Чёрный фимиам

Словом, нежданные попутчики не доставляли балаганщику и его семейству хлопот. Сингур не чурался никакой работы, начиная с починки телеги и заканчивая чисткой балаганных лошадок. Эша старалась помочь Эгде и девочкам в любом деле, какое было ей по силам, но при этом всегда беспрекословно подчинялась брату. Пэйт видывал, конечно, невольников за свою жизнь, но даже среди рабов найти послушнее и покладистей сестры Сингура было, наверное, сложно.

Впрочем, постепенно вельды привыкли к попутчикам. А застенчивая до болезненной неуверенности Эша, даже начала потихоньку "разговаривать", объясняясь с близняшками и Гельтом жестами. Пару раз Пэйт видел, как она улыбается. Миловидная девушка, только странная, вся в себе. Будто огонь в ней живой едва теплится, не огонь даже, а так, уголек.

Балаганщик не приставал к спутникам с расспросами и Эгде с девчонками тоже строго-настрого наказал не лезть. Однако это не мешало Пэйту подмечать небезынтересные подробности. Например, однажды вечером, когда Сингур, раздевшись по пояс, умывался, вельд заметил у него на спине безобразный шрам. Шрам тянулся от затылка вдоль хребта и уходил под ремень штанов. Прежде старику не доводилось встречать такого странного увечья, он даже не представлял, как можно было получить такую рану.

Дурехи-близняшки Сингуров рубец увидели через пару дней, то-то уж замучились переглядываться и перешептываться.

— Деда, — вечером, тихонько спросил балаганщика Гельт. — А ты видал, чего у него на спине?

И мальчишка стрельнул глазами в сторону повозки, в которой спали Сингур и Эша.

— Видал. Не нашего это ума дело, — оборвал внука старик. — Мало ли что бывает.

На следующий день кибитки балагана выкатили на главный тракт, к придорожному улусу — месту, где из года в год на протяжении десятилетий становились лагерем торговые караваны. Пэйт был уверен, что здесь удастся найти попутчиков, с которыми можно будет в относительной безопасности миновать земли приграничья. При богатых торговых обозах всегда ехали оружные отряды, охранявшие странников и их добро в пути.

Так оно и вышло. За три серебряные монеты балаганщику удалось сговориться с купцами из Льесса, которые везли в Миль-Канас на продажу ткани и чеканную посуду. С ними был и десяток наемников, вооруженных до зубов. Хоть по уговору и тащились кибитки вельдов в хвосте обоза, однако все одно — под защитой.

Равнины давно сменились предгорьями и виды открывались такие, что захватывало дух. Здесь — среди желтых, как топленое масло, валунов буйно росла зелень, и текли кипучие вспененные ручейки, убегавшие и бесследно исчезавшие среди острых камней. Гнус пропал, как его не было, и воздух стал заметно жарче. Теперь уже путники обматывали головы палантинами, чтобы не пекло солнце и не обгорали лица.

Пэйт даже на стоянках старался держаться в стороне от купцов. Те были заносчивы и надменны, а наемники, ехавшие с ними, как один, молодые мужики. Из женщин же при всем обозе были только Пэйтовы девки-трещотки да Эша. Впрочем, та если и выходила из кибитки, неизменно держалась поближе к брату и тискала в руках свою свистульку.

На привалах Эша устраивалась в тени кибитки с рукодельем на коленях — она сноровисто вышивала новый задник для представления про Миаджан — в ход шли лоскутки, обрывки ниток, старые рваные палантины... Уж и мрачные получались на ее вышивке леса, но такие, что казалось — настоящие! Никогда прежде старый балаганщик не видывал эдакой красоты.

— Ей бы ниток да тканей хороших, знатная бы белошвейка вышла, — как-то сказал Пэйт Сингуру.

Тот в ответ усмехнулся:

— Она и есть белошвейка. На ткань и шелковые нити нужны деньги. У меня их пока нет.

Балаганщик почесал подбородок:

— В Миль-Канасе можно будет купить. И работы там много...

— Знаю, — ответил Сингур.

