Снег

— Правда что ли?

— Правда, Свет... Ты... только не переживай, ладно?

Она посмотрела на меня, как на идиота.

— Ты, что, дурак?! Сам заявил, что голубой, а мне не переживать!

Потом была тишина. Долгая и мучительная. Она не знала, как реагировать — и это — как ни парадоксально! — была самая естественная реакция. За одно я

благодарил Бога — она не отвернулась от меня.

— Серёг, а ты уверен?.. — Вопрос оборвался на середине.

— А ты как думаешь?

Пауза...

— Думаю, ты бы не стал так шутить.

— Да уж какие тут шутки!

— А у тебя уже кто-нибудь есть? Ну... парень, там? — Её лицо окрасил

стыдливый румянец. Светка никак не могла поверить в то, что всё это происходит с ней и с её семьёй. (Потом она призналась, что в тот момент вспоминала, как все её подруги сходили по мне с ума, как я разошёлся со своей первой девушкой без особых на то причин, ссылаясь на сильную разницу характеров.)

И тогда я рассказал ей про Вадима. Мы познакомились на одной из

студенческих вечеринок в общаге. Он был красив какой-то жестокой красотой. От него веяло агрессией и силой, что само по себе было вызовом. Всю жизнь любил сильных людей. Если не психологически, то физически — обязательно. Красота тела возбуждала, но сложный характер и интеллект, заключённые в красивом теле, просто сводили с ума. Вадим бал как раз таким. Сначала мы стали друзьями, потом любовниками. То было время, прожитое под лозунгом: "Ни дня без секса!". А трахался Вадим просто сверхъестественно. Причём в любой роли. Его тело, натренированное борьбой, выгибалось в самые причудливые формы, доводя меня до безумия. Первое время я жил, словно в тумане. Когда Вадима не было рядом, тело ломило, будто он был моим наркотиком. Знакомые губы снились по ночам, доводя до оргазма. Со временем до меня дошло, что, кроме секса, его ничто во мне не привлекало. Сейчас я не вижу в этом ничего плохого, но тогда студент третьего курса Сергей Волков был романтичной и чересчур чувствительной натурой, жаждущей возвышенных отношений, а не банального траха на каждом углу. Хотя и без этого не обходилось.

В один прекрасный день Вадим дал понять, что моё обожание стало для него обузой. Если бы был девушкой, слёз и соплей было бы выше крыши. Вместо этого меня скрутила жуткая депрессия. Я обозлился на весь мир, стал замкнутым, агрессивным. Записался в тренажёрный зал, чтобы хоть как-то избавляться от нерастраченной энергии. Увлёкся плаванием. К концу третьего курса вылечился от сексуальной зависимости и приобрёл полезный жизненный опыт, иногда переходящий в цинизм. Перестал лезть к людям в душу, но и сам закрылся; перестал ждать от них чудес, но и сам уже ничего не обещал. Я стал проще относиться к жизни. Правда, до сих пор не знаю, было ли это к лучшему...

К середине четвёртого курса на счету загрубевшего в мышечном совершенстве студента были с десяток сексуальных побед и пара разбитых девичьих сердец. Всё шло своим, с виду правильным, чередом, но что-то мелкое и гаденькое будоражило по ночам, мешало наслаждаться разгульной студенческой жизнью.

Светке я рассказал лишь половину этой истории, ибо на тот момент был

счастлив и вполне доволен жизнью.

Теперь, когда за окном была морозная ночь, на кухне вкусно пахло

картофельным пюре и жареной курицей, а мама копошилась в поисках махрового полотенца для своего любимого сына, воспоминания о дне признания казались забавными и доставляли удовольствие. Всё-таки мне очень повезло с семьёй!

Тело налилось свинцовой тяжестью, синяки (а без них точно не обошлось) вспыхнули тревожной болью. Полотенце пришлось

ждать в джинсах и футболке. Шокировать родителей своим "покалеченным" видом не хотелось. Отец бы этого точно не оценил.

— Держи, Серёж. — Мама протянула мне тёмно-синее полотенце. — Только давай недолго. А то всё остынет.

— Ага.

