| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Не любим мы непонятки.
А что вы скажете на это?
— Сальвадор Альенде убит, Вера Семеновна. Такие вот дела. Певцу и гитаристу Виктору Хара на стадионе в Сантьяго отрубили кисти рук, а потом проломили голову. В Чили военный переворот, уважаемые педагоги. К власти десять дней назад пришла хунта Аугусто Пиночета.
Все это выговариваю медленно, нарочито трагическим голосом. Контакт с директором — глаза в глаза. Она, с каждым моим словом, щурится все больше и больше.
Молчание.
Нервное постукивание карандаша о край стеклянной чернильницы.
Браво, Вера Семеновна!
Вы понятия не имеете, кто такой Сальвадор Альенде. Но озвучивать сей прискорбный факт, не торопитесь.
— И?... — ее глаза уже превратились в злобные щелки.
Буря уже готова разразиться громом и молниями, но директор не знает, что в рукаве у меня грозный и непробиваемый козырь:
— И... завтра в газете "Правда" будет опубликовано "Заявление советского правительства", в котором мы разорвем дипломатические отношения с фашистским режимом Чили.
Вера Семеновна производит короткий горловой звук, будто проглатывая готовую вырваться наружу грозную и обличительную тираду. Растерянно смотрит на завуча.
— Откуда ты знаешь об этом, Витя? — Лариса Викторовна всегда первой схватывает суть и корень проблемы, не теряя головы при этом.
Человек без нервов и эмоций. Гениальный педагог.
— Я не могу Вам ответить на это вопрос, Лариса Викторовна.
Завуч остается невозмутимой, хотя мой ответ явно намекает на глубокий и суровый подтекст, так знакомый диссидентствующей советской интеллигенции. И, к слову, ни один первоклассник в школе никогда не мог правильно вспомнить ее имя-отчество.
— И у меня есть предложение, — а дальше, как черт за язык, ну не могу удержаться от шкоды, — ... от прогрессивной прослойки учащихся начальных классов.
Хотелось очень спровоцировать Ларису Викторовну на эмоцию.
Не спровоцировал. Смотрит внимательно, всем видом демонстрируя спокойствие, внимательность и доброжелательность.
— И какое предложение от вашей... прослойки, Витя?
Умничка!
Говорит ласково и задушевно. Как с умалишенным. Теперь и взятки гладки.
— Наша школа может в числе первых проявить солидарность с многострадальным чилийским народом. Например, конкурсом детского рисунка. Скажем, "Руки прочь от Луиса Корвалана!".
— А Луис Корвалан — он кто, антифашист?
А вот Лариса Викторовна не стесняется пробелов в спектре собственного кругозора. Второй раз умничка!
— Лариса Викторовна! — моей укоризне нет границ, — Луис Альберто Корвалан Лепес — генеральный секретарь Компартии Чили! Вы просто забыли.
Все замерли.
Я разворачиваюсь и шагаю на выход.
В дверях снова поворачиваюсь, мимолетно наслаждаясь очередной Немой сценой, и произвожу "контрольный выстрел":
— И, кстати! Корвалана арестуют на конспиративной квартире в Сантьяго только через неделю. Время еще есть. Пойду-ка я рисовать.
Осторожно без стука прикрываю дверь за собой.
Глава 4
После школы меня уже ждали.
Это было естественно и легко прогнозировалось. Вот если бы не ждали — было бы странно. А так — группка человек шести-семи во главе с "джинсовым" демонстративно отиралась возле школьного забора, поплевывая и грозно потирая руки. Пионерские галстуки сняли. Мелочь, а приятно. Не хотят позорить символ борьбы за дело коммунистической партии.
Собственно, по всем законам школьного социума, бить меня никто не собирался.
В школе кроме центрального, было еще два выхода — у спортзала и через столовую. Подразумевалось, что заметив грозную демонстрацию силы, чмошный первоклашка струсит и рванет в обход. Тогда дело можно считать закрытым. Ну, будут слегка попинывать при встрече в дальнейшем, но это — сам виноват.
