Судьба в наследство

Отец Лемихарий приводил такие доводы, спорить с которыми не было ни какой возможности.

— Но никто же не знает, что девочка будет скрываться у вас! — едва ли не вскричала я, понимая, что вновь планы рушатся на глазах.

— Слухами земля полнится, — развел он руками. — Из-за близости Хейгазега — этого проклятого наемничьего гнезда, в любой момент могут усилить гарнизоны. А за церковными войсками следом придут Слушающие9 и Ответственные 10. Не хотелось бы давать им повод заглядывать сюда.

— Но тогда куда же девать Агнесс?! Не могу же я собраться и привезти ее обратно в орден?! Настоятельница специально отправила ее к вам.

— Сейчас ты, дочь моя, никого никуда не увезешь — ты не оправилась после ранения, — резонно заметил настоятель. — И я не требую, чтобы вы немедленно покинули обитель. Просто хотелось бы, чтобы ее высокопреподобие Серафима, к будущему лету нашла для своей племянницы новое пристанище.

— И как?..

— Когда выздоровеешь и отправишься в орден, ты передашь мою просьбу настоятельнице. А до тех пор девочка побудет у нас. Но не дольше.

С этими словами отец Лемихарий встал, давая понять, что наша с ним беседа завершена. Я тоже поднялась, и меня слегка повело от слабости — ранение по-прежнему давало о себе знать. Настоятель хотел помочь мне и уже подался в мою сторону, но я махнула рукой, мол, не надо и потихоньку, по стеночке направилась к себе в комнату.

Декабрь сменился январем, который принес с собой яростные метели, когда ветер, не переставая, выл сутки напролет за толстыми стенами обители. Ночи, когда в прозрачном бархатном небе были видны все звезды, и сполохи сине-зеленого сияния на горизонте раскрашивали небо, а мороз стоял такой, что деревья лопались. Ясные утра с их искристым снегом, переливающимся тысячами огоньков как бриллиантовая крошка, со стылым воздухом от которого перехватывало дыхание. Он принес с собой хруст валежника, ломаемого перед укладкой в большой очаг, гул огня, запах готовой выпечки, веселый смех детей...

Я выздоровела, перестала пошатываться при ходьбе и потихоньку начала восстанавливать прежнюю силу. Принялась вновь тренироваться: сначала с Агнесс, чтобы не переутомляться, затем попыталась присоединиться к братьям, но те сразу начали выражать мне свои симпатии. Кто бы мог подумать, что у усколлинен идеалом женской красоты как раз считались крупные девушки с развитой мускулатурой, способные дотащить до дома воина на плечах. Я уже знала, что Агнесс, которой в высшем свете Церковного Союза проходу бы не дали, считалась здесь дурнушкой и самой неподходящей партией. И я тихо радовалась, что хотя бы с ней у меня не было головной боли. А вот мне просто деваться было некуда, когда вновь начала тренировки. Неженатые братья ходили за мной косяками, искоса поглядывали и залихватски подмигивали. Хорошо хоть рук не распускали, это немного успокаивало, иначе поединка было бы не избежать.

Положение разрешилось случайно — как-то я попала на хозяйственный двор и посетила монастырскую кузню.

В тот день я пошла проведать Пятого. Он совсем затосковал без свежего воздуха и застоялся. Погоняв его чуток, да и сама немного посидев в седле, дабы нужные мышцы вспомнили каково это, я уже повела жеребца обратно в конюшню, как увидела, что у того отвалилась подкова. Подняв и осмотрев, я поняла, что нужно ставить новую и направилась в кузню, а на подступах к ней встретила Сепнёна. Этот мощный и кряжистый дядька занимался кузнечным делом в монастыре. Он не был братом в обители, а просто жил здесь.

Сунув ему под нос подкову, я кое-как сообразила сказать: 'Muuta', — что означало — менять, и махнула рукой в сторону конюшни.

— Sinulla on nyt?11 — спросил он у меня что-то.