Заперевшись в ванной, я наконец-то снял с себя джинсы и футболку. Трусы решил обязательно выстирать. На них предательскими пятнами белели следы недавнего приключения. Бёдра и спину покрывали бордовые синяки, отдающие тупой тянущей болью при касании. В целом всё выглядело не так уж и плохо. Паршиво было только на душе.

Горячие струи укололи шею, окатили спину тёплой волной, прошлись по

ягодицам, внутренней стороне бёдер, лодыжкам, скользнули на белое матовое

покрытие ванны, устремляясь в водосток. Я стоял под душем и тщетно пытался

отогнать воспоминания о нём. Под закрытыми веками вспыхивали самые яркие моменты нашей встречи. Будь она проклята!

Член тут же поднялся. Мало тебе, гигант ё%аный?! В итоге помывка затянулась на пять минут. Из ванны я вылезал чистым, раскрасневшимся, но всё равно неудовлетворённым. В запотевшем зеркале отражался молодой мужчина среднего роста. Широкие плечи, рельефные мышцы груди и живота выдавали заядлого спортсмена. Прищуренные серые глаза, сильные руки и ноги. На левом плече — татуировка в виде волчьей головы. На левом виске — белёсый шрам от давнишней драки. Господи, откуда в этом теле столько слюнявой романтики?!

Свежие боксеры приятно холодили кожу, скрывая самые большие синяки.

Остальные стали практически незаметны. В случае чего их можно было списать на "производственную травму" во время очередной тренировки. Мать с отцом, пожалуй, не заметят, а вот от Светки хрена с два утаишь.

Ужинал я в компании матери. Выслушал, как терапевт Юрка Клыгин пришёл на работу пьяным, как медсестра Таня опоздала на работу и поругалась с главврачом Павлом Николаичем, как "ни с того, ни с сего" дети стали подхватывать простуду. Мама искренне удивлялась и восклицала: "Не сезон ведь! До марта ж ещё два месяца. Чудно!". А потом добавляла:

— Ты ешь, ешь. Ещё положить?

Я благодарно мотал головой. Кто же наедается на ночь?

— Мам, вам подарки сейчас дарить или завтра?

— Ну зачем ты деньги тратишь? Не нужны нам никакие подарки!

Мама завела старую пластинку.

— Значит, завтра подарю.

— Как хочешь.

Мама погладила меня по голове, поднялась, убрала остатки хлеба в деревянную хлебницу с безвкусным алым цветком на крышке, налила в стакан сока и поставила передо мной. Выходя с кухни, она обернулась и добавила:

— В холодильнике — мандарины и бананы. Ешь. Я спать пошла. Завтра — на

дежурство до пяти.

— Ага.

Я остался один на один с остатками пюре и парой крупных куриных

костей на тарелке. Пюре доел, остальное выкинул в мусорку. Пять минут пил

сок, потом залез в холодильник. Сначала потянулся за бананами, но дядюшка Фрейд не зря трудился ночами и писал свои занимательные сочинения. От одного вида любимого фрукта бросило в жар.

— Бл$дь! Только паранойи не хватало!

Из прохладных глубин холодильника был извлечён пакет с абхазскими

мандаринами. Маленькие оранжевые плоды умещались на ладони и издавали дурманящий цитрусовый аромат.

Я не жил с родителями уже больше шести лет. Через год после моего отъезда в Москву родители переселились в мою комнату, освободив зал. Третья комната оставалась за Светкой. Ей же достался мой любимый раскладной диван. В зале появился новый гарнитур, который я сам помог выбрать. Ничего похожего даже на IKEA в местных магазинах не было, поэтому на поиски ушло несколько дней. Родители хотели плюнуть и купить мебель в традиционном русском стиле "как у всех", но моё дизайнерское образование всё-таки взяло вверх.

В тёмном зале горел телевизор. "Арсенал" забивал "Ювентусу" третий гол, но отца это мало интересовало. Уютно, развалившись в кресле, он негромко похрапывал.

— Па!

Отец встрепенулся, посмотрел на меня невидящими глазами.

— А... Серёж. Мать тебе постелила. Ложись. Я пойду.

— Ага, — ухмыльнулся я. — Завтра расскажу, как доиграли.

