Горячее лето 42-го

В общем, нам с Витькой по 18 лет, а тебе Коля 17, дни рождения прежние, родились мы в 24-м году, а ты, брат, в 25-м.

Теперь насчет одежды и всего остального. Все нужно оставить здесь, и желательно спрятать все как можно лучше. "Ижак" в овраг, и ветками закидать хорошенько. Палатку, шмотки, документы, часы и прочее — закопать.

Придется нам голышом на тот берег переправляться, потому, что даже трусы у нас, извиняюсь, нездешнего вида и выдадут запросто. Вы слушайте внимательно, и хорош ржать, шутки кончились, все, что я до вас пытаюсь донести, вам нужно будет в точности воспроизвести на том берегу, иначе — нам всем хана. Ясно?

Ладно, поехали дальше. Насчет, почему голые. Тут так. Узнав, что эта сторона почти вся занята немцами, и в Серафимович не пройти, решили пробиваться, к своим, то есть, переплыть ночью Дон, но попали под пулеметный обстрел, что имело место быть не так давно. Одежда — ку-ку, в смысле уплыла-утонула, а мы в камышах, чисто случайно, обнаружили лодку немецкую, которую злодейски угнали. А потом нашли товарища Свистунова и решили доставить его в медучреждение, так как он был ранен тяжело и самостоятельно передвигаться — не мог. Ну вот, как-то так все и должно выглядеть, более или менее правдоподобно.

Одеть, я думаю, нас оденут, не будем же мы в расположении воинской части голышом отсвечивать. Ну а дальше — по обстоятельствам. Всем все ясно?

Вопросы есть?

Ребята согласились, что план, конечно, не очень гладкий, но в нашей ситуации, выбора особого у нас не было. Будем надеяться на удачу.

— Ну, раз всем все ясно, тогда за работу. А то, как только начнет рассветать, немцы нам не дадут переплыть реку, это и к гадалке не ходи. Да еще и раненый у нас. Поспешать нужно, товарищи! Кончаем разговоры — за дело! В темпе вальса свернули нашу стоянку. Николай с Виктором вытащили из мотоцикла сержанта и отнесли его поближе к реке и уложили в лодке, на берегу.

Мотоцикл, срубив шильдик, с датой изготовления, ухнули с крутого берега в омут, из которого накануне вытащили сома. Разделись догола. Документы — на мотоцикл, Колькины права, и прочее (часы, трусы, сигареты-зажигалки), прикопали подальше, в надежном месте. И поспешили к берегу Дона. Зрелище, конечно, было, не для слабонервных — три абсолютно голых чудака, с одной винтовкой. Смешно, обхохочешься. Но нам было не до смеха. Нужно было спешить. Небо на востоке начинало постепенно сереть. Времени оставалось в обрез.

Положили раненого в лодку. Она-то — двухместная, так что, Виктор с веслами, угнездился кое-как, а нам с братом, пришлось плыть в не очень-то теплой воде рядом с лодкой, одной рукой держась за борт, а другой, стараясь хоть как-то грести.

"Лишь бы немцы не заметили, лишь бы не заметили!", — думаю, именно об этом, мечтали мы в тот момент. Доплыли почти до середины реки и тут, по закону подлости, или заметили фрицы что-то, или по графику у них так было запланировано, но в небо взвилась ракета, освещая все вокруг бледным светом. Мы постарались прикинуться плывущими по течению "шлангами", в смысле — бревнами или корягами, и замерли, не двигаясь.

Витек в лодке шепотом сказал: " — Если начнут стрелять — нам конец!"

Так же, шепотом, отвечаю ему: " — Витя, заткнись, пожалуйста, не каркай!"

— Заглохните оба! — это брат высказался, как будто немцы могли нас услышать на расстоянии, чуть меньше километра. Но, похоже, все только начиналось.

Наверное, фрицы все-таки заметили нас. Не успела погаснуть первая ракета, как за ней, следом взлетела еще одна, и скорее всего для острастки, что бы проверить плывущий по течению предмет, проклятый пулемет все-таки забарабанил. Причем, именно в нашу сторону.

— Вот сволочь! Не проскочило! — крикнул я, — Мужики! Гребем шустрей отсюда! Быстрее!

