— Я не позволю тебе тут шуметь, — зашипела она на Мекеаля, и её округлое милое личико не скрывало раздражения. — Не хочу, чтобы ты мешал ему спать, когда он должен спать, и путался под ногами у Лекаря.
Тринадцатилетний Мекеаль, маленькая копия их папаши, равнодушно пожал плечами:
— Да мы и так уже собирались перебираться в рыцарский зал, миледи, — отвечал он, видя, что Леди Триса обернулась и не спускает с него глаз. — Не могу сказать, что стану сильно убиваться по кошачьим воплям и бренчанию струн.
Ваниель, который мог видеть лишь спину матери, сразу же уловил строгие нотки в голосе Леди Трисы, когда та ответила:
— Тебе бы вовсе не повредило подучиться у Ваниеля хорошим манерам, Мекеаль.
Мекеаль снова пожал плечами, ничуть не смущённый:
— Шёлка из шерсти не выделать, Леди Матушка.
Он глянул на освещенную неровным мерцаньем свечей половину Ваниеля.
— Похоже, мой братец проснулся. Эй, задавака, меня переселяют в нижние апартаменты. Походу, ты остаёшься тут один.
— Вон! — приказала Триса, и Мекаэль, бездушно рассмеявшись, исчез.
Следующий отрезок времени Ваниель провёл с Трисой, хлопотавшей и причитавшей над ним: то была её поблажка своей страсти к разыгрыванию представлений. К слову, выносить это было не менее тяжко, чем ярость Витгена. Прежде боги миловали его оставаться подальше от её заботы.
О боги, — крутилось в его голове, и он был здорово смущён её присутствием, -пусть она уже исчезнет куда-нибудь. Куда угодно, без разницы.
Ему даже пришлось убеждать её, что с ним всё будет в полном порядке, хотя сам он вовсе не был в этом уверен, и эти её причитания на грани истерики, его самого чуть не довели до края. Он испытал истинное облегчение, когда, наконец, вернулся Лекарь и мягко выпроводил её, дав ему хоть немного покоя.
Последующие несколько недель слились для него в сплошной туман из боли и лекарств.... Морок, чередовавшийся с необходимостью терпеть присутствие то одной из матушкиных фрейлин, то другой, приходивших с ним посидеть. Каждая тут же принималась суетиться вокруг него, так что он скоро был готов лезть от неё на стенку. Каждая! Даже служанка матери, Меленна, а вы бы только знали её! И это было равносильно тому, как очутиться под опекой стаи растревоженных голубей. Если они не докучали ему своими приставаниями, то сидели, уставившись на него.Особенноэта Меленна.
— Давайте принесу Вам ещё подушку? — ворковала она.
— Нет, — отвечал Ваниель и считал про себя до десяти.
Потом ещё раз до десяти.
— А можно я дам Вам попить? — она подступала поближе и наклонялась, невинно хлопая своими ресницами.
— Нет, — отвечал он, закрывая глаза. — Благодарю.
— А если я....
-Нет!— рычал он со стоном, не зная, что лучше — продолжать слушать трескотню Меленны или разбить себе голову о стену, тогда хотя бы прекратятся её вопросы.
Всхлип.
Он слегка приоткрыл глаза. Только чтобы подсмотреть, что с ней такое. Она всхлипнула снова, и огромная слеза прокатилась по её щеке.
Вообще-то, малышка была премиленькая, единственная из матушкиных фрейлин и всей её прислуги, кто умудрялся выносить показные истерики Трисы, не краснея и не покрываясь пятнами. Ваниель отлично знал, что и Мекеаль и Рейдвейль не единожды предпринимали попытки забраться к ней в койку. Она же, и он это отлично знал, положила глаз на него.
Мысль о том, чтобы переспать с ней, оставляла его абсолютно равнодушным.
Она всхлипнула громче. Неделей раньше он бы вздохнул, и принялся бы перед ней извиняться, и позволил бы ей сделать что-нибудь для него. Всё, лишь бы ей было хорошо.
Но то неделю назад. Теперь же....Для неё это только игра, игра, которой её обучила Матушка. А мне уже осточертело играть в эти игры. Я до смерти устал от них.