Вот только меня такой расклад ни в коей мере не устраивал.
Пора ломать традиции.
Я вышел через парадный вход и ровным шагом направился к открытым воротам.
— Эй, малой! Сюда иди...
Ничего не меняется в этой жизни! Хоть в будущем, хоть в прошлом. А менять надо, господа. Я остановился перед "джинсовым" держась руками за лямки знакомого ему ранца.
— Иди сюда!
Надо же, слова переставил!
Стою.
Он схватил меня левой рукой за плечо и потащил за угол школы. Соратники потянулись за ним, всеми силами изображая "хулиганистую" походку: воровато оглядываясь и не прекращая сплевывать.
Молча тащить меня "джинсовому" показалось не так эффектно, поэтому по пути он стал нагонять жути: "Ну, сейчас... Ну, все... Сейчас все..."
Что-то совсем плохо у парня с лексиконом.
Он затащил меня за угол здания и прижал к кирпичной стенке левой рукой. Правую сжал в кулак и поднес к своему правому уху.
Как лук натягивал.
— Ты что, шкет, совсем ох...л?
С козырей зашел.
Ошибка! Самое правильное для него было бы молча надавать мне по ушам, развернуться и гордо уйти с чувством выполненного долга. А так — начинается вербальный контакт. А здесь мускульная сила не имеет столь определяющего значения.
Ну, что дальше?
Пока молчу и смотрю ему прямо в глаза. Для приматов — это угроза.
В глазах у злодея мелькает легкая неуверенность. Что-то неправильно. По идее, я должен разныться от страшного матерного слова, закрыть лицо руками, просить пощады и так далее. При этом раскладе получаю по шее, пинком под зад — и все, дело можно сдавать в архив.
Однако программа начинает давать легкие незапланированные сбои.
— Ты что, — экзекутор решил несколько поменять текстовку, — в репу хочешь?
Тоже козырь, но уже помельче.
Я замечаю в "группе поддержки" прыщавого верзилу, который неумело пытается подкурить мятую беломорину. Указываю на него левой рукой.
— Чего? — "джинсовый" недоуменно озирается.
— Пусть он скажет, — теперь я смотрю в глаза прыщавому.
Тот неожиданно кашляет, подавившись дымом.
— Чего скажет?
— Пусть он скажет, — стараюсь говорить внятно, хотя собственный адреналин все же меня потряхивает, — пусть скажет, был расчет или нет.
— Какой расчет? Чего ты лепишь?
— Я тебя спрашивал у спортзала: "В расчете?". Ты сказал: "В расчете" и мы пожали руки. Пусть он скажет, был расчет или нет.
А вот тут уже все сложно!
Мальчишек хлебом не корми — дай поиграть в правила, понятия, законы. И не суть, что законы, порой, придумываются тут же, на месте. Всегда солиднее выглядит, когда ты с многозначительным видом изображаешь компетентность в этих вопросах.
Упорствую:
— Расчет был или нет?
— Был расчет, — бурчит наконец-то прыщавый.
— Руку убрал.
От моей наглости у "джинсового" округляются глаза:
— Ты ч-чего борзеешь?
— Раз кент ботает за расчет, не в мазу поцем кипешивать, — я рывком освобождаюсь от захвата, — Западло гнусом по жиле штырить.
Если честно, этот набор белиберды, похожий на блатной жаргон, я придумал заранее, просчитывая планируемое развитие хода событий. Даже стишок один вспомнил, который одно время метался по Интернету.
— Опа-опа, — делает "охотничью стойку" парень, приятными чертами лица, напоминающий девчонку, — Это что, по фене? Что значит?
Здесь они тоже — липнут как мухи на мед! Вот откуда у них такая тяга к блатной романтике? Исторические корни каторжных предков?
— Раз расчет был, конфликт исчерпан, — перевожу я, — негоже правила нарушать, господа хорошие!
— Завально! А еще скажи что-нибудь.
