и быстрых способов связи с девчонкой. Как ни горько это признавать, я — всего лишь — отправил письмо, которое, как десятки раз до того, оказалось в личной корреспонденции Гермионы Грейнджер. Мог ли я предполагать, что в такой критически важный день она не прочтёт его?..

Мог.

Должен был.

Должен!..

Но и тогда — я привычно ждал. Ждал последствий. И когда наступил тот миг, после которого уже стало понятно, что их план никто не ускорил, что события развиваются так, как планировалось — я осознал, что совершил то, за что буду винить себя ещё сильнее.

Допустил промедление.

С тех пор минуло больше двух лет, но я по-прежнему чувствую его — тот холод в груди, когда понимаешь, что совершил непоправимую ошибку, то отчаяние, от которого немеют руки и темнеет в глазах, тот страх — страх осознания, что уже слишком поздно. Что — ничего не исправить...

Тогда — я сделал всё, чтобы обуздать этот страх. Запер его глубоко в своём сознании вместе с отчаянием и нарождающейся ненавистью к себе, чтобы сделать последнее, что мог. Потому что 'свет сердца' рождается не из страха, но из желания защитить... и из самого счастливого воспоминания.

Понимал ли я в те мгновения, что тем самым раскрываю себя, что если Гермиону поймают, любой хороший техномаг, а в СИБ их немало — почувствует 'след' и сможет проследить его — ко мне? Не знаю. Ни тогда, ни сейчас — я не знаю ответа. Знаю лишь, что если бы передо мною сегодня, сейчас встал выбор — сделать это или нет — я бы сделал. Вновь. Странно оправдывать решение в прошлом, уже зная произошедшее потом... Но не это тревожит моё сердце.

Ведь... как-то же Гермиона спаслась?

Я далёк от мысли присваивать её спасение себе, ибо успел достаточно узнать её. И Гермиона, которую я знаю — после моего предупреждения не скрылась бы, а попыталась сама спасти тех, кого может.

Именно эта загадка занимает мой ум. Эта тайна — беспокоит моё сердце.

Почему не было громкого суда? Почему публично казнён только Уэсли? Почему 'школа-пансион' работает, как ни в чём не бывало? Какое отношение ко всему имеет тот офицер легиона?.. И как в этом замешан Драко?

Что было — потом?

Не найдя понимания — мне не найти и прощения. Вот, я сказал. Но даже это — правда лишь отчасти. Потому что сильнее всего меня терзает другая мысль.

'У них могло получиться'. У них должно было получиться.

И однажды — верю! — получится у кого-то ещё.

Только это будут — уже не они...

...Перечитал написанное. Сколько же во мне сожалений о несбывшемся! Но если это часть меня — пусть. И пусть — не они. Когда это произойдёт вновь, я вновь не останусь в стороне.

Не смогу.

Ведь мы — не хозяева своих жизней. От рождения до смерти мы связаны с другими. Прошлым и настоящим. И каждый наш проступок, как и каждое доброе дело — рождает наше будущее(6)'.

Aestas

Лето. Двое?

Она сидит на подоконнике, скрестив ноги и выгнув спину. Прозрачно-серый свет ложится на лицо, необычайно чётко обрисовывая его черты, и скрадывает всё остальное. Шелестит листьями ветер за прозрачными створками, по стеклу ползут капли и рядом исходит паром широкая чашка с утренним чаем. Луна заплетает волосы и негромко напевает:

— Лёгкий дождик тихо каплет,

он ведь это не всерьёз,

лёгкий дождик нам не страшен,

ведь пришёл он ради нас...

Беллатрикс уже привыкла к этому. Ей ко многому пришлось привыкать за прошедшие... сколько? Год с четвертью?.. и к 'странностям' Луны — хотя бы довольно легко. Потому что 'тяжёлое' она помнила... Даже не 'как вчера'.

Не могла забыть.

Она помнит, как, едва за Хэндри закрылись тяжёлые, изрезанные вызывающими какое-то подспудное отвращение острыми, рваными знаками, створки, не давая себе ни мгновения времени, бросилась выполнять его волю. Словно одержимая. Наверное, слишком боялась — того, что промедли ещё хоть миг, и снесла бы эти каменные двери, эти стены, отнявшие у неё...

Она помнит, как силой прорвалась в Канцелярию, вытребовав — почти буквально выбив — у дежуривших ночью жрецов открытия портала... и только стоя в круге мегалитов, осознала пробившуюся сквозь марево ярости и боли мысль — она не знает, куда идти. Не знает, где искать тех, письма к кому прячет под доспехами — ни мать Хэндри, ни его названную сестру.