Так что, не обращая на неё внимания, он закрыл глаза и стал молиться, чтобы скорее подействовали лекарства.
В итоге они подействовали, позволив ему хоть немного отдохнуть от её общества.
* * *
-Ван?
Этотголос заставил бы его проснуться, даже усни он сном мертвеца, что уж говорить про беспокойное полузабытьё, вызванное лекарством. Превозмогая себя, он разомкнул тиски сна и открыл глаза.
Лисса сидела на крае его постели, одетая в кожаную верховую одежду.
— Лисс..? — начал, было, он, но тут до него дошло, что означают эти еёодежды для верховой езды. — ... О, боги...
— Ван, мне очень жаль. Я так не хотела оставлять тебя одного, но Отец сказал — теперь или никогда.
Она плакала, но то были совсем иные слёзы, чем у Леди Трисы: с пятнами на щеках, с налитыми кровью глазами.
— Ван, умоляю, скажи, что ты не слишком расстроишься!
— Всё... всё в порядке, Лисс, — он как-то умудрился продавить слова через холодный спазм, стиснувший горло, и сквозь лёд, от которого подвело кишки. — Я... я знаю. Ты должна это сделать.
Боги, Лисс,одномуиз нас приходится сматываться отсюда.
— Ван... я... обещаю, я что-нибудь придумаю, чтобы тебе помочь. Мне уже почти восемнадцать. Ещё немного, и я свободна. Отецотлично знает, Гвардия — моё единственное место: уже два года ни единого предложения о замужестве. Он не осмелится разрушить мою карьеру, или ему придётся навязывать меня кому-нибудь силой. Боги свидетели,покачто ты в достаточной безопасности.... Пусть только попробует кто-нибудь что-то сделать, пока Лекарь не скажет, что ты в порядке. В Хейвен сразу же полетит протест. Быть может к тому моменту, как с тебя снимут лангеты, мне уже удастся придумать что-нибудь и забрать тебя к себе.....
В глазах её было столько веры в это, что у Ваниеля не хватило духу её разубеждать.
— Делай, что должно, Лисс. Я же.... Со мной всё будет хорошо.
Она обняла его, поцеловала и затем покинула его.
И толькопосле этогоон развернулся к стене и разревелся. Лисса была его единственной поддержкой и опорой. Единственным человеком, кто любил его безо всяких оговорок. А теперь её не будет.
После этого он перестал даже притворяться, что его хоть что-нибудь интересует в этой жизни.Всем было наплевать на него настолько, что Лисс не позволили остаться с ним до его выздоровления.... Так почему его должно заботить хоть что-то или кто-то, даже чисто из вежливости?
Броня, это не просто защита, это укрытие. Шлемы скрывают лица.... И вот твой противник уже превращается в тайну, он превращается в загадку.
Как же верно сказано Сельдасеном. Как про этих двоих там, внизу.
Жестокие, ничего не выражающие взгляды сквозь щель забрала не дают никакой подсказки о том, что скрывается внутри. Два противника обнажили клинки, вскинув их в зеркальном приветствии, и разошлись, отмерив ровно по двадцать шагов к противоположным краям поля. Солнце — прямо над их головами, так что тени не более пятнышка у их ног. По другую сторону площадки — двенадцать закованных в броню фигур, переминаются с ноги на ногу в нетерпеливом ожидании. Безжалостное солнце выбелило низкую жухлую траву до цвета выгоревшей соломы и теперь светит на обоих безжалостно, высвечивая их во всех подробностях, до мелочей.
Хммм. Не такие уж и загадки, стоило им только шевельнуться.
Один из бойцов высок, полон убийственной грации и, судя по всему, весьма мускулист, там, под покровом изрядно поношенной стеганой защиты и видавшей виды брони. Каждое движение его точно, опасно и... жутко профессионально.
Другой — на голову ниже. Экипировка новенькая, стеганки с иголочки, металл любовно начищен. Но движения неловки, не точные и, скорее всего, продиктованы опаской.