Видимо немецкий пулеметчик еще толком не пристрелялся, на наше счастье, пули, уходили куда-то выше, но радоваться нам было еще рановато. Один плюс в нашей щекотливой ситуации все же был — нас сносило течением все дальше и дальше от места обстрела.

— Витек! — крикнул я, — бросай весла и стреляй в сторону немцев. Пулеметчика убивать не обязательно, просто напугай его!

— Ты что, сдурел? — Виктор, мягко говоря, недоумевал.

— Стреляй, тебе говорят, так тебя и разэтак! — разозлился я.

Мы с братом, изо всех сил старались подгребать к берегу, а Витя, схватив карабин, почти не целясь, выстрелил в сторону вражеского пулемета. Не хило так бабахнул, сейчас же передернул затвор и еще раз послал пулю на вражеский берег.

— Хорош! Разошелся, стрелок Ворошиловский! Патроны береги! А то перебьешь всех немцев, нам-то с кем воевать тогда? Пулеметчик на время прекратил стрелять, но, через несколько секунд, принялся за старое.

До берега оставалось метров двадцать. Витек быстренько поменял карабин на весло, и мы гребанули изо всех сил как сумасшедшие. Нет, ну жить-то всем одинаково хочется, (японских товарищей, по-прозвищу 'камикадзе', в расчет не берём), вот мы и старались от всей души, и за страх и за совесть. Кругом, весьма противно, свистели пули, взбивая фонтанчики воды, все ближе и ближе к лодке и тут, с нашего берега, ответил немцам русский пулемет. Гулко, четко "зататакал", и главное — вовремя! А мы уже помирать собрались.

"Врёшь! Не возьмёшь!" — как говорил Чапай. Поживем еще!

А от прибрежных кустов уже кричали: " — Давай сюда! Быстрее к берегу!". Наши! Советские! Радость переполнила нас троих как-то разом, и мы хором, не сговариваясь, заголосили, что было мочи: " — Товарищи! Не стреляйте! Мы свои, мы русские!". Смутно помню, как выбирались на невысокий берег, клацая зубами, (больше с перепуга, конечно, ну и немного от холода).

Нам протягивали руки незнакомые люди в красноармейской форме, кто-то помогал вытащить лодку на песок, подхватили вчетвером, и быстрее, бегом по заросшей тропинке, к спасительному лесу. Мы дрожали как цуцики, никак не могли прийти в себя, даже быстрый бег не согрел нас. Тут, небольшую полянку, на которой мы остановились передохнуть, огласил чей-то властный голос, раздавшийся как гром среди ясного неба:

— Это что за балаган? Кто такие? Откуда? Сидорчук! Доложите, что здесь происходит!

Появившийся, словно из-под земли, перед нами стоял как вкопанный, командир Красной армии, довольно высокого роста, возрастом примерно, такой как мы — лет двадцать пять — двадцать семь. На голове — фуражка со звездой, из-под нее выбивается непослушный черный как смоль чуб. Не новая, но весьма чистая, командирская гимнастерка, с двумя кубиками на петлицах и комиссарской звездой на рукаве, комсоставские галифе и, немного подкачали видавшие виды сапоги, громадного размера.

Увидев столь колоритную фигуру, мы уставились на него с восторженным уважением. Даже дрожать перестали, на некоторое время. Как же, не каждый день

такое увидишь — живой политрук, при планшете и пистолете, все как положено.

Стоит и хмурит на нас свои черные брови и, конечно же, с нетерпением ждет ответа на поставленный вопрос.

Тот, к кому обращался суровый политрук, был не высокого роста, крепкого телосложения мужчина, в звании старшины.

Как только он услышал властный, знакомый голос, тотчас же ответил на вопрос командира, и как мог, постарался объяснить ситуацию.

— Мы в дозоре находились, товарищ политрук, наблюдение вели, значит, за тем берегом. Вдруг видим, плывут эти вот, (он кивнул в нашу сторону) значит, к нашему берегу. Вот. Ну, и немцы их тоже заметили и

давай поливать из пулемета. А они вот, (он снова мотнул головой в нашу сторону), в направлении противника произвели два выстрела из карабина. Мы их вытащили, значит, и ведем в расположение.

— Старшина Сидорчук! Доставить их в штаб, там разберутся.

