Волновала меня и необычная реакция жителей деревни на наше с мамой общество, но это могло подождать — не трогали и ладно.
Ах, да! Аптекарь. После недолгой внутренней борьбы Эйко все-таки взяла меня на руки и уже со мной явилась к Хизэо. К слову, несмотря на обладание гордого статуса "единственного аптекаря на деревню", здание самой лавочки слабо отличалось от остальных низких приземистых строений. Лишь вывеска с незнакомыми мне иероглифами выделяла её на фоне других хибар на улице.
— Доброго утра, дорогая Эйко, — тепло улыбнулся Хизэо, стоило нам переступить порог аптеки. — Я ждал тебя немного пораньше.
— Доброго утра, Хизэо-сан, — женщина изобразила небольшой поклон и посмотрела на меня, — и извините. Акио капризничал все утро.
Я почти натурально возмутился от такого заявления. Мною в открытую и наглую пользовались! А ведь это не я все утро место себе не находил, шагая из угла в угол.
— Ничего, ничего, на то они и дети, — понимающе усмехнулся мужчина и отошел от прилавка. Витрины как таковой к слову не было, вынуждая по каждому интересующему товару консультироваться напрямую с продавцом. — Пошли, покажу, что я приготовил. Тебе должно понравиться!
Хизэо в предвкушении потер ладони друг об друга и, заметив мой заинтересованный взгляд, подмигнул.
— Тебе тоже понравится, Акио.
За прилавком и тонкой перегородкой обнаружилось достаточно просторное помещение, больше напоминающее склад, чем жилое помещение. Ряды стеллажей тянулись от одной стены к другой, занимая собой почти все свободное пространство комнаты. На самих полках аккуратно, но в неизвестном мне порядке были разложены травы, коренья странного вида и запаха смеси, порошки и колбы с разноцветными растворами. Запах в воздухе витал соответственный — немного травяной, пряный. Одним словом — перед моим взором предстала мечта алхимика... ну или кулинара. Это было крупнейшим хранилищем разнообразных ингредиентов, что я видел за обе свои жизни.
— Смотри, Эйко, ему здесь нравится, — рассмеялся Хизэо, глядя на мою шокированную мордашку. — Ну ничего, то, что я хочу показать, понравится ему еще больше.
В стройные ряды меж стеллажей мы, к моему сожалению, не зашли, пройдя вслед за Хизэо вдоль стены в следующую комнату, которая как раз и оказалась спальней. Странно, снаружи дом не казался таким уж большим.
— Вот! — с некоторой гордостью сказал аптекарь, указывая на что-то рукой.
Я резко повернулся предвкушая нечто интересное. А ожидания мои были разнообразные — начиная от крышки от подвала, набитого реагентами и алхимическими приборами, заканчивая столпившимся в кучку милыми котятами. Но не этого.
— Право, не стоило, Хизэо-сан, — в отличии от меня Эйко была более, чем довольна увиденным и искренне была благодарна мужчине.
— Что ты, что ты, — поднял он руки, — это мой долг, как человека, что первым увидел этого чудесного малыша на этом свете.
Не слушая разменивающихся любезностями взрослых, я с неприязнью смотрел на высокий, деревянный, детский заборчик. Серьезно? Из одной "тюрьмы" в другую, пусть и чуть более просторную. А как же мои надежды на побродить и поизучать? А никак. Кого волнует мнение маленького несознательного ребенка?
Эйко поставила меня внутрь "загона для детей", потрепала по голове и вышла, оставив наедине с самим собой.
Заборчик оказался на редкость крепким — плотно сбитые деревянные балки с узкими прорезями никак не поддавались под усилиями моих слабых рук. Попытка хотя бы сдвинуть его так же не увенчалась успехом. Он что, к полу прибит? Я наклонился, вгляделся и понял — да. Любопытно. Недавно брошенная фраза явно указывала на то, что Хизэо присутствовал при родах, да и его благосклонное отношение также наводили на мысли. На деда еще не тянул — несмотря на залысину, выглядел он вполне молодо. Может брат моего отца, которого я еще ни разу не видел? Это уже казалось более возможным и лучше бы так оно и было. Не верил я в честных и бескорыстных людей.