— En ymmärrä, — помотала я головой. Это первая фраза, что я освоила в монастыре и означала она — "не понимаю".

— Huomenna, — сказал он, а потом, подумав, кое-как выговорил. — За-ват-ра. Ты за-ватра, — и пошел прочь.

Естественно без проса в чужую кузню я лезть не стала, рассудив, что Пятый не охромеет до утра, стоя в загоне, но едва солнце взошло, я была тут как тут. Сепнён глянул на меня исподлобья, не прерывая работы.

— Tuli? — спросил он. Я начала немного понимать самые распространенные слова, которые использовали в речи братья и их жены, и знала, что кузнец сказал мне: 'Пришла?' — Odota — 'Жди'.

Он одной рукой держал щипцы, в которых был зажат слиток и бил по нему молотом, чтоб отколоть от крицы чешуйки для будущего уклада12.

— Can? Можно? — я указала рукой, на молот.

— Пф-ф! — фыркнул он. — Olet nainen! Et voi, — и перевел мне: — Ты жена. Нет.

— Can? — повторила я настойчиво.

На что кузнец недовольно крякнул, смерил меня взглядом и со скептическим выражением лица протянул молот.

— Alku, — он указал на остуженную крицу, мол, начинай.

Я поудобнее перехватила рукоятку, размахнулась, и... Первый удар вышел немного кривоватым и слабым, но за ним последовал второй, третий, рука приобрела уверенность, размашистость и четкость движений. Мне не раз приходилось работать в кузне, поскольку с железом я всегда любила возиться: то Герте помогала, когда она что-нибудь латала или выправляла, то кузнецам нашим. Ведь несмотря, что орден у нас женский, кузнец все же был мужчина. Правда, он не жил с нами в монастыре, а приходил из ближайшей деревни, но мы часто служили ему помощницами. Более серьезные вещи делались в нашей ремесленной слободе, где был большой кузнечный двор, а в самом монастыре так спешный ремонт, да изготовление мелочевки.

— Плохо. Рука слабый, — нахмурился кузнец. Я согласно кивнула, силы прежней пока не было и мне следовало ее нарабатывать.

— Can? — теперь я ткнула пальцем в щипцы.

Сепнён пожал плечами, как бы подразумевая, что дело твое, бросил крицу на наковальню и демонстративно отошел в сторону. Ухватив щипцами поудобнее, я встала перед наковальней и, подняв молот, обрушила на крицу новый удар. В разные стороны полетели хрупкие чешуйки металла. Дело пошло.

Я обрабатывала сырец, нагревая его в горне в горящем угле, а затем резко остужала в снегу, чтоб отделить стальные скорлупки, продолжая этот процесс до тех пор, пока весь слиток не превратился в некрупные пластинки.

— Хорошо, — небрежно бросил мне кузнец, сметая стальные чешуйки в отдельный горшочек. — Ты за-ватра, — и изобразил движение рукой, словно бил молотом.

Я обрадовалась, поскольку поработать в кузне было для меня большим удовольствием — это и заделье по душе, и возможность восстановить прежние силы. А то женщины постоянно пытались пристроить меня к хозяйственным делам, однако кухарка или швея из меня были как из задницы флейта. Поэтому чтоб не слоняться без толку, я с радостью согласилась назавтра прийти в кузню и в охотку помахать молотом.

Конечно, первые дни было тяжело, и меня начинало качать уже через три часа работы, но дальше — больше. Я наловчилась, приспособилась и уже к середине января вовсю орудовала на пару с Сепнёнем. Местное мужское население, видя, как я пропадаю едва ли не сутки напролет в кузне, сначала тяжко повздыхало, завистливо поглядывая на кузнеца, а потом отстало. Видимо решили, что я неравнодушна к угрюмому бородатому крепышу, который в плечах был шире себя поперек и годился мне если не в отцы, то в о-о-очень старшие братья.