В этот миг старик почувствовал, что его собеседник напрягся и, словно ощетинился весь. К их кибитке подошел один из наемников — широкоплечий мужик средних лет со сломанным носом и темными волосами, заплетенными на виргский манер во множество кос.

— Мне знакомо твое лицо, — сказал наемник Сингуру. — Ты не был в той заварухе при Алате?

— Нет, — ответил тот. — Не был. Возможно, просто, на кого-то похож.

Его собеседник задумчиво кивнул:

— Возможно, — и тут же оживленно добавил: — Я встречал одну шлюху, которая с лица была точь-в-точь, как моя невестка. Было занятно поиметь ее за несколько монет. Правда, она оказалась такая пьяная, что заснула. Поэтому, я, когда уходил, забрал деньги. За что мне платить, если она в деле не участвовала?

Он расхохотался, хлопнул Сингура по плечу и сказал:

— А жаль, что ты не был при Алате. В их молельных крепостях было столько нетронутых девок. И все-таки, где-то я тебя как будто видел...

Сингур ответил:

— Вряд ли.

На том их беседа и закончилась. Однако Пэйт нутром чуял — его попутчику этот разговор пришелся против шерсти. На следующий день, когда солнце поднималось в зенит, телеги выкатились к Зеленому Устью. Два пологих склона зажимали между собой дорогу, и та, петляя, тянулась в их тенистой ложбине несколько переходов.

Сингур все это время безмятежно сидевший в кибитке, вдруг тронул Пэйта за плечо:

— Стой. Надо проверить колеса.

Балаганщик недоуменно поглядел на попутчика и спросил:

— Чего это ты всполошился?

— Остановись. Мы их нагоним. Надо проверить...

Пэйт все-таки натянул поводья:

— Отстанем ведь.

— Эгду окликни, — сказал на это Сингур.

Балаганщик пронзительно свистнул, чтобы сестра, ехавшая впереди, тоже остановилась.

— Ну? Чего еще? — снова повернулся старик к попутчику.

— Переждать надо.

У балаганщика округлились глаза:

— Ты спятил что ли? На солнце перегрелся? Так водой облейся. Тут самые лихие места, а ты нам от охраняемого обоза отстать предлагаешь? Совсем рехнулся?

И тут же закружились в голове тревожные мысли — ведь узнал его откуда-то тот виргский наемник! Что за лихого человека везет балаганная кибитка? Не удумал ли злого чего? Однако Пэйт вовремя напомнил себе, что все злое Сингур мог сделать и раньше.

— Не следует за ними ехать, — тем временем сказал ему собеседник. — Надо переждать.

— Чего пережидать? Скажешь ты толком? — вспылил Пэйт, глядя на Зеленое Устье, в буйных кущах которого уже скрылась последняя телега с последним же всадником, ее сопровождающим.

— Они не доедут. Нам нужно остановиться.

Эгда, спрыгнула с облучка своей телеги, подошла к мужчинам и стала рядом.

— Чего вы тут замерли, как присохли? — удивилась женщина. — Отстанем ведь! Ждать-то они нас не будут.

— Вы как хотите, а мы с сестрой не поедем. Эша, выходи! — приказал Сингур.

Его сестра, ехавшая в повозке с близняшками, тот час же послушно спрыгнула на дорогу. Девчонки Пэйта высунули одинаковые любопытные физиономии — одна справа, другая слева — поглядеть, что происходит, отчего остановились.

— Хотите, езжайте. Мы остаемся, — Сингур вытащил из кибитки свою видавшую виды суму.

Пэйт выругался и хотел было хлестнуть лошадь, но сестра его удержала.

— Не торопись. Давай и правда повременим. Ежели чего, просто повернем на северный тракт и дождемся нового обоза.

Балаганщик досадливо врезал кнутовищем по облучку и снова выматерился.

— Ну, чего вылупилась? Давай, харч доставай, уж коли стоять, так с пользой! Да и лошади пусть отдохнут.

Сингур поднялся по склону, отыскал ручей и набрал два меха воды. Был он спокоен и нетороплив. А Пэйт про себя досадовал, злился неведомо чему. Солнце уже катилось к горизонту.

