Степногорские записки - 12

А худая бабуля в широком вязанном берете, словно шляпе-сомбреро, вообще встала посреди дороги, и отчего-то вся такая озабоченная отчаянно стучит пальцем в экран телефона, словно никак не может до него достучаться или никак не может попасть в нужную кнопку, или кнопка, проклятая, заела...

Ну, что же вы все какие-то озабоченные с утра пораньше в парке! Ну ведь хотя бы в парке, рано утром, во время утренней пробежки или ходьбы можно же дать передышку своей голове, своим ушам, своим нервам, можно же хоть ненадолго забыть о работе и прочих житейских сложностях и целиком окунуться в оздоровительный процесс, в этот удивительный ранний мир!

Хотя, может, я многое не знаю и не представляю всю степень сложности местной жизни. Но если человек занялся своим здоровьем, если он выходит на свежий утренний воздух в лес на оздоровительный моцион, то не всё так плохо у него в жизни, ведь не секрет, что чем цивилизованнее жизнь у человека, тем больше он заботится о своём здоровье — это прямая зависимость, это аксиома. Ведь самые высокоразвитые общества буквально поголовно одержимы своим здоровьем. К примеру, не будет большим преувеличением, если скажу, что вся Швеция каждое утро на пробежке! И у всех бегущих я ни разу не замечал даже тени озабоченности на лицах!

Нет, я не идеализирую шведов, как это может показаться: у них есть свои минусы, которых у нас нет. К примеру, как я понял, они уже забыли о Боге, в бывших храмах они устраивают рестораны, бары, танцплощадки. Или у них слишком уж, на мой взгляд, свободные отношения между женой и мужем. Но если мне довелось быть реальным свидетелем их образа жизни, то почему бы не привести в пример его именно положительные стороны, во благо же нам?

Отрадно, что и у нас вот здесь в степном городке в центре Евразии всё больше людей неравнодушных к своему здоровью — это явный и однозначный признак роста цивилизованности населения, государства — мы на правильном пути. Осталось только совсем немножко: научиться полностью отдаваться оздоровительным процедурам и будет всё о̕ кей!

Почти уж потеряв надежду, вдруг впереди на лавочке увидел "удалого".

— Ну слава богу! — вырвалось у меня вслух облегчённо: уж в нём-то я не сомневался.

— До-о-оброе утро! — подбегая к нему, радостно завопил я, отчего он даже подскочил на месте, весь устремился ко мне, вытягивая обе руки, а на лице появился по-детски неописуемый восторг, словно он увидел летящую на него ракету.

— До-о-оброе... — тоненько заблеял он, как молоденький козлик, то есть, не от старости заблеял, а от внезапности моей, от неожиданно нахлынувших чувств, в общем, как встревоженный и робкий молодой козлик.

— А вы видели когда-нибудь в парке зайца? — спросил я сразу, что называется, в лоб.

— Конечно видел! — сразу и ответил он. — Много раз видел! — И по его выражению лица было понятно, что для него это совершенно не удивительное, а чуть ли не обыденное дело, отчего у меня сразу спал запал. В общем, он меня мигом "успокоил".

— А я сейчас видел зайца, — уже спокойно стал рассказывать, — вот тут, недалеко — перебегал мне дорогу. — И, пожимая ему ещё раз руку, побежал дальше, хотя он мне что-то вдогонку закричал.

— Что? — переспросил я.

— Лис! Лис! — кричал он мне. — Я-то не видел, а люди лис видели!

— А, понятно — лис видели! Значит, и лисы есть...

6

Много молодых в парке. И все в телефонах!

Жаль: они многое теряют — они теряют голоса природы, голоса лесного пробуждения, с таинственным дрожанием в траве, листьях, капельках росы, с самым земным успокаивающим шелестом, с завораживающим поднебесным воем, с разноголосым пением, щебетанием, скрежетом, с гулкими дробями...

Где ещё такое услышишь? — больше нигде.

