Танго а-ля рюс

Что ж, хороший выпад и грамотный отвод клинка — примерно в духе старой испанской школы? Вольдемар ухмыльнулся своим мыслям, и осторожно набулькал этак половину толстого стакана литого стекла тем благословенным напитком, который лужёные глотки моряков хлещут под названием ром. Пришлось этой чуде даже деликатно зажать пальцами носик — открывать рот она не хотела никак. Но в конце концов, эта изящная яхточка приняла на борт убойную дозу соответствующего напитка и даже кое-как отдышалась потом.

— Ужас, — пожаловалась она с раскрасневшейся опять мордашкой и брызнувшими слезами. — Как вы эту гадость пьёте?

И старательно впилась зубками в нежнейшего копчения балык (как Ромуальд и расстарался-то?). А Вольдемар прихлёбывал свой чай — крепкий и сладкий, как он привык на мостике или во время вахты — и расслабленно внимал успокаивающемуся сердцу, а также постепенно снизившемуся ниже марки давлению в брюках. Чёрт знает что такое, господин штабс-капитан! Нельзя же так реагировать на какую-то эльфийскую нимфетку, словно тебе пятнадцать лет, а самые главные в таком возрасте открытия ещё впереди. Хотя чего корить-то себя, сработал он, можно сказать, почти что и профессионально.

За чёрным окном завыло, заохало. С бешеной скоростью замелькали освещённые окна встречного поезда. Уж не полунищие европы с их одноколейками, все двойные... Хотя, какая там бешеная скорость? Вот когда в начале лета на "Ласточку" поставили четыре новейшие паровые турбины Парсонса, ни один лаг так и не смог выдержать — но что больше сорока узлов показало специально построенное испытательное судёнышко глиссирущего типа, уж точно. Адмирал по сему поводу даже пришёл в необычное для него в это время дня благожелательное расположение духа...

— Чаще всего стоя пьём, вот как. За невернувшихся из боя друзей, за несбывшиеся мечты — и за государя императора.

Сонька хоть и поплыла вовсе не легонько, невзирая даже на поглощённый в изрядных количествах ужин, всё же на остатках куража ещё как-то держалась.

— А господин видел его, императора?

Да что ж — на смотрах и парадах пару раз приходилось. Хотя парни вроде нас, из как бы и несуществующего морского Бюро, ни формы не носят, ни даже регалии надеть не имеют права. Не засвечивают их из соображений секретности, тут-то всё понятно. Хотя, один раз пришлось награду прямёхонько из августейших рук получать, за личное мужество — да только вот, что за события тому предшествовали, лучше бы и не вспоминать... разумеется, Вольдемар ничего такого вслух не произнёс.

— Однажды видел, но я далеко находился, плохо видно было, — уклончиво ответил он.

Ну да, ещё бы! Смотрел он тогда вовсе не на государя императора. А как бы и чуток в сторонку — через приделанную безвестными умельцами к винтовке Бердана номер два дальномерную трубку. Его величество изволили прибыть на верфи, дабы лично присутствовать при закладке на стапеле новейшей марки броненосца. И хотя там своей охраны с колдунами хватало, несколько особо доверенных офицеров Бюро надзирали с окружающих высот за всем этим бедламом... сквозь оптику лучших винтовок и с весьма широкими полномочиями — если вдруг что, так валить без зазрения совести хоть кого.

Ох, тогда на козловом кране его и продуло свежим ветерком... как вспомнишь, так опять чихается — и он с удовольствием чихнул.

— Намёк поняла, господин, — некстати улыбнулась Сонька, снова задрапировавшаяся полотенцем. Повела голыми плечами и кое-как, едва не облившись сама, нетрезвою рукою набулькала "господину хорошему" отравы из той же самой, чёрной и пузатой как гном бутылки.

Но протянутая навстречу стакану ладонь плавно миновала ёмкость стороной. Мягко и нежно она взметнула драгоценный шёлк этих волос, опять превратив расчёсанную почти что причёску в милую гривку. А чудо, что за волосы — так бы и гладилось, так и ласкалось меж пальцев... не зря, наверное, кто поумнее подбирают себе полюбовниц из эльфок? Породистые кобылки, что ни говори.