— Светка звонила. Она через сорок минут придёт. Так что ты не пугайся.

— Постараюсь. А где её носит в такое время?

— Вот сам у неё и выяснишь, а потом мне расскажешь.

Отец потрепал меня по голове и скрылся в темноте коридора. Я поворочался на свежем белье, попереключал каналы, натыкаясь то на старые отечественные фильмы, то на дешёвую американскую эротику. Потом плюнул на всё, выключил телевизор и уснул мёртвым сном. Светка вернулась через полтора часа, но я этого уже не услышал.

3.

31 декабря, суббота

Надо ли говорить, что спал я плохо? Сон тревожил развратными образами, которые подбрасывало подсознание. Похоже, оно перевыполняло какую-то одному ему известную норму, посылая эротические — нет! порнографические — картинки в мою бедную голову, разметавшуюся по подушке.

Во сне я трахал своего случайного попутчика с остервенением, равным по силе отчаянию, которое испытывал от мысли, что больше никогда его не увижу.

Ускользающий профиль лица, напряжённая шея, широкая спина, покрытая блестящим потом, сужающаяся в талии и заканчивающаяся вздёрнутыми ягодицами, зажатыми двумя сильными руками, очень похожими на мои. Губы пересчитывают позвонки, собирая с кожи солёную влагу. Нос утыкается в затылок, вдыхая сладкий запах волос. Он такой беспомощный и покорный! Резко выхожу, переворачиваю на спину, наваливаюсь всем телом, вжимаю в простыни. Рука на бедре, потом выше, оглаживает мускулистый бок, вздымающиеся рёбра, задевает сосок. Он вздрагивает, поднимает руку к моему лицу, гладит по щеке и шевелит губами. Голос подозрительно высокий и весёлый. Что за херня!?

— Серё-о-о-га-а-а! Встава-а-ай!

Щека по-прежнему чувствует прикосновение ладони, но как же всё это не

вяжется с задорным голосом, напрочь разрушающим эротизм ситуации!

— Серый! Ну вставай уже!

Из сна меня выдернули, словно малолетку, проскочившую на сеанс кино для взрослых. Хлопая глазами, я встрепенулся и схватил ладонь, гладящую мою алую от возбуждения щёку. Чужая рука оказалась тонкой, как хворостинка, бархатной на ощупь и прохладной.

— Ай! Отпусти! Громила чёртов!!!

Вопила Светка, пришедшая будить меня с утра пораньше. А нечего отвлекать молодых людей от просмотра интересных снов!

— Совсем сдурел?! — Светка ударила меня по плечу, обиженно поджав губы. Потом отодвинулась на край дивана, потирая руку. — А если бы убил? Теперь синяк будет.

— А чего ты лезешь-то по утрам?! — Буркнул я. — Ладно, прости...

Я лежал в смятых простынях, подушка забилась в угол, словно побитая собака, одеяло сгружено и едва прикрывает живот и бёдра. Хорошо, что батареи греют, как надо.

Светка смотрела злобными глазами, решая прощать меня или нет. Я перевернулся на бок, натянул на плечи одеяло.

— Где всю ночь-то шлялась? — спросил как можно более дружелюбно.

— Не твоё дело!

— Как стилистику сдала? — Вчера утром у Светки был экзамен по стилистике.

— Хорошо.

— Хорошо или отлично?..

— А ты кто? Контролёр что ли? Устроил допрос! Мне и отца хватает!

— Как дядя Миша поживает?

Светка вспыхнула румянцем и прикусила губу. Дядей Мишей я называл её нового парня — Михаила Павлова. Они учились в одной группе.

— А тебе какое дело?

— Ну... Я же должен знать, что у тебя всё нормально. Что никто тебя не

обижает. Павлов-то хорошо себя ведёт?

— Отстань от него, маньяк! — Она улыбнулась и попыталась содрать с меня одеяло. Я засмеялся и посильнее вцепился в ускользающий покров. После сна в трусах у меня творилось нечто невообразимое. Светке, наверное, не привыкать, но я же ещё не совсем совесть потерял. Сестру я люблю и шокировать не хочу.

— Так у него была-то? А?

Она вскочила с дивана, мотнув каштановой головой, показала язык.

— У него! И что?