Местная кузня была поплоше чем в нашем монастыре, но на здешние нужды и не требовалось больше одной пары рук, чтоб справляться со всей работой. Хватало присутствия одного Сепнёна. Однако вышло так, что моя помощь не оказалась лишней. Из запасов привозного металла мы смогли натянуть проволоки для починки кольчуг, из заготовленных когда-то пакетов и уклада выковать несколько новых клинков средней паршивости, необходимых для молодых братьев, недавно появившихся в ордене. Залатали невероятное количество котлов, наделали подков про запас для пятерки крепких мышастых северных лошадей, стоящих сейчас в конюшнях.

Братья ордена Святого Кристобаля Сподвижника предпочитали пешее передвижение и бой, поскольку в большинстве своем были выходцами из народа моряков и корабелов. А кони им были нужны, чтобы гонца послать на большую землю, так они называли Лукерм, да перевезти запасы или раненого.

В один из дней, когда на улице стоял бодрящий морозец при ярком солнце, а в кузне было сумрачно и от чадящего горна — не продохнуть, к нам забежала Агнесс. Мы с Сепнёнем работали и из одежды на нас были только штаны и рубахи без рукавов. Ну еще фартуки, чтоб одежду не пожгло.

— Есфирь! — радостно завопила она, отряхивая подол от муки, похоже, девочка прилетела к нам прямо с кухни. — Ты не представляешь!

— Погоди, — бросила я, ударяя молотом по заготовке, в ответ кузнец поправил болванку небольшим молотком. — Я занята. Позже, — и вновь замахнулась.

— Угадай, кто — там?! — от восторга Агнесс едва не прыгала по кузне, не обращая на мои слова никакого внимания.

— Нет, ты глянь! — раздался родной голос. — Едва оклемалась, как к железкам своим разлюбезным полезла!

Опустив молот на раскаленную заготовку, я обернулась к двери: из ослепительного сиявшего проема шагнули внутрь знакомые силуэты. — Девчонки! — взвыла я, отставляя молот в сторону. — Вы приехали! — и стиснула их в объятьях.

— Пусти, задушишь! — чуть сдавленно прохрипела Юозапа, и как всегда добавила: — Вот оглобля высоченная!

Герта звонко хлопнула меня по плечу и обняла, точно медведь сжал.

— Фиря! Здоровая! — а потом, отстранив меня на расстояние вытянутых рук, окинула взглядом. — Как же я рада тебя видеть!

И тут, в потоке солнечного света, что лился в открытые двери я, разглядев на лицах сестер затаенную тревогу, взволнованно спросила:

— Девочки, что-то случилось?

— — — — — — — —

1 Девочка, что ты хочешь, ее же сильно ранили. Но она быстро поправляется.

2 У нее нет жара.

3 Понимать?

4 Не спишь?

5 Хоть тебя сильно распороли, но ты удачливая. Другая бы не выжила.

6 Ты сильная.

7 Отец Лемихарий прав.

8 Надзиратель — должность инквизитора города (Орден Слушающих), который присматривал за порядком во вверенном ему районе, вылавливал разыскиваемых еретиков и отступников, следил за чистотой веры у местных священнослужителей, говоря современным языком — сотрудник службы собственной безопасности и просто службы безопасности в одном лице. При нем находились подчиненные ему — служители.

9 Слушающие — инквизиторский орден, занимается расследованием дел мирян обвиненных в колдовстве и действиях против Святого Престола. Надзиратели — принадлежащие к ордену Слушающих занимаются делами лишь в городах, закрепленных за ними и так же надзирающие за священнослужителями в городах, чтоб в случае чего передать дальше расследование в орден Ответственных. Прочие братья-инквизиторы (розыскная ветвь) меж городами и делами приходящими в епархию и по поручению епископов-суффраганов. Судебная ветвь — это допытывание с арестованного сведений и сбор фактов для оправдания или обвинения оного. Вынесение приговора. Казнь. Надзор за арестованными и отбывающими срок в тюрьмах узниками.

10 Ответственные — дозновательный орден, расследующий и карающий священнослужителей преступивших законы церкви, обвиненных в колдовстве и преступлении против Святого Престола.