И, как показало время, был прав.
* * *
Спустя полгода после моего первого посещения аптеки, куда Эйко как оказалось устроилась на работу помощницей Хизэо, я впервые в этой жизни заболел. Ну как заболел? Обыкновенная простуда, перенести которую ребенку моего возрасту было ни чуть не легче, чем взрослому съездить на отпуск в адское пекло.
О Боги! Будь проклят тот день, когда я попал в этот мир! В отсутствии нормальной медицины и, наверняка, ввиду моего возраста, эта банальная болячка казалась чуть ли не гангреной, пожирающей мое тело. Давно уже я не слышал собственного плача... Поднявшаяся температура жарила мой мозг с мастерством заправского шашлычника. Соображалось в подобном состоянии невероятно туго. Куда уж там, я с трудом удерживал себя в сознании. Горело и потело все тело, а регулярные обтирки прохладной тряпкой приносили лишь кратковременное облегчение. И это не считая сухого болящего горла и бесконечных соплей, что добавляли остроты ощущений. Впервые за свою жизнь здесь я потерял ориентацию во времени. Все происходящее слилось для меня в один небольшой, но мерзкий комок боли.
И тут появился он — тот, кого в тот момент я искренне считал своим Героем — Хизэо. Стоило ему узнать о моем состоянии, как он явился в тот же день, неся за пазухой мешочек с лекарственным настоями и порошками. Вот оно какое — Второе пришествие...
Жар — главная для меня проблема в тот момент — отступил, раздраженное горло успокоилось, а мой детский плач наконец перестал пугать всю живность в округе. И лишь сопливый нос не обращал на лекарственные препараты Хизэо никакого внимания. В тот день я, потрепанный только-только отступившей простудой, с предвкушением и наслаждением крепко заснул.
* * *
Утро встретило меня до боли знакомыми звуками со стороны комнаты брата. Звуками обычного, пускай и немного яростного секса — ритмичные скрипы, шорох простыней, редкие полу стоны полу вздохи. Что ж, обычное утро. Только... Только я был раздосадован куда больше привычного. Еще бы, прервать такой яркий и реалистичный сон! Горечь от потери пусть и полюбившегося лишь по сну мира, была ощутима чуть ли не физически.
А в целом удивительно, как много времени ты можешь прожить в созданной мозгом фантазии, пролежав в кровати лишь несколько часов. В фантазии, столь неотличимой от реальности, что сам не осознаешь её неестественность. Вот и я попал в эту ловушку сновидений. Может поспать еще? ..
Нет. Переборов желание поймать ускользающее сновидение и вновь погрузится в мир шиноби, я раздосадовано открыл глаза... и уперся взглядом в настоящий деревянный потолок, которого отродясь не было в нашей с братом квартире. "Значит, не сон", — со сладким замиранием сердца сделал я вывод и еле слышно усмехнулся своим детским голоском. Горечь отступила, сменившись неестественной легкой эйфорией, а следом и недоумением. Я был рад тому, что этот мир шиноби оказался реальностью? Я счастлив быть здесь, в мире грязи и мрака? Не ожидал я от себя такого. Неужели грядущие возможности перевешивают собой все страхи?
Раздавшийся за бумажной стенкой легкий стон, на порядок громче предыдущих, вырвал меня из глубин самокопания. Тут же, следом за ним, вернулись и прочие, тихие, еле слышные звуки. Я обомлел, немедленно осознав что, а главное где слышу. Не различить в раздавшейся какофонии звуков ставший уже родным голос было попросту непосильной задачей.
— Ти...ше... — легкий, рваный шепот Эйко донесся до моего уха, — Акио... спит... ти.. ше...