— Может уж и заночуем тут? — спросил балаганщик, потому как не видел смысла в том, чтобы пускаться в дорогу, когда вот-вот начнет смеркаться.

— Нет. Ночью будем ехать. Медлить нельзя, — сказал Сингур.

— Тьфу ты, Лекка тебя успокой! — выругался старик. — То стоять надо, покуда светло, то ехать всю ночь! Куда ты поедешь по дроге такой? Одни камни! А ежели колесо сломается или ось треснет?

— Не треснет, — невозмутимо ответил Сингур. — А мешкать нельзя. Устье нужно к утру миновать.

Эгда вдруг удержала его за запястье и сказала:

— Ты зачем пугаешь так страшно? Что там на дороге?

Он ответил только:

— Увидишь.

Они и впрямь увидели. Солнце уже закатилось за склон холма-горы, но в Устье еще было светло, и камни казались золотыми в закатном свете. Давешние попутчики балаганщиков — нагие и окровавленные — валялись кто где.

Пэйт подозвал собак, чтобы не взялись вылизывать кровавые лужи. Псы отошли от тел с неохотой и с такой же неохотой запрыгнули в кибитки. Старик тем временем счёл погибших. Не хватало пятерых, не то шестерых. Значит, живьем взяли. Из наемников он не досчитался двоих. Остальные лежали, кто со стрелой в глазу, кто со стрелой в боку, кто зарубленный.

Добра при убитых не осталось. Налетчики не брезговали — забрали и окровавленную одежду, и сапоги. У некоторых отрубили пальцы вместе с перстями.

Балаганщик осенил себя охранительным знамением и прошептал:

— Кутталь забери тех, кто это сделал...

Сингура открывшееся зрелище не напугало и не удивило. Он спрыгнул с телеги и растащил в стороны тела, которые мешали проехать. Из материной кибитки выглянул бледный от страха Гельт. Он обнимал за могучую шею пса и с ужасом глядел на мертвецов. Увидев одного с разрубленной головой, мальчишка позеленел и спрятался за кожаным пологом.

— Поехали, — Сингур забрался обратно в повозку.

Они двинулись вперед в молчании. У Пэйта даже мысли ворочались в голове с трудом. Он никак не мог осмыслить, откуда его попутчик мог узнать о случившемся? Неужто и впрямь колдун?

Вельды ехали весь остаток дня, весь вечер, всю ночь и лишь, выкатившись на широкий тракт, остановились. Пэйт обернулся к спутнику:

— Откуда ты знал? — спросил он. — Говори, или дальше я тебя не повезу.

Сингур посмотрел на него исподлобья, а потом ответил:

— Я чую дорогу.

— Ты — колдун? — насел на него балаганщик. — Повелеваешь темными силами?

Его собеседник в ответ усмехнулся:

— Если бы... Нет. Я не колдун. Но умею чувствовать дорогу. Это... дар такой.

Старик рассвирепел:

— Ах, дар? Дар такой? Те люди могли не погибнуть, если бы ты им сказал, что впереди нет дороги и ждет засада! Мы платили им...

Сингур посмотрел на Пэйта и тот осекся, будто подавился невысказанными еще словами:

— Тем людям я не обещал добраться до Миль-Канаса невредимыми, с ними у меня никакого уговора не было. А с тобой был. Скажи я им, что пути впереди нет, они бы подняли нас на смех и все равно погибли. А если бы поверили и прислушались, то я бы уже не был вольноотпущенником. Так что ты просто сиди и радуйся, тому, что жив, в отличие от них.

Пэйт как-то притих и съежился, а потом сказал неловко:

— Ты... не гневайся... спасибо, в общем...

Сингур в ответ промолчал. Больше они в тот день не разговаривали.

К Миль-Канасу балаганчик старого Пэйта подъехал на закате. Каменистые холмы делались все больше и выше, а рощи деревьев на них и ленты узких рек казались вышитыми. Дорога текла и текла вперед — к белому городу, казавшемуся в лучах закатного солнца и розовым, и лиловым, и багряным, и пурпурным...