"Джинсовый" уже оттерт в сторону, причина толковища забыта. У мальчишек горят глаза как перед новой игрушкой.
— Да, пожалуйста:
Летит малява безпонтово,
Мотор порожняком гичкует,
На стрелку нам в натуре снова,
Но Бог не фраер — он банкует.
— А это чего значит? — ревниво бурчит "джинсовый", пытаясь набрать потерянные очки.
— А это значит:
Летит письмо — не жду ответа,
И сердце попусту страдает.
Свиданье нам... возможно ль это?
Господь — владыка. Он решает.
Радостно ржут.
— Слышь, малой, а тебя как звать-то?...
Я поздравил себя с приобретением новых знакомых. Ведь неплохие в целом парни.
Пионеры...
Глава 5
— Да стой, ты! Подожди, я сам, — это отец.
Ну, как маленький, ей-Богу! Сидел, мучился, записывал через микрофон на допотопный "Брянск" музыку с телевизора. А я ему показал, как двумя медными проводками от телефонной "лапши" можно завести сигнал в магнитофон напрямую от звуковой платы не менее допотопного "Рекорда".
Теперь батя неуклюже тычет толстым паяльником в потроха раскуроченного телевизора, сопит и торопится — ведь "Песня-73" уже в разгаре, а ему так не терпится попробовать неожиданное ноу-хау. На маминой деревянной разделочной доске — куски канифоли, капли олова и черные подпалины. В другое время папе был бы капец, но мама очень любит Толкунову и терпеливо сносит наш вандализм.
Папа так разволновался, что даже не спросил, откуда я знаю про такие уловки. А мама пока просто собирает информацию, внимательно посматривая на меня и что-то себе на ус мотая.
Младший братишка крутится возле отца, усердно пытаясь хоть чем-то помочь семейному делу. Разумеется, всем мешает, наталкивается на папино порыкивание, всхлипом обозначает начало грандиозного рева, тут же о нем забывает, и снова продолжает суетиться. Чувствует, что внимание родителей несколько смещается в сторону от его особы. Эгоист растет!
— Мам, я схожу погуляю.
Мать отрывается от высмаркивания Васькиного носа и выдает по накатанной:
— Уроки сделал?
— Да, сразу же после школы.
— Показывай!
Я поплелся в другую комнату.
Когда возвращался, в голове забрезжила кое-какая идейка.
— Слушай, мам. Показать-то я, конечно, покажу. Только давай сделаем поинтереснее!
— Что ты еще придумал? — за последние сутки мать стала какой-то тревожно-подозрительной.
— Я предлагаю договор. Ты — больше не контролируешь мои домашние задания. Если я получаю в школе меньше четверки — договор расторгнут. Если ты захочешь проверить, а уроки не сделаны после четырех — договор расторгнут. Если ты проверяешь и находишь хоть одну ошибку — договор расторгнут. Если задаешь вопрос по программе, и я не могу ответить, или отвечаю не правильно — договор расторгнут. Идет?
Отец косится в нашу сторону в клубах канифольного дыма и озадаченно хмыкает. Мать хлопает глазами и неуверенно спрашивает:
— А зачем это?
— Ну, как, мам! Я же должен учиться самостоятельности. Должен быть ответственным, серьезным. И тебе голову своими уроками не забивать. Вон, Василий, до сих пор читать не умеет, учи лучше его. И, кстати, таблицу умножения я уже выучил. Сверх программы. Проверь.
— Трижды восемь, — говорит мать рассеянно.
— Двадцать четыре. А шестью семь — сорок два, а семью восемь — пятьдесят шесть. Ну что, мам, договорились?
Когда в прошлой жизни я перешел в четвертый класс, мать сама придумала этот договор, потому что Васька учился отвратительно и занимал львиную долю ее свободного времени. Сейчас я бессовестно занимался плагиатом, предполагая, что матери не может не понравиться то, что она придумает сама позже.
— Ну, давай попробуем, — в ее голосе неуверенность.
— Ну, давай, пробуй, — в тон матери вторю я и сую ей тетради с домашкой, — а я пошел. Найдешь ошибку — нет договора.