А некоторые включают громко телефон. Причём, совсем немолодые. К примеру, едут по лесу на велосипеде и слушают телефон, который прикреплён на руле. И непросто слушают, а неотрывно смотрят на него, как на гуру (и как они ещё в дерево или в кусты не въедут!). А прямоугольный, плоский "гуру" им наяривает на всю "Ивановскую"! Спрашивается: зачем они ходят или едут в лес, чтобы посмотреть и послушать телефон? им что, в городе не разрешают это делать? — удивительные люди!..

"Удалой" с канистрой (у скамейки её не было) поторапливается. Штаны широкие сползли. Штанины гармошкой нахлобучились на ботинки. Ботинки большие и, наверное, тяжёлые, ведь он ноги больше волочит по асфальту, чем поднимает. Активно работает руками, потому канистра болтается и ударяет по коленке. Где-то у него говорит радио, то ли в районе живота, то ли ниже. В общем, выглядит не просто удалым, но и шебутным каким-то (может, я его завёл — он меня погасил, а я его завёл, теперь вот поторапливается куда-то с канистрой, даже штаны некогда подтянуть!).

А я свернул на свою любимую дорожку, занялся ускорениями.

Естественно, что резкие, взрывные движения с максимальной отдачей — рывки, повороты, наклоны, вращения, бег — способствуют такому же резкому, взрывному приливу крови-кислорода в тренируемые части тела, а значит, резкому, взрывному делению клеток — росту мышц. Уверен, что этот способ тренировки может вполне заменить поднятие тяжестей.

Подобный способ оздоровления, если не ошибаюсь, пропагандировал, в своё время, Порфирий Иванов: раздевшись на морозе по пояс, он вдруг резко и как можно быстрее начинал бежать; пробежав метров сто на максимальной скорости, он успокаивал бег; потом резко вдруг с максимальной амплитудой и со всей силы начинал махать руками, а через некоторое время успокаивался; потом вдруг снова "взрывался" на бег, потом вдруг снова затихал. И такие чередования — покой-буря-покой-буря...— повторялись у него много раз.

На тренировках по борьбе у нас было что-то подобное. К примеру, по свистку мы должны были за минуту бросить чучело через грудь максимальное число раз, то есть, резко, вложив всю силу, вырвать его вверх, развернуть его через спину под себя, когда он в полёте, и накрыть его уже на ковре — упасть на него сверху, потом тут же вскочить вместе с ним, снова резко, вложив всю силу, вырвать его к потолку, развернуть его... и так далее: таким способом, как утверждал тренер, Сергей Алексеевич, тренировалась очень нужная для борца "взрывная" сила всего организма — спины, плеч, груди, живота, ног, рук, шеи — всего сразу, в комплексе.

— Только, вырывая его вверх, — объяснял он нам, — надо всю свою силу вложить в один миг — взорваться, как штангист вкладывает всю силу в один миг — в миг толчка штанги, так и вы должны всю силу вложить в один миг — в миг вырывания вверх чучела! Понимаете? — взорваться! — в один миг, в один импульс! — И объяснял он нам много раз, и каждый раз очень эмоционально, крича, с рычанием, скорчив ужасно разъярённую гримасу, и зверски оскалив зубы, и при этом, естественно, показывал, как это надо делать — так красиво показывал, вдохновенно, убедительно, но... только без чучела. В общем, как настоящий артист перевоплощался.

— Огонь! — помню, яростно кричал Сергей Алексеевич с секундомером в руке, и мы в миг, выражаясь борцовским сленгом, "входили в корпус" чучела, "брали борцовский захват", и начинали серию "залпов" продолжительностью в одну минуту.

В общем, минуту с дикими воплями, что есть мочи, мы рвали и метали, рвали и метали... А тренер в эту минуту только и подгонял нас, только и подгонял:

— Быстрей! Быстрей! Взрываемся! Взрываемся! Вот так, хорошо!

Иногда он стоял среди нас красный, взлохмаченный, страшный и как Великий Маэстро дирижировал... Бурей!