И всё же, даже если он и трусил, мужество не покидало его. Не дожидаясь, пока противник сделает хоть одно движение, он издал громкий, прерывистый боевой клич и ринулся по выжженной солнцем траве навстречу высокому. И как только его сапоги коснулись твёрдой, сухой земли, взмахнул мечом в низкой атаке.
Высокий даже не потрудился сойти с его пути: он лишь махнул в его сторону своим покрытым зарубками щитом. Меч угодил по щиту, и скользнул по нему, и послышался лязг металла. Высокий отвёл свой щит и ответил на удар своим, не менее мощным ударом, пришедшимся точнёхонько по щиту, потом чуть отпрянул и, в тот самый момент, когда противник приходил в себя, нанёс удар ему в голову.
На этот обмен ударами блёклые крепостные камни ответили таким эхом, словно в кузню ворвался какой-то безумец. Каждый удар того, что был пониже, оказывался отбит, а натиск молотобойца становился всё увереннее... пока низкий не зашатался и, наконец, не опрокинулся на спину, выронив меч из руки.
С глухим"тук!"он откинул голову на безжалостный камень площадки.
Какое-то время неподвижно лежал, распластавшись на спине и, наверное, видел звёзды, и руки его раскинулись в стороны, словно он возжелал обнять солнце. Потом, очумело тряхнув головой, он сделал попытку подняться.... Да только наткнулся на острый кончик меча своего соперника, упёршийся ему в горло.
— Проси пощады, мальчишка, — пророкотал глухой голос из черноты губной прорези шлема. — Сдавайся, или я продырявлю тебя насквозь.
Младший боец скинул шлем, под которым обнаружился кузен Ваниеля Рейдвейль.
— Если продырявите меня, Джервис, кто тогда станет править ваши письма?
Остриё меча не дрогнуло.
— Ну ладно, ладно, — сказал парень с примирительной улыбкой. — Так и быть, сдаюсь.
Меч — учебный клинок из медно-чугунного сплава — возвратился в простенькую ременную петлю. Левой рукой Джервис снял свой побитый шлем, словно тот был сделан из пуха, а не из дерева и бронзы. Потом встряхнул взмокшими светлыми волосами и протянул мальчишке правую руку, поставив его на ноги одним из тех своих отточенных и верных движений, какие использовал во время поединка.
— В следующий раз сдавайся не мешкая, парень, — проворчал хмуро мастер клинка. — Если твой противник торопыга, он примет шуточки за отказ и превратишься ты в хладный труп.
Джервис не стал дожидаться неловких оправданий Рейдвейля.
— А ну-ка, ты, там, сзади... Мекеаль, — он поманил брата Ваниеля, стоявшего на крае учебного поля. — Шлем на голову.
Ваниель фыркнул, увидев, как Джервис, надев обратно свой шлем, возвращается на исходную позицию в центре учебной площадки.
— А вы, остальные увальни, — рявкнул он, — давайте-ка, задайте тут жару. Встали попарно и вперёд!
У Джервиса не бывает учеников, одни живые мишени,— подумалось Ваниелю, наблюдавшему это всё из окна. -И никого, кроме Батюшки, кто бы мог его урезонить хорошенько, когда он каждый раз, чёрт его подери, хватает тебя за глотку. Он становится все невыносимее день ото дня. Всё, что от него и слышишь, так это то, что он бьётся лишь в половину силы. Так ведь, и её достаточно, чтобы швырнуть Рейди на задницу. Ехидный ублюдок!
Ваниель снова откинулся на свои пыльные подушки и, превозмогая боль, принялся разминать больную руку, повторяя упражнение для пальцев. Половина струн его лютни глухо звякала вместо того, чтобы мелодично звенеть. Рука потеряла силу и былую сноровку.
Мне никогда больше не справиться с этим. Куда там, когда я почти не чувствую того, что делаю?
Закусив губу, он выглянул в окошко снова, зажмурился от блеснувшего на солнце шлема Мекеаля четырьмя этажами ниже.
Каждый из этих глупцов будет нынче же ночью хныкать и накладывать на свои синяки конские мази, чтобы уже через минуту начать хвастаться перед другими, как долго он продержался против Джервиса на сей раз. Спасибо, не надо. Без меня. Мне довольно одной сломанной руки. Предпочту встретить свой шестнадцатый день рождения с целыми костями. Из тех, что ещё остались.