— В девять чтоб дома был! — мать пытается хоть последнее слово оставить за собой.
— Что хочет женщина, того хочет Бог!
Не вышло.
Слышу, как очередной раз хмыкает отец...
* * *
Мой старенький дворик.
Три сборно-щитовых двухэтажки послевоенного типа с деревянными лестницами и печным отоплением. Гигантская софора с четвертой стороны. За ней — кривые улочки колоритных домиков, своеобразно сочетавших в себе татарско-украинскую эклектику, с летними кухнями и вездесущим виноградом на палисадниках, арках и беседках.
С другой стороны двора над шиферной крышей правого дома виднеются новенькие хрущовки-пятиэтажки. Относительно молодой микрорайончик, хотя часть окон первого этажа уже оплетена виноградом. И вообще, кругом просто море зелени!
Я очень люблю этот дворик.
Тут есть все для счастливого детства мальчишки семи лет. Справа за домом в двух шагах гаражи-сарайки, которые постоянно вскрываются, ломаются, сносятся и снова достраиваются. Иными словами — живут своей жизнью, как известковый хребет кораллового моллюска, давно превратившись в заманчивый лабиринт. Его зигзагом пересекает бетонная дорожка, прелесть которой в том, что дальний ее конец, выходящий на городскую улицу, гораздо выше ближнего, впадающего в наш двор. На этой чудесной горке я когда-то сломал руку, пытаясь научиться скатываться вниз задом на трехколесном велосипеде.
Справа от софоры за парком виднеется желтая высокая стена летнего кинотеатра. Это кроме того, что каждое воскресенье к нам во двор приезжает передвижной кинотеатр — старый газончик с будкой, в которую загружены скамейки для зрителей и небольшой штопанный экран.
Вы, дети двухтысячных! Искушенные интернетом, мобилами и планшетами! Вы представить не можете, какое это счастье — сидеть всем двором в темноте на занозистых лавках и смотреть "Гуссарскую балладу" на изношенной и потрескавшейся кинопленке. А в летнем кинотеатре я узнал, кто такой Фантомас. Поход туда в то далекое время был для меня как посещение Большого театра для меня нынешнего. По крайне мере, по эмоциональному эффекту.
С заднего торца летнего кинотеатра на пустыре мы дрались с мальчишками из соседнего двора. Вернее, дрались пацаны постарше, а мы, мелкота, швыряли в противника камнями. Доставалось и своим, и чужим.
Что интересно, дрались всегда по субботам. Начинали собираться где-то после шести, переругивались, распаляя боевой дух. Понемногу, легкая пехота в лице малолеток начинала пошвыривать голыши, и когда пара-тройка зарядов попадала в цель, шли уже стенка на стенку. С визгом, азартом, соблюдая своеобразный боевой порядок и не писаные правила — ножи и железо не брать, лежачего не бить, после первой крови в сторону.
И взрослые как-то ровно относились к этому варварству. Замажут зеленкой потрепанных драчунов и в воскресенье на море — зализывать раны в здоровой соленой водичке. Пляж — это "демилитаризованная зона", где бойцы оттуда и отсюда дружно вспоминают "минувшие дни и битвы, где вместе рубились они"...
Кстати, сегодня — суббота. Активные игрища на свежем воздухе, наверное, уже в разгаре, но меня туда почему то не тянуло. Я стоял на крыльце и впитывал знакомые и давно забытые запахи.
Вечерело.
Заходящее солнце красным маревом заливало верхние этажи пятиэтажек. Двор устало шевелился. Вздыхал, гремел доминошными костяшками, покрикивал из окон на загулявшихся детей, играл в "дочки-матери", сосал пиво, тявкал, мяукал, кудахтал...
— Привет, Булка! — головастый крепыш лет девяти медленно подходил ко мне справа по отмостке дома.
Трюха. Трюханов Вадик из соседнего подъезда. Оболтус с вечно испачканной физиономией и ожогами на руках.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