Сингур слышал, что столица Дальянии строилась не вширь, а в высоту, ибо город поднимался вверх по холму и венчал его Храм Джерта. Отсюда были видны на фоне темнеющего неба величественные арки и колонны, сияющие маковицы. Зачем нужен храм без стен и крыши?

К счастью, при въезде в столицу никаких заминок не случилось. Белые ворота, оббитые кованым кружевом, оказались ещё распахнуты. Бойкие толпы приезжих потихоньку иссякали и уже не были особенно многочисленны. Телеги скрипели не столь пронзительно, как утром и в полдень, когда повозки наводняли тракт. Даже лошади и те фыркали устало и негромко, а люди переговаривались вяло, вполголоса, утомлённые долгим странствием.

На привратной страже тут стояли мечники Храма. Они пропускали паланкины и телеги, взимали мзду, подсказывали, где можно оставить лошадей и повозки. Плата за въезд в Миль-Канас была установлена по числу лошадиных голов и количеству путников, цена, конечно, немалая, но и не бессовестно высокая. Плохо тут было другое — передвигаться на повозках получалось лишь в нижней части города, которая, располагалась, собственно, у подножия холма. Больше дорог в Миль-Канасе не было, ибо состояла столица Дальянии из одних лестниц. Лестницы эти были разных цветов, длины и ширины. Они тянулись вверх, соединяя улицы, и разбегались в стороны, перетекая в кварталы. Поэтому перемещаться по столице можно было либо на своих двоих, либо на паланкинах, которые носили специально обученные рабы или вольнонаемные.

Сингур жадно оглядывался по сторонам. Город был высоким и белым, а улицы мощеные желтым песчаником не знали ни пыли, ни грязи, ни луж. Даже желоба сточных канав и те выкладывали камнем. А деревья, если находили клочок земли, на котором могли укорениться, росли с толстыми узловатыми стволами, с раскидистыми кронами.

И дома тут словно переходили один в другой, поднимаясь по холму белыми уступами, выпирая квадратными двориками и плоскими крышами, опоясываясь узкими улочками, огибающими холм. С той, другой стороны, можно увидеть море. Оно будет, как на ладони, а блеск воды и белизна стен ослепят...

Миль-Канас был красив. И богат. Хороший город. Сингуру понравился. Если бы не Храм на вершине. Храмы брат Эши не любил. Никакие.

Недалеко от городских ворот Пэйт отыскал площадь для постоя. Тут был колодец, сточная яма, рядом конюшни и постоялый двор. Хочешь — останавливайся на площади бесплатно, хочешь — покупай место под крышей для себя или лошадей. Денег у малого балагана было не в избытке, поэтому остановились просто так. Напоили коней, напились сами. Эгда в каменной чаше, нарочно сделанной в мостовой, развела огонь, приготовила ужин.

— Мы свой уговор выполнили, — осторожно сказал Пэйт, намекая Сингуру на то, что пора бы ему и честь знать — оставить их в покое.

— Да, — кивнул собеседник. — Но мне все еще нужна твоя помощь, — сказал он и добавил сразу же: — Не безвозмездная.

Балаганщик смерил мужчину задумчивым взглядом.

— Что за помощь?

— Для тебя никакого риска, — ответил тот. — Завтра сходите со мной в одно место. На том и распрощаемся.

Пэйт уперся:

— Никуда не пойду, пока не скажешь, чего затеял.

Сингур терпеливо объяснил:

— Я ведь не просто так сюда приехал. Это столица как-никак. Богатый город. Здесь можно заработать. Все по закону. Тебе отдам пятую часть от вырученного. По рукам?

Старик вздохнул.

— Сперва погляжу, как ты зарабатывать собрался, а там уж и решим.

Сингур кивнул:

— Завтра. Эша, ты сыта?

Сестра поспешно кивнула, словно боялась, что брат сочтет, будто она голодна и несчастна.

— Иди спать.

Пэйт ожидал, что девушка, как прежде покорно выполнит то, что велено, но она его удивила. Отставила в сторону треснувшее блюдо и взяла брата за плечо. Он посмотрел безо всякого выражения. И тогда тонкие девичьи пальцы замелькали в воздухе. Язык немых. О чем она говорила? Балаганщик не знал, а Сингур ответил только: