Деревня Дубовый Щит

Я вышел во двор, где ошивался, не выдержавший вида больных, Трезор. Десятник переживал не меньше старика Дормидонта — он тоже чувствовал боль утраты, слышал стоны мечущегося в бреду Тилля, видел страх в глазах едва живой Марички, слышал испуганный плач ребенка, так и не понявшего, какая беда висела над ним этой ночью. В качестве успокоения я потрепал его по плечу и передал слова Дормидонта. Только после этого мой товарищ хоть немного успокоился.

Над колодцем висела легкая дымка. Я опустил ведро, и холодная, кристально чистая вода плеснулась на дно. В этот момент я почувствовал, как магия наполняет меня, словно ледяной ветер, пронизывающий до костей. Я закрыл глаза и представил себе, как эта вода, превращенная в целебный эликсир, исцеляет раны, успокаивает боль, возвращает к жизни. Будут жить. Они будут жить. Еще немного усилий, и все будет хорошо. Пусть не так хорошо, как раньше, но все же хорошо.

К полудню Дормидонт сказал мне, что он сделал все что мог, и теперь он точно уверен, что все будет хорошо. Услышав это, Трезор облегченно кивнул и отпросился проверить оставшихся в харчевне солдат. Я согласился.

А вот меня Дормидонт попросил остаться.

Как только мы уселись в уже знакомые мне кресла, старый маг поставил передо мной небольшой кувшинчик и две маленьких, я бы даже сказал неприлично маленьких кружки без ручек. Старик открыл кувшин и плеснул в обе емкости, и мягким жестом пригласил меня взять одну. Я кивнул, принимая предложение, протянул руку туда и обратно и выпил. Вначале я ощутил на языке легкое покалывание, а затем по телу разлилась приятная слабость со сладким привкусом абрикоса. Она не была утомляющей, скорее расслабляющей, снимающей любое напряжение, которое могло накопиться за день. И к этой слабости примешивался сладкий, нежный привкус абрикоса, такой натуральный и насыщенный, что казалось, будто я только что откусил спелый, сочный плод, сорванный прямо с ветки.

— Ну, что скажешь? — спросил у меня старый маг.

— Хороша, — улыбнулся я в ответ, чувствуя, как тепло и расслабление проникают в каждую частичку моего тела.

— Моя настойка, особая, — ухмыльнулся Дормидонт, его глаза блестели озорным огоньком. В его улыбке читалось удовлетворение от того, что его творение пришлось мне по вкусу. — Таких абрикосов тут не найдешь. Они особые, привезенные издалека. И настойка из них получается не абы-какая.

— Согласен, — блаженно улыбнулся я, отдаваясь окутывающей меня всепроникающей легкости.

Вдоволь насладившись приятными чувствами, старик откинулся в кресле и, скрестив руки на небольшом животе, многозначительно уставился на меня. Я сразу понял, что впереди нас ждет разговор.

— Шедан, сегодня ночью вы и ваши люди оказали нашей деревне неоценимую услугу, — сказал он. Его голос был мягким, а тон — исполненным доброжелательности. Слова его текли легко и приятно, даря такое же тепло, как глоток свежезаваренной медовухи.

— Да ладно, — отмахнулся я, все еще прибывая в приятной волшебной истоме.

— Не стоит. Не преуменьшайте ваших заслуг, — продолжил он куда более твёрдым тоном. — Вы пасли жизни. Три жизни, если быть точным. Три жизни наших односельчан. А это многого стоит.

Уразумев, что наобум отвечать не выйдет, я нашел в себе силы, чтобы взять себя в руки.

— Да это так, как-то само собой получилось, — ответил я ему несколько неопределённо. -Как-то непродуманно и сумбурно, — с неохотой признался я. — Если бы мы... Если бы я постарался, если бы приложил больше сил и смекалки, то, может быть...

— И тем не менее, — не согласился старый хозяин дома. — Это утро не в пример другим серо и печально. Но в нем есть и надежда. Надежда на то, что Тилль, Маричка и их ребенок смогут оправиться от этой трагедии, а мы, их соседи, сможем помочь им построить новую жизнь, пусть и на пепелище старой. Ведь самое главное — они живы. И это самое ценное, что у них осталось. И мы сделаем все, чтобы это сохранить. А без вас и без твоей ледяной магии, — он пытливо взглянул на меня, — это было бы невозможно.

Я кивнул — если посмотреть так, то, что ж, не буду спорить.

— Как я и сказал, ты сделал большое дело, — продолжил говорить Дормидонт. — А за любое большое дело положена награда.

При слове о награде я почти протрезвел.

— Нет-нет-нет. — Я отчаянно замахал руками, как будто Дормидонт прямо сейчас протягивал мне какие-то деньги. — Я сделал это не ради денег. Я сделал это задарма, ради спасения жизней.

Все верно. Я помню свои метания, словно это было пару мгновений назад. И я снова готов повторить — я сделал это не ради какой-то известности, не ради признания, славы или высокого статуса. Я сделал так потому, что хотел спасти жизни.

— До сих пор я помогал вашей деревне лишь потому, что хотел повысить свою репутацию в глазах у вашего старосты. Но это были первые два задания. Это же дело... Его я совершил просто так, и не хочу награды, — уверенно заявил я ему.

Старик Дормидонт понимающе закивал.

— На счет нашего старосты ты можешь не беспокоиться — первых двух дел хватит тебе с головой, — заверил он меня предельно уверенным тоном. — Слизни это да, мелочь. Мелочь, хоть и неприятная. Подземный же Овцекрад... Монстр, который находился настолько близко от нас, и которого никто не мог до сих пор одолеть... Такую помощь просто никак нельзя игнорировать, и, чтобы не думал наш староста о тебе до этого, поверь — он пересмотрит свое отношение, когда обо всем узнает.

— Уверен? — спросил я его.

— Уверен. Уверен так же сильно, как в том, что лучше этой наливки в деревне ничего нет.

Мы весело расхохотались, и старик плеснул нам еще.

— А за спасенье семьи награда тебе все-таки полагается, — вернулся Дормидонт к оставленному разговору.

— Но я не за деньги, — снова начал я отрицать.

— Ты — не за деньги, — согласился старик. — Но награду тебе все же дать полагается. Таковы правила и таков обычай. Может, возьмешь не деньгами, а чем-то иным, другим?

Мой взгляд сразу же упал на набор алхимика.

— Я тут подумываю начать производство целебных зелий в форте, — признался я ему. — И твой набор для зелий очень бы мне помог.

— Хорошо, хорошо. — Маг сразу же закивал явно довольный таким поворотом дела. — Но просто так эту вещь я дать тебе не могу — для таких подарков нужно разрешение старосты. Попроси у него этот набор вместо награды — думаю, он даст тебе его с превеликой радостью.

Услышав об этом, я удовлетворенно расслабился — хотя одно из своих двух желаний я выполнить тут смогу.

— И вот еще что. — Дормидонт немного напрягся, а вместе с ним непроизвольно напрягся и я. — Если ты уже свыкся с идеей награды, то, как ты смотришь на то, чтобы выполнить задание для меня?

— Задание? — я ожидал услышать что-то большее. Но если речь идет о еще одном задании...

— Да, задание, — серьезно повторил Дормидонт.

— Но ведь я уже и так выполнял для вас задания, — ответил я ему несколько растерянным голосом. — К чему нагонять на это такую важность?

И, правда — зачем? Я этого не понимал.

— Потому что те задания, что раньше ты выполнял, это были скорее просьбы, нежели задания, — ответил маг, чуть смутившись. — И ты их выполнял ради своих целей, пусть и благородных. Это же задание... Это что ни на есть именно задание. Не ради репутации для Лотара — ты ее и так заслужил. А ради нашей деревни. И — за хорошую плату. Ну, что ты скажешь, Шедан? Возьмёшься ли ты за него?