— Да, спасибо, — всё же он нашёл в себе силы оторваться от своего сладостного занятия и в самый последний момент выхватить из ладоней хмельной и весёлой девицы едва уже не опрокинутый ею стакан. — Ладно, твоё здоровье, мадмуазель Сонька.

Но вместо хорошей закуси или блюдечка с лимоном, на который взглянула было простодушная девица, просто соорудил себе гвардейский пыж — ломтик сыра меж ещё двух ветчины. Затем вволю позабавился скукожившейся мордашкой эльфки, когда вытащил из специального непромокаемого пенала свёрнутую из цельного листа сигару — уж как остроухие не любят табачного дыма, он знал не понаслышке. Кавторанг Валтонен из их отряда даже вынужден был обретаться в отдельной, специально ему выделенной каюте, нещадно терзаясь по сей причине одиночеством...

Окунув кончик замечательного изделия в остатки рома, он всё же не решился выходить на мороз, а выбрался во внутренний коридор, где и принялся терпеливо и с соблюдением давно устоявшегося ритуала обрезать-раскуривать-приучать свою сигару. Под конец на него смотрел с восхищением даже давно протрезвевший гном, который со вполне похвальной настойчивостью драил и без того блестевшие здесь полы.

Ну ещё бы! Одна только поджигалка, заправленная безумной смесью Менделеевского спирта, святой воды и чернушечно-пречернушечной магии, человека знающего довела бы до зелёной зависти. Потому как исправно выдавала огонь и на самом сильном ветру, и в любой ливень. Ну, а что после нажатия вот этой неприметной кнопочки могла рвануть не хуже пироксилиновой ручной бомбы гренадёров — о том мы, пожалуй, и умолчим...

— Господин мой — быть может, не стоит? — таинственно блестевшие в полумраке глаза эльфки распахивались всё сильнее и сильнее по мере того, как вернувшийся в купе Вольдемар наливал ей в стакан повторную порцию рому. — Я хотела бы навсегда запомнить эту ночь... первую ночь с тобой. Сберечь в себе, как лучшую драгоценность.

И хотел бы он высказать ей кое-что резкое и хлёсткое, так и вертевшееся на кончике языка — да вот, права-то и не имел. С другой стороны, не кадровый он разведчик, и разводить словесные кружева с политесами не обучен. Но вот что девица, мягонько говоря, не совсем та, за кого себя старательно выдаёт — в том Вольдемар был уже почти уверен...

— Пей, — нарочито чуть грубовато он сунул ей едва до половины наполненную склянку. — Нечего тут запоминать, сегодня ничего у нас с тобой не будет.

Сонька удивилась настолько, что безропотно опустошила стакан и даже не очень сильно закашлялась потом. Судя по заметавшимся смазливым глазёнкам, ничегошеньки она не понимала — и особенно не укладывалась в её голове мысль, будто такой великолепный образчик жеребца хомо может вот так вот просто взять, и отказаться от возможности побыть с едва не на шею ему вешающейся эльфкой. Она даже почти не дрогнула голосом, когда поинтересовалась — голубые забавы или отхвативший не то, что надо, осколок тут ни при чём?

Чтобы вчерашняя институтка так спокойно разговаривала на подобные темы? Увольте, уж заокеанский мор эмансипэ ещё не настолько пропитал своими гнилыми миазмами наши российские просторы...

— Ни при чём, — сухо заверил Вольдемар и сел на краешек вполне вольготной даже на двоих здешней откидной кровати. — Просто, я ещё не решил, как с тобой поступить — сдать в жандармское отделение или же просто свернуть головёнку на этой прелестной шейке.

Да уж, насчёт царящих в охранном отделении нравов никого убеждать нынче не надо, равно как и в необходимости применять жёсткие меры ко всякого рода социалистам и вольнодумцам, а пуще того революционерам. Что ни месяц, то гуляли по стране упорные слухи — там губернатора бонбой рванули, а намедни, для разнообразия, эсеры обнесли тифлисский банк...