Ничего дальше я уже не слышал. Закрыв уши трясущимися от ярости руками, я перевернулся на бок и поджал под себя ноги, с трудом сдерживая рвущиеся наружу детские слезы. Детская ревность была просто ужасна. Желание порвать на куски хозяина аптеки было столь сильным, что затмевало разум. "Она моя!" — твердил мне чудом сохранившийся где-то на окраинах сознания детский голосок. "Она моя!" — вторил мой собственный, но куда более тихий голос. Привык, значит. Полтора года Эйко не отходила от меня. Полтора года она посвящала всю себя мне. Полтора года я был её жизнью. А теперь... Как же было больно осознавать, что ничто не вечно.
Интересно, в своей прошлой жизни, я проходил через подобное? Проскакивала ли у меня столь яркая и горячая ревность к отцу? Не знаю. Наверное, в этом и плюсы несформировавшегося детского сознания, когда суть человеческих отношений тебе не известна.
Возня за стенкой набирала обороты, а я лишь плотнее прижимал ладони к ушам, прекрасно понимая, что это все что можно было сейчас сделать. У меня не было даже возможности выбраться из колыбельной, не говоря уже о выражении протеста в сторону выбора мамы. Как же паршиво ощущать себя беспомощным! Волна гнева, на этот раз уже на себя, была остановлена неожиданно возникшей разумной мыслью: "Теперь, хоть понятны мотивы Хизэо". Как эта не имеющая отношения к происходящему мысль смогла меня успокоить, я не знаю. И не хочу знать.
Участившиеся после того ночного случая визиты Хизэо не стали для меня неожиданностью, но тот факт, что спустя лишь каких-то два месяца он совсем обосновался у нас в доме на постоянной основе, выбивал из колеи. Наверное мой шок был настолько явным и легко читаемым, что мама поспешила объясниться:
— Акио, Хизэо теперь будет жить с нами, — улыбнулась счастливая женщина, потрепав мою шокированную тушку по макушке. — Ты ведь не против?
Против! Еще как против... но, разве я мог сказать такое глядя в лицо счастливой матери? Той, которая, наконец, нашла для себя человека, что разделит с ней хлопоты, связанные со мной и заработком денег на жизнь. Не смог и лишь много позже об этом пожалел.
Я невзлюбил Хизэо почти в тот же миг, как его кивок подтвердил слова Эйко. Слепо, глупо, по-детски... Но я не мог ничего с этим поделать и потому... смирился, но лишь на время.
К третьему году моей жизни меня начали выпускать гулять по дому. К тому времени я уже умел сносно бегать, достаточно ясно выражаться и понимал большую часть разговоров взрослых. Наконец мне открылись возможности самостоятельного познания окружающего мира. Я носился по комнатам, ощупывая любую вещь, попавшую мне в руки, забирался шкафы, под котацу, столы, футоны. Нет, во мне вовсе не взыграла детская непоседливость, хоть так и казалось со стороны. Во мне проснулась жажда знаний, и в первую очередь интерес к настоящему отцу. Именно в поисках его вещей я методично перерывал весь дом с ног на голову и... не нашел ничего. Интересоваться у мамы я боялся. Боялся того, что она укажет мне на Хизэо и назовет его моим отцом. Боялся этого как огня.
Нет, он вовсе не был плохим человеком, но и хорошим так же не являлся. Он был торговцем, хоть и аптекарем, но все же торговцем. Для него все имело свою цену, а не как у нормальных людей ценность. Он искал выгоды всегда и везде, желал отчетности там, где другие закрывали бы глаза, требовал того, чего не требовали бы другие. Он даже постель с Эйко делил так, будто принимал оплату за все траты на нашу семью. Ровно четыре раза за неделю. Ни больше, ни меньше. И это было не плохо, нет — это было просто отвратительно.