Задание. Мое первое настоящее задание, да? Я призадумался. Раньше я действовал по своим собственным правилам. Теперь же мне предлагали действовать по чужой указке, пусть и ради благой цели. Но разве цель не оправдывает средства? Разве мой пост командира форта важнее благополучия целой деревни?

Маг молчал, ожидая моего ответа. В его глазах плескалось нечто большее, чем просто надежда. Там была тревога, даже мольба. Его слова эхом отдавались в моей голове: "Задание... Именно задание". До этого момента я действительно не задумывался о разнице. Помощь нуждающимся, защита слабых, искоренение зла — все это я делал по велению сердца, по зову совести. Это были мои личные крестовые походы, мои собственные битвы, в которых наградой служило чувство выполненного долга и, возможно, благодарность спасенных.

Я вспомнил его слова: "Не ради репутации для Лотара — ты ее и так заслужил". Он знал меня. Знал, что я не ищу славы и признания. Он обращался к моей ответственности, к моему чувству долга перед теми, кто нуждался в моей защите.

Вздохнув, я посмотрел магу прямо в глаза. В них больше не было смущения, только ожидание. Я почувствовал, как тяжесть задания ложится на мои плечи. Это было не просто приключение, не просто возможность проявить себя. Это была ответственность, бремя, которое я должен был нести ради тех, кто верил в меня.

— Хорошо, я возьмусь, — заявил я, чувствуя, как в голосе появляется стальная решимость. — Но ты вначале скажи, что мне предстоит сделать?

Вздох Дормидонта был полон такой усталости, что я мгновенно почувствовал, как на меня давит вся тяжесть его прожитых лет. Сколько же ему на самом деле? На вид — очень много, но сколько именно, я мог только догадываться. И, зуб даю — не все его годы были сок да мед.

— Я даже не знаю, что тебе сказать. — Мое одобрение почему-то не принесло магу желанного облегчения, — тут все очень сложно. Расскажу, как смогу.

Маг поерзал в кресле, устраиваясь поудобней для длинного разговора. Его голос, низкий и бархатистый, словно старинный свиток, развернулся в тишине комнаты, унося меня в прошлое, в мир, где красота могла стать проклятием, а родительская любовь — причиной изоляции.

— Лет с полсотни назад, когда я только женился, у одного из наших старших мастеров, у главного мастера-оружейника, родилась дочь. Обычное дело, ничего особенного, — начал он, разводя руки в стороны. — Только вот с каждым годом его дочь росла, словно бы на дрожжах, и хорошела просто-таки день ото дня. Вначале на нее стали засматриваться все наши мальчишки, потом юноши. А затем, к нашему стыду, на нее стали обращать взгляд и взрослые мужчины. Стыдоба, да и только. Но их сложно винить — в свои тринадцать девушка выглядела, словно сочный персик, готовый вот-вот сорваться с тяжелой ветки и упасть в заботливо подставленные руки.

Я слушал, затаив дыхание. В его словах звучала не только признание свершившегося, но и некое сожаление, оттенок горечи. Образ юной девушки, чья красота стала источником не только восхищения, но и тревоги, прочно запечатлелся в моем воображении.

— Вначале отца это лишь забавляло. Потом он был просто горд, но, в конце концов, он понял, что дело неладное. Он поговорил одним ее взрослым воздыхателем, с другим, с третьим, но их поток только рос и рос. — Дормидонт сделал паузу, словно давая мне возможность представить себе эту растущую волну мужского внимания, эту невидимую, но ощутимую угрозу, нависшую над невинной девочкой. — И оружейник принял верное, но крайне суровое решение — он попросил прежнего старосту построить ему дом на отшибе, у края леса — подальше от людских глаз.

В моей памяти всплывали прочитанные истории о чрезмерной опеке, о попытках защитить невинность от мира, который не всегда был добр. Но здесь, казалось, дело было глубже. Это была не просто опека, а вынужденная решение, продиктованная не столько желанием уберечь, сколько страхом перед тем, что красота может стать причиной падения.