Вагон легонько качнуло на стыке, и девица спьяну навалилась всем волнующим телом. Сделала было слабую попытку отстраниться, а затем лишь беззаботно встряхнула роскошной гривкой и размашисто обняла за шею. А почти в упор на Вольдемара взглянули два зелёных глаза такого убойного калибра, что тут поневоле вспоминался носовой барбет флагманского броненосца.

— Знаешь, я тоже не решила, что с тобой сделать. Но после того, как ты мною пренебрёг, в любом случае намерена влюбить тебя в себя. А потом... просто разбить твоё сердце будет слишком просто... или слишком мало?..

Постепенно становившийся слегка бессвязным шёпот её щекотал губы, манил и звал к себе... да что ты знаешь о любви, глупышка? Нынешней весенней ноченькой, случившейся в тишайшем и аристократичном пригороде Лондона, один бравый штабс-капитан ублажал такую себе адмиральскую жёнушку почти бальзаковского возраста. Благоверный-то в очередной морской поход умотал... На совесть огуливал, со всем прилежанием — ибо напарнику, шуровавшему в кабинете адмиральского особняка, требовалось вдоволь времени, чтобы переписать и перерисовать кое-что среди обилия бумаг в сейфе. Эх, всё по старинке работаем — нет бы скоренько переснять всё на хрустальный шар магиков или постукать по каждому документу особой, запоминающей всё волшебной палочкой, по слухам изобретённой сибирскими шаманами... но дело не в том — как потом оказалось, пустившаяся в загул леди всё прекрасно знала.

И ни о чём не жалела. Потом подраненной птицей при расставании билась, забыв о длиннющей и чертовски аристократичной своей родословной. Да так, что оный штабс-капитан без особого воодушевления воспринял довольную ухмылку начальства по возвращении — кое-что весьма интересное из туманного Альбиона им привезти таки удалось...

— Спи давай, Соня Мармеладовна, — он мягко, но настойчиво уложил порывавшуюся ещё что-то бормотать девицу на подушки. И даже оказался так любезен, что легонько помассажировал особые точки за ушками, по уверениям эскулапов великолепно помогающие от бессонницы.

Едва дрогнув пару раз лапками, эта мерзкая и одновременно до пересыхания губ желанная девица покладисто погрузилась в сон. И сколько ни вслушивался Вольдемар, сквозь еле доносившееся постукивание колёс он так и не расслышал её дыхания. А ведь, и точно — только истинно утончённые дамочки умеют так, даже не прилагая к тому никаких усилий.

И уже проследовав к рукомойнику в ежевечернем-перед-сном ритуале очистить рот и зубы безумной освежающей смесью из флотской аптеки, он всё раздумывал, раздумывал, раздумывал. А когде залез на кровать и осторожно отвоевал у всхлипнувшей во сне девицы краешек одеяла, отнёсся к той с нарочитым, тщательно возведённым равнодушием. А то как же, приходилось уже... с Махой как-то трое суток по Каспию в шлюпке дрейфовали — после неудачного испытания корабля с ракетными двигателями системы Кибальчича. Со всем комфортом дрейфовали, уж ни в спирте, ни в воде или сухарях с салом недостатка не было, гномы с базы снабжения флота своё дело знают туго. Но черноглазая Мария как раз тогда сохла по бравому каперангу фон Шмидеру из артиллерийского дивизиона. Ничего, нормальненько — прапорщица Машка есть всего лишь боевой товарищ, и всё такое...

— Шьёрт побьери!

Вслед за карандашом, разражённо брошенным на исчёрканную пометками карту, с подволоки упала холодная, большая и полновесная капля. Что это означало для экипажа затерявшейся на просторах Арктики подводной самодвижущейся лодки и для него лично, штабс-капитан прекрасно осознавал.