— Ничего.

— Вставай давай! Расхрапелся тут.

— Ах ты коза! — Я никогда не храпел. Это могли подтвердить многие... Гм... В общем, свидетели моего ангельски тихого сна найдутся.

— Я тебе кофе налила. Ну да ладно. Попьёшь и холодные помои.

Светка гордо ткнула пальцем в небо и выскользнула из зала. Я откинулся

назад, забыв, что подушка валяется гораздо правее. Чертыхнулся, но передвигаться не стал. Тело охватила утренняя истома. Напряжение в области паха наконец-то начало таять. Потянувшись (так, что хрустнули суставы), я сел, свесив ноги на пол, нашарил тапки и пошёл в ванную. Из кухни доносился запах свежесваренного кофе. Светка включила телевизор и теперь подпевала на английском какому-то исполнителю:

— Like a desert with no water. Like flower with no rain or sun. I'm lost

without your love...

Умывшись, я надел футболку и спортивные брюки, сложенные на стуле.

Мама позаботилась. К кофейному аромату добавился запах яичницы. Похоже, Светка меня простила.

— Родители где? — спросил я, заходя на кухню.

— Отец на рынок уехал. Мама работает до пяти.

— А-а-а! Точно, — зевнул я.

— Вон тебе яичница. Хлеб сам порежешь.

Светка схватила кружку с кофе и села за стол.

— Ты надолго приехал? — Она отхлебнула кофе, достала из вазочки печенье

и отправила его в рот.

— Если шеф раньше времени не вызовет, то на все праздники останусь. Восьмого или девятого поеду домой.

Серёг, пойдём Новый год с нами встречать. У Наташки родители к друзьям уходят, она всех собирает. Помнишь её?

Кого?

Когда купаться летом ездили, она ногу порезала.

— Помню, помню. — Тарелка с яичницой переместилась на стол, рядом задымилась кружка кофе. — Не забывается такое никогда.

— Ну так как?

— Не, Свет, я с родителями, наверное, останусь. Отец обидится, если я опять смоюсь. Мама-то, конечно, не скажет ничего, но ясно же, что им не понравится. Всё думают, что я про них забыл. И, если честно, надоели мне все эти гулянки. Всё равно напиваться не буду. И чего я на вас смотреть буду трезвый? Удовольствие, прямо скажем, сомнительное.

Светка прищурилась:

— Ты меня за пьяницу что ли держишь? Вспомни, как в прошлом году я тебя от Вовки оттаскивала. Хорошо, что он тоже никакой был. Не понял ничего. А ты молодец! Думал, Москва тебе тут?

— Ты меня всю жизнь будешь этим попрекать? Я что виноват, что у тебя друзья красивые?

Я потянулся с вилкой в руках, перекатывая затёкшими мышцами. В голове возник образ Вовки, развалившегося на диване в расстёгнутой рубашке. В разрезе ткани видна тонкая золотая цепочка. Маленький крестик упал в канавку между грудными мышцами. На золотистой коже он практически не заметен. От воспоминаний по телу растеклось дрязнящее удовольствие.

— Господи, повезло же мне с братцем! — Светка бросила на меня скептический взгляд и взяла второе печенье. — Мечта любой девки, а сам на парней засматривается.

— Только не начинай, ладно. Братьев, между прочим, как и родителей не

выбирают.

— Не умничай! — Светка закатила глаза, потом встала и пошла мыть кружку.

Я жевал яичницу и пребывал в хорошем настроении. Через минуту из-за спины

раздалось:

— Я пошла одеваться. У тебя есть время передумать.

Передумывать я не стал. Предложение, конечно, было заманчивым, но мне на самом деле хотелось встретить Новый год с родителями. Тихо и по-семейному. В тёплых шерстяных носках, любимой затёртой футболке, с несмолкающим телевизором, маминым оливье и традиционным шампанским. Потом, конечно, придётся выпить с отцом водки, но не до состояния невменяемости, как это обязательно случилось бы на светкиной вечеринке. Через час после поздравления Президента захочется спать, и никто не посмотрит на меня, как на идиота. Не самый весёлый Новый год, но сколько их уже было в моей жизни! И сколько ещё предстоит...