Тогда — её остановил этот... из Безопасности. Он же прикрыл её, обосновав ночную эскападу и перед жрецами, и перед своими, наговорив им такого, что в другое время убила бы и за меньшее. А потом — чуть не втолкнул в тот самый круг мегалитов, неведомым образом без участия жрецов задав точку выхода.

В том доме, спрятанном в каком-то лесу, она провела следующие несколько дней, безуспешно пытаясь выломать дверь, выбить окна или попросту переместиться наружу — наугад, почти вслепую. Она даже не знала, зачем... ладно, знала! Плевать на всё, неважно, как — но спасти!..

Но от ударов поверх дерева и стекла только вспыхивала какая-то защита, гасящая их энергию подчистую, а большая часть способностей и вовсе не откликалась, несмотря на всю ярость попыток!

Смирило ли это её? О нет — и наконец явившийся белобрысый безопасник сполна ощутил её гнев, пока пытался вырваться из захвата и хоть немного вдохнуть. В прежние дни Беллатрикс всё же убила бы его, не задумываясь, но — на ней долг, который не избыть. И, несмотря на всю ненависть к 'серому', он был её единственным способом покинуть проклятый дом...

Как говорила с матерью Хэндри, она... помнит, конечно, помнит. Хотела бы забыть, но забвение — слишком милосердно, а милосердие — ни о ней и ни для неё. Оно и так долгие годы службы было всего лишь словом, чем-то смутным, словно полузабытый сон, а после...

Она исполнила свой долг, отдав письмо. Исполнила и свое желание, ставшее единственным после того, как 'серый' — пусть против воли — рассказал о том, что происходило в дни её заключения в том лесу: поднеся матери, по её вине потерявшей сына, свой клинок — рукоятью вперёд, как должно, ибо возмездие должно вершиться без промедления.

Чего Белла совсем не ждала — так это что вместо холода стали в сердце её обнимут. Так, как никогда не обнимала даже родная мать...

Она до сих пор не решила, чем это было. Луна, которой как-то незаметно для себя — как? — рассказала и об этом, говорит, что это не жалость и не милосердие, а любовь. Беллатрикс, сама не зная, для чего, пытается убедить себя, что месть — изощрённая, растянутая на годы... вот только уже понимает, что Луна не ошибается в людях.

Совсем.

Это пугает её даже сильнее, чем сверхъестественная проницательность девчонки, как-то понявшей, что произошло с Хэндри — ещё до того, как она промолвила хоть слово.

Сильнее, чем неподвижный взгляд серебристо-серых глаз, под которым рассказала всё, как было и есть. Даже то, о чём поклялась молчать.

Сильнее, чем молчание Луны — долгое, растянувшееся на месяцы.

И уж точно, чем будто невзначай заданный дознавателем СИБ, опрашивавшим её в столице — явно сдерживавшимся в присутствии того самого белобрысого — вопрос, где она живёт и почему дом Луны, на который Беллатрикс нехотя указала, они не могут найти.

Дом должны были отобрать. Она узнала об этом не от Луны и даже не потому, что вспомнила сама. Просто в один из визитов в особняк, где когда-то родилась, старый управляющий семьи Атери отчитался, что распоряжение выполнено и дом 'числящийся в долговом реестре под номером таким-то' выкуплен и переоформлен на имя Луны Аморбона. Старик ещё мягко попенял ей, что если передавать такие поручения запиской ещё нормально, то вот о найме слуг, получивших право носить цвета рода, ему неплохо бы сообщать.

Записка и правда была — написанная её почерком. Может, Белла и приказала бы разобраться, откуда на самом деле та взялась, если б не сентэн-отпечаток, вспыхнувший в мыслях, стоило взять бумагу в руки: голос того самого 'серого', чуть насмешливо произнесший: 'благодарить не стоит'.

Она и не собиралась. Ведь ни она, ни Луна — здесь ни при чём. Тот безопасник сделал это только потому, что обязан Хэндри.

И ненавидеть его меньше она от этого — не станет.

...первое, о чём спросила Луна, когда заговорила вновь — когда ей уезжать. Беллатрикс даже не сразу поняла, о чём она, но от этого вопроса — будто сама почувствовала, наконец, как идёт время. А потом вспомнила, как Хэндри рассказывал ей о редких поездках к названной сестре... в тот вечер до.

Даже сумей она после такого ответить — голос точно бы позорно дрожал. Так что Беллатрикс лишь покачала головой, упорно пытаясь не слушать, как, едва не сбиваясь с ритма, частит сердце.

Судя по тому, как посмотрела на неё Луна — той хватило и этого, чтобы понять. Понять всё.

Уйти в отставку оказалось легко. Чёрные доспехи эвоката и так означали, что воина никто не вправе удерживать, а уж после случившегося... Пожалуй, одно только происхождение её из линии Дархадас послужило причиной, почему Беллу не изгнали и как можно скорее.