"Карась", первый и пока единственный в российском флоте корабль такого типа, неподвижно застыл в ледяной воде на глубине трёх десятков фатомов (фатом, он же морская сажень, примерно 1,86 метра). Воображение так и рисовало длинный сигарообразный корпус с уродливым наростом-горбом в средней части, хищно замерший в стылой непроглядной черноте.

Да, флотские инженеры и гномьи мастеровые на этот раз превзошли самих себя — уж сведения и новинки по этой части им терпеливо собирали со всего света. Да, паровые двигатели с приводом от пары освящённых Синодом огненных элементалей оказались весьма несовершенны — однако не настолько, чтоб их изобретателей расстреляли. Подумаешь, мордой по столу для пущей острастки повозят...

Да, корпус гномьего железа оказался неудобным, подтекающим, да и движение слишком тормозил — но оные коротышки тоже отделались бы всего лишь тасканием за бороды и кое-какими нелестными эпитетами, по слухам доставшимися нам от кочевников.

Да, в конструкции подводного корабля имелось несколько наспех, в последний момент сделанных усовершенствований. Как бывает нередко, помогла случайность — пришёл по осени в Адмиралтейство такой себе статный и разбитной молодой купечишко, и как бы не совсем тверёзый. Так мол, и так, ломал старый дом, а там за стрехой древние бумаги какие-то нашлись, ещё от прадедов. И как посмотрели адмиралы те пергаментные листочки, так белыми рученьками засучили и слюнками в вожделении закапали — ведь одного из архангельских предков того гуляки Михайлой Васильичем сам царь Пётр называть не гнушался... его личная рука на записях и чертежах, ломоносовская. Особо заинтересовало флотских устройство, чтобы с помощью сжатого воздуха под водой самодвижущиеся мины пускать.

Таким вот и вышел "Карась" в первый свой дальний поход. Зимой, без малейших скидок и поблажек. И от того, насколько пробное плавание окажется успешным, будет ли хоть один подбитый вражий корабль на счету, и зависело — быть или не быть подводному флоту России. Но кто б мог предвидеть, что здесь, в бескрайних просторах Арктики, намотается на винты невесть какими бурями занесённый сюда обрывок рыбачьих сетей?

Однако, самое худое оказалось даже не то. На всех лоциях южная граница льдов, которыми зима сковывала здешние воды, проходила на полградуса севернее. Но попытавшись всплыть, бравый шкипер божией милостию получил болезненную шишку на затылок. В том смысле, что всплывающий в попытках заглотнуть хоть немного свежего воздуха и попытаться починиться своими силами "Карась" лишь чувствительно приложился рубкой о толстый, мощный лёд. Уж больно суровой та зима выдалась...

С железной подволоки медленно, словно кичась своей неуклонностью, упала ещё одна капля. Похоже, эта дурацкая надстройка от удара о лёд таки где-то дала течь. Плыть дальше никак, да и подняться на поверхность тоже не представлялось возможным... в крохотной и стылой штурманской рубке воцарилась неуютная тишина.

Как же она отличалась от иной, пусть даже в полный штиль, но — наверху! Как же судорожно хотелось вдохнуть всей грудью пьяняще-свежего воздуха, а не осторожно втягивать это отравленное дыханием и просочившимися из машинного отделения газами подобие...

— Шьёрт побьери, господа, как можно так нелепо помирать? На дворе же просвещённый девятнадцатый век!

В принципе, штабс-капитан, как раз в это время почёсывавший никак ему по званию не подобающую небритость, с общим смыслом слов шкипера был вполне согласен. Но вот постепенно усиливавшийся блеск глаз того, а пуще того проскользнувшая в голосе этакая лёгкая истеричность ему здорово не понравилась. Да, не зря эскулап тогда шепнул ему перед отходом от стенки, чтоб присматривал за капитаном — мол, эльфы особенно плохо переносят недостаток воздуха... лёгкого движения взгляда оказалось достаточно, чтобы понятливый Васюк бесшумно переместился за согбенную спину капитана "Карася" и в нужный момент с никак не присущей гномам бесцеремонностью сграбастал за поникшие плечи.