Изредка я, в компании мамы, выбирался в Кусагакуре. Почему изредка? Все потому, что с переездом к нам Хизэо, Эйко больше не требовалось ежедневно бегать в аптеку на подработку, и все свое свободное время она уделяла мне и работе по дому. Город, что и раньше не мог похвастаться обилием жителей, в последнее время совсем одряхлел. Взгляд редких прохожих с каждым днем становился все более затравленным, а шепотки от приближающейся войне все громче. Именно тогда я начал понимать в какой отрезок времени я попал.
И именно в тот же день, уже дома, в одной из комнат мною было обнаружено пыльное зеркало...
Мои проблемы разом разрослись до невиданных масштабов.
Познать себя.
Соляным столбом я застыл перед собственным отражением — смотрел внимательно, въедливо, неверяще. Мой взгляд плясал по поверхности зеркала, одновременно ища изъяны на милом пухловатом лице и запоминая его — мне с ним еще долгую жизнь проживать. Хотя, в тот момент я уже не был так уверен. Ожидаемая красная шевелюра не впечатляла — о ней я уже знал. Мне, как-никак, уже целых два полных года исполнилось, а не увидеть за такой срок цвет собственных волос мог лишь абсолютно слепой человек. Я же был зрячим, а как показало отражение — даже более чем.
Белые с еле различимой окантовкой радужки и зрачка глаза невозможно было ни с чем перепутать, пусть даже и видел я их впервые за все свои две жизни. Бьякуган — одно из трех известных великих Додзюцу и одно из главных проклятий дома Хьюг. Глаза, что были настолько ценны, что вызвали раскол внутри клана-носителей. Глаза, столь лакомые, что за них убивали и чуть было не развязали войну. Глаза, что просто не могли быть у загородного жителя Кусогакуре. Так откуда?..
Вывод напрашивался сам собой — мой неизвестный мне отец был членом одного из сильнейших кланов Конохи. И это не сказать, что сильно радовало. Мало того, что жили мы далеко не в Хи но Куни, так еще и в такой глуши, что о начавшейся на территории страны Травы войне наше скрытое селение знало лишь по слухам. Что здесь забыл ребенок Хьюг, тем более без отца, способного защитить додзюцу своего сына от посягательств вражеских шиноби? Думал я не долго — это всегда давалось мне с завидной легкостью. Сложить вместе несколько фактов, пользуясь знанием канона, было не сложно, но вот выдвинуть верные теории... Таковых оказалось две и обе безрадостные.
Первая — моя мать стала жертвой насилия. Мрачный, неприемлемый вариант как ни парадоксально нравился мне больше. Это гарантировало мне некую безопасность со стороны клана — о наличии своих детей насильники чаще всего не подозревают. А раз не знают, то и искать не будут. Рабская печать на лоб... Нет уж, увольте.
Против этой теории выступало явное родство матери с Узумаки, а значит и шансы на изнасилование членом другого клана были не велики. Хотя был ли... то есть, есть ли этот Клан красноволосых в Конохе как таковой? Три известных канону представителя — слишком мало для полноценной Семьи со своими Главами. А значит, это противоречие можно было спустить на тормозах. Другое дело Хьюги. Не знаю, как у них обстоят внутренние дела, но сомневаюсь, что в рамках режима сохранения своих глаз разрешались беспорядочные половые связи. Слишком уж большая опасность лечь под гейшу вражеской деревни.
Второй вариант моего появления на свет мне не нравился категорически — встреча, любовь, страсть, ребенок, знание и ужас перед неотвратимой судьбой. В этом случае я допускал, что Хьюга, милостиво давший мне жизнь и глаза, оказался членом младшей семьи, а значит помеченным на всю сознательную жизнь. И, не желая такой судьбы своему дитя, Эйко бежала из страны, основавшись на окраине мелкой и немногочисленной деревни шиноби. Если это было правдой... то на мое отражение сейчас смотрят две большие проблемы.
Черт! Как ни крути, второй вариант казался чуть более вероятным...