11 Тебе прямо сейчас?

12 Уклад — способ получения сырцовой стали способом нагрева крицы, и последующего резкого ее охлаждения, чтоб отколоть образовывающийся хрупкий слой; полученные небольшие пластинки собирались, разогревались в горне и ковкой сваривались между собой, образуя, таким образом, стальную заготовку. Крица — выплавленное сырцовое железо.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Глава 2.

Студеная зима, характерная для северо-восточных областей союза в Крисовах оказалась довольно мягкой, но снежной. Который день крупными хлопьями валил снег, отчего по широким улицам Звенича, превратившимся в узкие протоптанные колеи с обеих сторон окруженные сугробами, пройти было довольно проблематично. Грубые башмаки ремесленников и изящные сапожки местных красавиц с одинаковой легкостью вязли в снегу. Стройные нарядные дома, сложенные из светло-серого камня под мокрым снегом превратились в угрюмые бастионы, отчего создавалось впечатление, что весь город нахмурился и весьма недоволен скорыми праздниками. А ведь всего через неделю должны будут состояться торжества в честь тезоименитства Его Святейшества Папы Геласия IX, которые продлятся семь дней. Потом останется всего чуть-чуть, каких-то двенадцать дней и наступит Новый год, сулящий новые празднества. Однако, несмотря на ненастную погоду и безрадостный пейзаж на главных улицах уже нет-нет, да и вспыхивали яркими пятнами флаги и пестрые гирлянды.

Впрочем, в городе были и другие улицы, где раньше пир жизни бурлил круглые сутки, но ныне из-за торжеств Церкви и наводнивших город священнослужителей, поутих, и теперь лишь изредка распахивающаяся дверь да украдкой выходящий клиент указывали — здесь еще что-то теплится.

Брат Убино и старший брат Дезидерий, переодевшись в мирское платье вольных купцов, выписывая ногами замысловатые кренделя, шли вдоль домов веселого квартала.

— Этот, — пьяным голосом уточнял Убино: высокий и плечистый мужчина у своего не менее крупного спутника. Брат был одет в темно-синий плащ-шаперон1, из-под которого выглядывал зеленый таперт2 с фестонами. Его товарищ, облаченный в точно такой же плащ только с красным подкладом и распахнутый на груди жупон3, имел не менее ухарский вид. Он в ответ с трудом поднимал голову, долго вглядывался в сумрак начинающегося вечера, а потом, промычав нечто нечленораздельное, но по смыслу отрицательное, ронял ее обратно. — И не этот! — переводил брат ответ Дезидерия в понятную речь и, дергая того под руку, тащил к следующему дому.

Так они прошли пару улиц с плотно прижимающимися друг к другу особнячками, пока на очередной вопрос брата, тот утвердительно не боднул головой воздух. От резкого кивка с его головы слетел шаперон. Тогда Убино с терпеливыми, но неточными движениями, какие бывают лишь у человека находящегося в сильном подпитии, натянул капюшон обратно и повлек нестоящего на ногах спутника к заветной двери, над которой кокетливо пристроилась вывеска 'Милая шалунья'.

Завидев нетрезвых, но явно состоятельных клиентов выглянувший в окошко молодчик приветливо распахнул ее, и двое шатающихся мужчин нырнули в соблазнительно блеснувший полумрак дома терпимости.

Дом виконта Ранзе и миледи Ранзе, урожденной дочери графа Штаверт был самым прекрасным в этих местах — так считал сам виконт, сосланный сюда прежним правителем Винета — Гюставом II, и пока не возвращенный в столицу ко двору Гюставом III. Впрочем, ныне милорд Рензе был искренне рад своей опале, поскольку чистка среди титулованных особ устроенная нынешним правителем и церковной инквизицией, приводила его в легкий ужас. В более серьезный ужас виконта повергло известие, что его дом будет временной резиденцией первого достойного доверия4 одного из боевых орденов. И сейчас в особняке спешным темпом наводили глянец в ожидании столь почетного визитера.