— Наши старики долго его отговаривали, но он стоял на своем — мол, судьба его дочери ему намного важней. Свою роль сыграли и наши женщины — они видели, что твориться с их мужьями, а потому были рады хоть каким образом избавиться от проблемы. "С глаз долой из сердца вон" — так ведь у нас говорят?

Я кивнул — часто слышал подобное. Последняя фраза повисла в воздухе, как немой укор. Я чувствовал, как в этой истории переплетаются разные мотивы: отцовская любовь, граничащая с безумием, людское осуждение, страх перед своими желаниями, и, наконец, скрытые страхи, которые, пусть и с благими намерениями, привели к такому непростому решению.

— Только это было лишь половинкой решения — мастер-оружейник оставался работать в деревне, и на какое-то время был вынужден покидать новый дом. Но, пока он трудился, его не переставали терзать смутные сомнения — а вдруг, пока он в деревне, кто-то чужой входит в его дом? Конечно, его дочь была там не одна — с ней была ее мать и пара-тройка служанок. Но слабым женщинам он доверять не мог, и, вновь подстрекаемый своими страхами, купил у странствующего торговца некий артефакт. Какой именно артефакт он купил, мастер никому не сказал. Однако я знал, что артефакт был темным. Я сразу почуял его удушающий смрад.

Старый маг поежился, словно вновь ощутил то неприятное чувство.

— Пару лет все было хорошо — наш мастер был всем доволен и вовсю отдавался работе. Артефакт, вероятно, выполнял свою функцию, оберегая дом от незваных гостей. Но это было лишь временное затишье перед бурей. Иллюзия безопасности рухнула в один день, оставив после себя лишь пустоту и ужас.

В один из дней в особняке что-то произошло — пришедшие на службу девицы сбежали оттуда в ужасе. Их крики, призывы о помощи, привлекли мужчин, но, когда те прибыли, дом оказался пуст. Не было следов борьбы, как не было и видимых причин для бегства. Только тяжелая аура, которая заставила их поспешно ретироваться.

С тех пор этот дом так и остался заброшенным, — закончил историю маг.

Интересная история. История — предостережение о том, как страх может затуманить разум и привести к выбору, который может обернуться для людей катастрофой. История достойная других историй из книг. Но ведь это еще не все. Если бы все на этом и закончилось, то маг бы не стал мне сейчас об этом рассказывать.

Так и оказалось.

— С тех пор, каждый год, в годовщину сего события, из нашей деревни исчезает один мужчина. Не важно какой — местный он или пришлый. И возраст не важен — молод он или нет. Но это происходит в середине каждой весны. Каждый год, без единого исключения. Каждый год, в середине весны, он просто исчезает, словно его и не было. Старейшины ломают головы, проводят расследования, но все безрезультатно. Никаких следов, никаких зацепок, и никаких идей. А если тебе не на кого пожаловаться, значит, и не к кому обратиться за столь желанной помощью.

Но я-то все знаю, — сказал он, и его голос, хоть и старческий, прозвучал с явной убежденностью. — Я же все это чувствую — все дело в том странном доме. Но знать-то я знаю, а доказать не могу — боязно мне одному подходить к тому страшному дому. Вот я и прошу тебя — пойдем со мной вместе в тот проклятый дом. Я не знаю, в чем именно дело и что стоит предпринять, чтобы все закончилось. Но всеми богами прошу — помоги мне победить то зло, что там до сих пор остается. Всеми богами молю тебя, помоги мне победить эту тьму, пока она не забрала еще кого-то из наших. Помоги мне положить конец этому кошмару, маг Шедан, — вновь попросил он меня.

Услышав его слова, я на мгновенье замешкался, кое о чем подумав — а не были ли те задание проверкой перед этим, большим? Не о нем ли он мыслил, предлагая мне доказать Лотару свою репутацию? Не было ли это своего рода проверкой? Проверкой на мои силы и на мою участливость? Если все это так... Если все это так, то что это для меня меняет?