По истечении этой "дикой" минуты (а с каждой серией она становилась длиннее и длиннее), снова раздавался свисток и теперь мы уже с яростью отталкивали от себя ненавистные, абсолютно тупые, трупо-образные чучела, внутри которых, даже в маленьких их головах, была одна плотно набитая вата!

— Так, походили-походили, — уже заботливо просил тренер в минутной передышке перед очередным "боем", — не останавливаемся, дышим, дышим, ручками встряхнули, встряхнули ручками, говорю, руки подняли, вздохнули глубоко, дыхание задержали, задержали... и выдохнули... бросили руки... вот так, бросили их вниз, поболтали, поболтали руками... хорошо...

Вдруг голос его крепчал:

— Так, осталось десять секунд, приготовились!

Все поднимали вертикально свои чучела (а с каждой серией они становились всё тяжелее и тяжелее, гады!). Вставали в стойку.

— Внимание, — ещё твёрже и тревожнее командовал, распаляясь, тренер, глядя на стрелку секундомера. — Огонь! — вдруг как сумасшедший орал он...

После пятой или шестой серии я чучело с ненавистью и громко материл (было не слышно в общем шуме криков таких же бедолаг, как и я), а про себя молил бога, чтобы побыстрей закончилось это самое настоящее мучение, ведь я чучело даже поднимал с ковра в вертикальное положение уже еле-еле! А тренер при этом кричал мне:

— Быстрей! Быстрей, Костя! Быстрей вставай!..

На последней серии все уже были с чучелами, как пьяные: обнявшись с ними, шатались, уткнувшись носами и раскрытыми ртами в их мокрые от пота и слюнь ватные груди, бодались с ними, тыкаясь в них лбами, и чего-то им рычали... или спрашивали их, типа:

— Ты меня уважаешь? Я тебя тоже...

Да, эти тренировки "взрывной" силы были не только для меня, но и для всех моих товарищей самыми изнуряющими и ненавистными. Помню, всегда в сердцах после долгожданного окончания очередной "дикой" тренировки бросал я напоследок своему чучелу: "Будь ты пррроклято!" — И даже страшно представить, с какой ненавистью я глядел на него в этот момент...

А на очередном ускорении навстречу вдруг выбежала... "Шамаханская царица"! Я даже глазам не поверил.

— Ба-а-а... — растеряно вырвалось у меня. — Вот уж не ожидал, ничего себе! — искренне обрадовался я. — Приветствую вас! Давно не виделись! А где же... — зачем-то о велосипеде хотел спросить. — Вы тоже решили побегать с утра пораньше?

— Здравствуйте, — сладко улыбалась она свежим, парным, чернооким и чернобровым лицом, как-то завораживающе робко и неумело передвигая по дорожке ножки в обтягивающем трико. — Да вот, решила...

— А я думал Шамаханских цариц только на руках носят!

Она прыснула.

— Нет, — напоследок возразила мне с чуть смущённой и с чуть жеманной улыбкой, — не только! — И так игриво моргнула "шамаханскими" ресницами.

"Ай-яй-яй, — глядел ей вслед, — что "цивилизация" с людьми делает, ведь даже цариц не щадит! Ай-яй-яй, ведь огрубеет же наливное яблочко, ей богу огрубеет! Ай-яй-яааай... — Покачал головой, отвернулся: — Не буду смотреть, чтоб не смущать, итак молочные щёчки порозовели..."

Отвернулся и увидел пенсионерок, замерших в кружке во главе со своим тренером — они явно медитировали. Во всяком случае, стояли, опустив головы, и не шевелились. В общем, были погружены в себя. И очередное удивительное открытие: среди них — бабушка-казашка! Скуластая, желтолицая, маленькая, худенькая, в светлом толстом платке, плотно закрывавшем голову и шею, в ярко-рыжем платье или уличном халате, или плаще, замысловато и искусно расшитом блестящими разноцветными нитями, таком длинном, аж до самых ступней, плотном, явно очень тёплом. Она также стояла, как и все, опустив голову и руки по швам (со стороны была похожа на тонкий вопросительный знак), и не двигалась. И глаза, наверное, закрыла...