— Товарищ политрук! Так они же голые совсем. Как же я их в таком виде в штаб приведу? Может, сначала к Звереву? Он им какую-никакую одежонку выдаст.

— Ладно, — смилостивился " грозный" политрук, — только быстро. Одна нога здесь — другая там.

— Т-т-товарищ политрук! Разрешите обрат-т-иться? Ран-н-неный у нас в лодке, сержант Свистунов. М-м-мы его н-на той ст-т-тороне подобрали. Вот док-к-кументы его и карабин, Т-т-там, в лодке, возьмите, пожалуйста, — заикаясь от холода, проговорил я.

— Свистунов? Так они же на ту сторону должны были связь протянуть. Он один был? — заинтересованно спросил у нас политрук.

— Да. Он на берегу лежал, без сознания. Когда бредил, все приказ какой-то вспоминал, который нужно срочно доставить. Еще говорил, жалко, что телефон утонул. А провод там, на берегу лежит, мы его песком

присыпали.

— Ладно. Потом разберемся, — и, обращаясь к Сидорчуку, приказал: — Свистунова срочно доставить к медикам, а этих, к старшине, одеть и в штаб батальона. Ясно?

— Ясно, товарищ политрук! — ответил тот, — одна нога здеся, другая тамо. Чего же тут непонятного? Исполним в лучшем виде. И уже обращаясь к нам:

— Ну-ка, бесштанная команда, вперед шагом марш! А не то околеете еще от такого купания. Давай, шевелись, шире шаг!

Двое бойцов взяли лодку, еще четверо подхватили Свистунова и понесли по лесной тропинке, уходящей от берега на восток. Мы двинулись следом, а за нами, с

карабином наперевес, шел старшина Сидорчук. Замыкал нашу группу, незнакомый политрук, с которым нам вскоре пришлось познакомиться поближе.

На востоке небо начинало светлеть. Через час, наверное, солнышко выкатится. Что нас ждет впереди?

Начинался очередной день войны. Наш первый день, в этом новом для нас мире.

Глава 2

"— Да, денек будет жаркий!",— подумал я. На небе ни облачка, солнце лишь чуть-чуть поднялось над горизонтом, а его горячие лучи вовсю палили, не спасала даже тень деревьев.

Мы втроем примостились на неочищенном от коры дубовом бревне и с любопытством осматривались по сторонам. Вокруг кипела самая обычная фронтовая жизнь. После того, как нас проводили к старшине роты, и он скрепя сердце, (это было заметно даже невооруженным взглядом), выдал обмундирование (х/б, б/у, х/с), нам была прочитана краткая лекция, минут на пятнадцать, не больше, о необходимости бережного отношения к форме одежды и т.д. и т.п. По всему судя, старшина, выдавая нам эти старенькие "хэбэшки", прощался с частицей своего сердца или, по крайней мере, с какой-то другой, не менее важной деталью своего драгоценного организма. Нам почему-то именно так показалось. Мы внимали мудрым речам старшины, и уже начали клевать носами, ночью-то поспать не пришлось, когда он заметил, что мы не оценили его красноречия, велел подходить расписываться. Дружно, по очереди, расписались в какой-то ведомости, и пошли на свежий воздух, вернее нас отвели чуть в сторону от землянки, в которой размещался со своим хозяйством строгий, но справедливый старшина, и велели " — немного обождать". Вот мы и ждали, неизвестно кого и чего, с любопытством и смутной тревогой разглядывая друг друга и, все что творилось вокруг нас.

Судя по всему, здесь располагался штаб какой-то стрелковой части. Несколько добротно оборудованных землянок и блиндажей виднелись по периметру небольшой поляны, у некоторых стояли часовые на посту, с винтовкой на плече. Время от времени мимо нас проходили, спеша по своим делам, отдельные бойцы и командиры, а также группы солдат под командованием сержантов. Все куда-то спешили, были заняты, несомненно, важным делом, лишь мы одни сидели тут, на дубовом бревне и ни хрена, ни делали.

К одному из блиндажей, скорее всего выполнявшему роль склада, подошло отделение красноармейцев, во главе с сержантом. Сержант спустился в блиндаж, через несколько минут кликнул двух бойцов и, что-то приказав им, с важным видом стал прохаживаться перед строем. Те двое, которых он озадачил, стали резво выносить из блиндажа и складывать на земле небольшие зеленые ящики с деревянными ручками. " — Патронами затариваются." — догадался я. Вооружены, в основном, винтовками, лишь у двоих ППШ или ППД, да один с пулеметом Дегтярева. С круглым диском такой, под винтовочный патрон. Ну вот, вроде бы все вытащили, сержант подал команду, народ подхватил по ящику в каждую руку и, отделение бодрым шагом удалилось по тропинке, ведущей к Дону.

До чего же, все-таки, ощущения непривычные, как будто попал в абсолютно другую страну, словно на другой планете очутился. Хоть и по-русски, вроде, все вокруг говорят, а все равно, чувствуешь себя не в своей тарелке.

Минут через двадцать, по той-же тропинке, куда отделение унесло патроны, только в обратном направлении, протопали человек десять — пятнадцать других бойцов, во главе с рыжим, усатым старшиной. Видимо смена у них произошла. Они прошагали мимо нас с усталыми, озабоченными лицами. Понятное дело, с чего им веселиться? Они же видят, немец прет и прет, и останавливаться, как будто не собирается. Дон, конечно, река широкая, но вот ведь где уже Красная Армия очутилась, ни конца, ни края не видать этой страшной войне. Сколько рек уже форсировано больших и малых, но все дальше и дальше вглубь страны отходят наши войска. Пора бы уже и остановиться, дать отпор обнаглевшему врагу! Нам хорошо, мы-то знаем, что именно здесь и остановят, эти самые бойцы, этих самых захватчиков, но они-то ведь пока не в курсе. Как говорится: " — ни сном, ни духом ", поэтому и смурные такие, не в настроении.

У нас вот тоже настроение не ахти. Что-то пауза затягивается. Когда же с нами разбираться будут? "Хэбэшки" на нас стираные-перестираные, потертые, выгоревшие под жарким донским солнцем добела, кое-как заштопанные на скорую руку. Пилотки с красными звёздочками, брезентовые ремни, кирзачи, портянки — почти стандартный набор, (за исключением брезентового ремня), солдата Советской Армии. Бли-и-ин! Лет семь назад, до армии, я и понятия даже не имел — что такое портянки, как ими пользоваться и какой аромат от них исходит ночью в казарме, где мирно храпят сорок уставших молодых солдат. Нет, я, конечно, знал, что они существуют, но в руках их не держал, и каким образом они наматываются на ноги, понятия, абсолютно ни какого не имел. Перед проводами в армию, Батя мой, специальные занятия проводил со мной и Витькой Хлебниковым, ну и Колька попал под "горячую руку". Отец наш служил, в свое время, в Погранвойсках, поэтому шутки шутить никто и не думал, даром, что Кольке в армию идти только через два года, но и его научили портянки крутить. На всякий случай. Вдруг пригодится? И как показало время, Батина наука не пропала даром. Пригодилось же! Когда он учил нас обращаться с портянками, мы кивали в ответ — мол, все ясно. Но тут же благополучно все забыли. И уже в войсках, проходя Курс молодого бойца (сокращенно — КМБ), набив, как положено, мозоли, пришлось быстренько вспоминать папину науку. Научились одеваться и раздеваться под секундомер, шагать в строю, бегать кроссы и марш-броски. Ну и, конечно, научили нас в армии самому главному — "стойко переносить тяготы и лишения воинской службы", армия научила разбираться в людях, помогла сформироваться нашим характерам. И вот за это, я благодарен армии больше всего!

Хотя кроссы и марш-броски, с выкладкой и без, меня лично не пугали. Не зря же мы с Витькой перед армией бегали по утрам, в летное хотели поступать. Но, видно не судьба нам была стать летчиками. В летные училища медкомиссия, о-го-го какая! Вот на ней нас и "зарубили" обоих. Пришлось мне два года "баранку" крутить в зенитно-ракетном дивизионе. А Витька под Псковом служил, тоже "водилой", мы с ним вместе права получили, закончив автошколу ДОСААФ, в семнадцать лет. Помню в правах, снизу, черными чернилами было написано: "...действительно по достижении 18-ти лет". Такие вот дела.