Эта каморка в башне, где Ваниель постоянно прятался, отлынивая от занятий с оружием, была ещё одним наследием строительной деятельности сумасшедшего Дедушки Джосерлина. То было любимое убежище Ваниеля, к тому же, самое укромное в доме: кладовка позади библиотеки. Единственный проход сюда лежал через небольшую, в половину роста, дверцу в дальней её стене. Но зато тут имелось окно. И выходило оно на ту же сторону, что и окошко комнаты Ваниеля, расположенной на уровне чердаков. Так вот, стоило ему захотеть, он мог запросто вылезти из своей спальни и, пройдя по кромке покатой крыши, взобраться в узенькое оконце. Даже в самую плохую погоду и в непроглядную ночь. Вся трудность была лишь в том, чтобы сделать это так, чтобы никто ничего не заметил.
Причудливый клиновидный закуток, образовывавший каморку, представлял собой остатки лестничной площадки, ведущей на самый верхний этаж, видимо, впоследствии подвергшейся реконструкции, ибо остатки самой лестницы нынче были дымоходом, а проём, где изначально располагался люк, открывавшийся на крышу, теперь вёл в печную трубу. И это значило, что, хотя в самой кладовке и не было камина, тут всегда, даже в самую ужасную погоду, стояло уютное тепло, исходившее от стенки трубы.
Сколько нового добавилось к здешнему беспорядку, за всё то время, пока Ваниель был вынужден здесь укрываться, сколько вещичек, которые давно искали! Как и в случае с многими другими заморочками старого лорда, неприступность этого места делала его практически незаметным для посторонних глаз. Что было здорово, по крайней мере, на взгляд Вэниеля. Здесь же он хранил и свои инструменты, о двух из которых — арфе и кифаре — никто даже и не догадывался, что они у него есть. А стоило ему захотеть, он мог запросто пробраться отсюда в библиотеку и стянуть себе какую-нибудь книжку.
В комнате у него было кресло, на котором он мог развалиться, а на сундуке возле кресла — коллекция свечных огарков, так что было можно читать даже в отсутствие обычного освещения. Инструменты его были тут в полной безопасности от грубых ручищ и издёвок братцев, так что он мог тренироваться без всяких помех.
Из старых подушек он соорудил себе возле окна нечто вроде ложа, и мог наблюдать, как его братья и кузены получают очередную трёпку внизу, за рвом, пока он тут преспокойненько играет... ну или пытается играть. И временами это было даже почти забавно. А веселился он, видят боги, не так уж часто.
Да, тут было слегка одиноко..., но Ваниель и всегда-то был одинок, с тех пор, как уехала Лисса. Добираться сюда было, конечно, не так уж удобно, но у себя-то в комнате ему было и вовсе не укрыться. Впрочем, пока он не поправился, его и так никто бы не хватился, ибо пока он залечивал свою больную руку, остальные его братья, сестры и кузены вместе Мекеалем переехали вниз, в рыцарский зал. Объявляться ему не пришлось и после того, как Лекарь снял лубки.
Братья его перед уходом наябедничали, что он играет на лютне, заявив отцу, что будут даже рады, если у Ваниеля будет отдельная комната, так что пусть себе остаётся наверху, сколько влезет. Вероятно Витген придерживался того же мнения, что было понятно, учитывая, как близко находился мальчиший зал от его личных покоев. Ваниелю было плевать: для него это значило лишь то, что комната отныне вся его и больше ничья — хоть какое-то да удобство. Другое его убежище — матушкин солярий — давно утратило актуальность. Слишком уж просто было его там достать, а в последнее время возникли и иные обстоятельства: матушкины фрейлины и прочие подопечные взялись заигрывать с ним. В общем-то, он и сам был не прочь в этом поучаствовать, но — до определенного предела. Им же хотелось, чтобы это стало не просто игрой в придворный флирт, а превратилось в романтические отношения, к которым он пока ещё не был готов. Леди же Триса упорно продолжала их науськивать.