"Что "цивилизация" с людьми делает, — в очередной раз констатировал я поражённо, — ведь даже уважаемая апа стала медитировать..." — Удивлению моему не было предела...

Дворник устало сидел на тренажёре. Услышав моё приветствие, поднял лицо на меня и ладонь, поднялся, взял метлу и ушёл. На смену ему пришёл высокий мужик и начал обстоятельно делать зарядку.

7

Идёшь по кладбищу, много заброшенных могил — как похоронили, так и забыли. Провалились могилы, зарастают бурьяном, кресты падают, сохнут, гниют, истлевают. Как же так?

Нельзя, конечно, чтобы на старости лет человек оставался один. И никто этого не хочет, конечно. Но жизнь распоряжается по-своему. И приходит день, когда хоронят одинокого человека чужие люди. И приходит день, когда о нём все забывают, и на могилу его никто не приходит. Может, это и не страшно, но это печально.

Много заброшенных могил. Неужели, все эти люди одиноки... Неужели, никто о них не помнит...

А может, помнят, но живут далеко — за горами и океанами, и не могут никак добраться до могилы близкого, ведь не всё же зависит от человека. Но всё рано они помнят его, поминают, молятся о спасении души его...

Может, это и совсем не страшно, не посещать могилы близких. Может быть. А может, и нет. Может, умершим этого и совсем не надо, главное, чтоб о них помнили, а посещают их могилы родственники или не посещают — им всё равно. Может быть. А может, и нет — не всё равно. Я не знаю. Но я точно знаю для себя, что посещать могилы родных и близких надо: просто МНЕ ЭТО НАДО. И, думаю, каждый должен решить для себя: надо ему это или не надо.

Но заброшенные могилы — это очень печальная картина...

8

Закончив дела на могилах родителей, решил прогуляться по кладбищу.

Давно уже, лет двадцать, ищу могилу своего учителя по классу "ударные инструменты" музыкальной школы, Дмитриева, Валерия Валентиновича. В конце девяностых он скоропостижно умер, придя домой с базара, на котором торговал конфетами, помимо преподавания в музыкальной школе: семью надо было кормить, "вертеться" надо было, как говорили тогда все (кстати, и даже сам господин Президент, Нурсултан Назарбаев, так говорил в одном из своих обращений к народу, транслируемом по телевизору, в котором он призывал не сидеть сложа руки и чего-то ждать от государства, ведь сейчас не социализм, а самим ЧТОБЫ ЖИТЬ НАДО ВЕРТЕТЬСЯ!).

Вот он и "вертелся": закупал оптом повсюду, где мог, товар, загружал им свою старенькую машину, вёз на базар, торговал... — и зимой, и летом, и в мороз, и в зной, и в дождь, и в снег, и весь продуваемый, и простывший, и всё один, и не зная покоя...

Помню, за год или за два до его смерти, мы с мамой на базаре купили у него конфет. Встреча тогда была неожиданной, очень волнительной, ведь не виделись много лет. Тогда он был мало похож на себя — на того моего учителя, которого знал с восьми лет — энергичного, не смотря на бездействующую одну ногу, которую он волоком тащил за собой (так и не знаю, что было с его ногой), цветущего, жизнерадостного. В тот осенний день за прилавком я увидел вдруг усталого, грустного, тёмного человека с потухшими глазами. Его лицо было бурым, обветренным, несвежим. Одет он был в какую-то потёртую, "дутую" куртку, с блестящими, засаленными рукавами. На голове — сивая кроличья шапка.

Тогда он очень обрадовался мне. И глаза его чуть потеплели...

На следующий день я пришёл в музыкальную школу, как договорились.

Он ждал меня в том же самом нашем притемнённом классе, с бронзовым тёплым отливом в его пространстве от тёмно-коричневых штор на больших окнах, выходящих на закат. Он ждал меня в том же самом нашем классе, в котором в счастливые восьмидесятые годы мы с ним ежедневно встречались, занимались, смеялись, разговаривали по душам. В том же самом нашем классе, в котором я и увидел его впервые, и познакомился с ним. А было это первого сентября восьмидесятого года.