Цена веры

Сердце Хьорна сжалось от печали: горько было смотреть на бывшего друга и наставника, ныне пожираемого безумием. И в левой руке паладина, которую он воздел к небу, зажегся огонь. Огонь, который можно контролировать.

— Смотри! Смотри! — выкрикнул Хьорн не своим голосом. На какие-то мгновения его разум был отдан чему-то, чего простой человеческой мысли не постичь. Пламя все ярче разгоралось в длани Хьорна.

Мерцание сгустка словно приковало к себе взор Фарна. Мутная пелена, которой были затянуты его очи и разум, постепенно рассеивалась. Рассудок, с которым воин чуть не расстался насовсем, вступал в свои права. Фарн, поднял свою секиру вверх и громоподобным голосом приказал:

— Все ко входу! Сдержим их там! Скорее!

К нему присоединился и Робар:

— Волосатые твари собираются накрыть нас арбалетным огнем! Луки на складе, берите луки! Ну же!

И объединившееся, хотя и заметно приуменьшившееся, войско клана Волка, забыв об усталости и истощении, спешно приготовилось дать отпор настоящему врагу — оркам, окружившим деревню. Запели тетивы, сверкнули клинки и...

* * *

— Хаген! Мы же договорились! — сердитый отец заглянул в комнатку, стены которой уже более часа впитывали в себя захватывающую историю, рассказываемую Горандом. В камине давно тлели лишь уголья, порождая на стенах пляшущие и кривляющиеся тени.

— Опять ты его заболтал, отец! Я же просил...

— Да-да, я помню, — виновато откликнулся Горанд. — Совсем чувство меры потерял на старости лет. Так что, — обратился он к Хагену, — шагом марш в...

— Но ты же не закончил! — заканючил мальчик. — Чем все закончилось? Они победили орков?

— Грон, — Горанд проницательно взглянул на сына. — Нет ли у нас еще пяти минут? Помнится, ты тоже не любил незаконченные истории.

— Папа! Еще совсем немного! — подключился Хаген.

— Ладно, — смягчился Грон, — так и быть, еще пять минут в вашем распоряжении. Но если опять обо всем позабудешь... — Хаген кивнул, с грустью покосившись на добротный отцовский ремень.

Грон, хлопнув дверью, вышел, а Горанд, максимально используя отведенное время, вкратце пересказал конец легенды:

— Да, внук, орки были разгромлены: они не выстояли против мужества клана Волка и отряда нордмарцев, прибывших из селения Молота, чтобы выяснить причины таинственной вспышки.

— А что же стало с Хьорном? И Фарном? Они помирились и отправились вместе рубить врагов?

— Увы, нет. Фарн пал в бою, защищая Робара от наседавших противников. Он искупил совершенные преступления ценой собственной жизни. Хьорн же выжил — и стал правой рукой Робара, главой ордена паладинов. Первым он принял в ряды воинов будущего короля своего друга Лирсона, чудом выжившего в бойне. Правда, его нашли в собственной постели с кинжалом в груди два дня спустя. Говорили, что это сделала Халла, узнав о том, кто убил ее отца. Любовь к родителю оказалась сильней любви к мужчине, — Горанд вздохнул. — Саму Халлу никто больше не видел. Что же до остальных — большинство, зализав раны и почтив память умерших, отправилось вслед за Робаром. А он, как известно, объединив воинов всех кланов, спустился с гор со своей армией и обрушил свет Инноса на головы орков, позже основав новое королевство — нашу Родину. За время завоеваний орден паладинов разрастался: к нему присоединялись те, кто сумел показать свою силу и доблесть. Главой его стал сам Робар, которому Хьорн уступил обременявшее лидерство. Однако стоит помнить, что в горах Нордмара до сих пор живут те, кто отказался присягать на верность Инносу. Они ревностно оберегают традиции и обычаи, воспевая предков и поклоняясь тем, кому считают нужным.

— Деда, дедушка.

— Ну?

— А что за зверя сразил Робар своим священным клинком?

— Это неизвестно никому. В летописях сказано, что его сотворил Белиар, но... Ясно одно: жители безоговорочно поверили Робару, даже не попросив доказательств, а значит, зверь был непростой. Впрочем, дело тут может быть и в том, что для нордмарского воина ложь недопустима.

— А меч? Отчего же Робар не призвал его силу себе на помощь?

— Согласно сохранившимся записям, простой смертный не мог распоряжаться им по своей воле. Иннос не желал спалить своих будущих последователей, а потому не разрешил Робару обратить мощь своего оружия против сторонников Храппа.

Хаген минуту обдумывал услышанное, и Горанд забеспокоился:

— Зря я, наверное, выбрал эту историю, рановато тебе еще, не понял...

— Нет, — удивительно умные глаза ребенка были устремлены на архивариуса. — Я все понял. Только вот...

— Что?

— Папа говорил, что все воины без раздумий пошли с Робаром убивать орков во имя Инноса.

— Да, летопись гласит именно так. Но хроники ордена паладинов и предания нордмарцев преподносят события тех дней в совершенно ином свете. И мне они кажутся более правдивыми, поэтому я пересказал именно их.

— Хорошо. Надо будет сказать папе...

— Необязательно рассказывать об этом вообще кому-либо. Просто сохрани в своем сердце то, что услышал здесь сегодня. Помни героев, которые сражались, чтоб ты мог жить. И самое главное, — старик сделал паузу, заостряя внимание внука, — знай, что каждый может совершать ошибки, но вера, дружба и самопожертвование способны развеять их последствия.

— Я запомню, — тихо промолвил малыш, слезая с коленей Горанда и направляясь к двери. — Но постараюсь вообще не позволять себе совершать ошибок. Особенно тех, что могут причинить боль другим людям...

* * *

— Лорд Хаген! Орки прорвали оборону у восточных ворот! Паладинам не выстоять! Командуйте! Сделайте хоть что-нибудь!

Командор стоял, опершись на стол и устало склонив голову.

— Контратака? Отступление? Лорд Хаген!

— Где же я просчитался? — Хаген поднял голову. Его лицо выражало безмерную усталость и безразличие. — Когда допустил ошибку? Не знаю, не могу понять, — главнокомандующий во внезапном порыве злости и обиды стукнул кулаком по дубовому столу.

— Лорд...

— Но самое главное, — не слушая, продолжал паладин, — почему в моей душе не осталось места искренней вере, бескорыстной дружбе и преданности, состраданию? Когда я успел растерять все это? Горанд, мудрый старик... Ты был прав, а я... я потерял все. Теперь мою ошибку не исправить. — Хаген опустил забрало шлема и взял в руки стоящий рядом двуручный рудный меч. — Я искуплю долг кровью, как это некогда сделал Фарн. К воротам, — приказал он гонцу, — передай, что мы будем стоять до последнего!