Миша-Мишутка Романов

остальным ночникам по 250 на брата.

Сижу на баз ловлю слухи обеими ушами. Ситуация для меня напряжённая.

Я, мол, не дух Михаила 1 ,а Ивана Грозного.

Рассмотрел бумаги подписанные отцом, ну ничего, через неделю с этим можно

когти рвать из столицы, на север пора. Для моей частной охранной службы -РСС

золотой запас создавать.

Статейку в Имперской правде опубликовал — мол родичей бомбистов бог наказал.

Ни кто в столице не поверит — а приятно.

Неделю сидел на базе — пользуясь возникшим страхом, стриг баранов.

То есть брал в долг под векселя Издателя Имперской Правды — Усача, с моей припиской внизу — мол, гарантированно Михаилом.

Двухгодовые векселя, типа, беру 100 через два года 120, но не раньше.

Взял в долг у всех, на кого добыл твёрдую компру.

Ну, вот и 12 марта — сегодня попрощался с матерью. Взял с собой грамотную няньку.

Легенда поездки Усач везёт меня к родичам на Кубань — у него отец там крутой магнат

то бишь старшина войсковой писец землю отписывал ну и себя не обидел.

Усач младший. Их семья уже 20 лет бой за дворянство ведет, ну я ему князя

лет через 10 пообещал.

Так вот я, мол, еду к его родне. Про Колыму молчу, тем более заеду и на Кубань

там, по словам Усача много из безземельных казаков много народа

лёгкого на подъем. А сам на Колыму. Я для Валеры за год до событий

маркетинг проводил, чем живут наши главные оппоненты из адыгейцев — золотишком

живут. Вот я туда и слетал. Рудник, где у них доля посмотрел бараки рядом, людей умных

поспрашивал — приехал так и сказал Валере — не надо туда лезть — съедят.

Ну, все. Хватит воспоминаний. В дорогу.

Глава 5

Территория Российской Империи

Земля. Санкт — Петербург, Бологое

12.03.1881-14.03.1881

Кличут меня Усач, я и не обижаюсь — громко имя это звучит ныне.

На пороге нового двадцатого века мой Император велел мне описать нашу поездку за златом

сибирским. Я — верный слуга царя — пишу.

Выехали мы, дай бог памяти, 14 марта. Отец императора, непочивший тогда ещё, Александр 3

(Угрюмый). Выделил поезд сыну. Выделил охрану, которую тот с радостью принял, и нянюшек, от которых он

отказался — кроме одной — грамотнейшей из них. Она и сейчас со мной — мать

моих наследников и услада взора. Матушка-царица, всё с Николкой безглазым возилась,

выхаживала. Не в себе она была уже тогда не много — вот и отпустила без слов.

Но описания того дня начну не с отъезда, а ране. Не доехали мы до вокзала —

малец наш великий, орёт, стой. Ну, думаю, опять себе под крылышко брать будет.

И точно — возле поворота — музыкант слепой. Играет знатно — дудочка у него,

лютенка, и девочка мала — дочь видать — поёт яки ангел.

Ну, выходим мы, значит. Первым Лаврентий выпрыгивает по сторонам зыркает, волчонок этакий.

Чую, Малец прикажет, набросится на меня с одними зубами и горло перегрызёт.

А мои молодцы будут стоять и смотреть, а то и помогут — подержат меня под

белы рученьки, потому как видят в мальце великого царя.

Ну, ладно, отвлёкся я. Забрали мы слепца с повязкой и барахлишком. Малышка дочкой его оказалась. Бездомные

одни одинёшеньки на свете. В столицу пришли неделю как.

Царь-малец няньку спрашивает — где, мол, поблизости музыкальная лавка — инструменты получше купить нужно.

Солнышко мое, оказалось, знала — торговец ейный дальний родич. Приехали — купили, малец проворчал только — ну на безрыбье и карась — щука.

Приехали на вокзал в час по полудни. Царь пары приказал побыстрее разводить,

шайку свою малолетнюю по вагону рассадил, постращал их маленько, а сам с новенькими заперся.

Стою рядом с купе ихним. Слышу голосочек — колокольчик песню незнакомую выводит, так что заслушаешься.

Слова за душу берут и гитара звучит нежно.

Под небом голубым

Есть город золотой

— ну, дальше вы не хуже меня знаете, слышали, небось. Доехали мы до Бологого,

-полпути до Москвы за два дня. Сделали три коротких остановки, а на четвёртой царь приказал поезд на запасной путь загнать.

Утро было, вот и созвал он своих волчат, по тихому слух распространить, что, мол, он, царь-дитя по велению отца своего, с подданными разных сословий знакомится будет.

Крестьянами, купцами, дворянами. Сегодня значитца, чтоб были только крестьяне.

Ближе к вечеру поели мы, костры запалили — один и них огромный — метров шесть в поперечнике, ну и народ стал подтягиваться.

Мужики трусят. Боязно им, но любопытно на царя будущего поглядеть, про судьбу свою горькую, если выйдет, поведать.

Царь шестнадцать среди них выбрал, бабы средь них две были, к костру большому посадил, стал угощать и разговоры заводить.

У других костров и остальные крестьяне расселись. В провизии недостатку не было — малец еще утром предупредил что разговаривать

выберет из тех, кто харчи к общему столу припрёт.

Сидим мы подле костра — царь всех гостей расспрашивает. Про житьё их мыторное узнаёт и, как мудрый старик, степенно кивает.

Много гуторили о выкупных за землю, вместе решили — плохо это. Мол, сколько наших солдат из крестьян кровью своей родную землю удобряет.

Грех за эту землю, выстраданную плату требовать. Мал я, вздыхает царь, подросту вот — да и отменю выкупные, а коле не согласен кто будет

кину клич среди солдатушек моих, ну тогда, мол, пусть дети ваши не зевают, меня поддержат кровушкой своей, а лучше чужой.

Я сижу, ни жив, ни мертв, глупый был тогда — эти речи государя за крамолу великую принял.

Хотя малец не из тех, кому палец в рот можно положить — руку откусит.

Сидим мы, а он всё бает, мол, те бомбисты свободы равенства обещают. А сами они говорит, и за пазуху лезет, золотом не нашенским за бомбы расплачиваются.

И передаёт по кругу деньги англицкие, гинеи по ихнему. Две деньги и обе бабам.

Даёт каждой из них по одной и говорит, не тратьте их, а людям показывайте со словами моими.

Нашёл их, мол, мой верный Лаврентий у ворога лютого, народовольца который бомбы за них покупал.

За химию всякую золотом, чужденским, расплачивался, делал из неё бомбу и царя освободителя порешил.

Царь Лаврентию кивает — тот встаёт и крестится, так, мол, и было люди добрые.

Послал, говорит меня царь мой — и на мальца кивает, к ихнему главному ворогу-злодею,

который колдовством-алхимией своей бомбы делал.

Потому как я, допрежь, чем государевым человеком стать, недалеко от логова

бомбиста того звериного на дуде играл — народ веселил.

Знал я тот двор как свои пять пальцев.

Не раз там от ветра лютого там прятался. Пошли мы я, трое казаков и местный городничий.

Дядьки сразу без разговоров, и чего с ворогами гуторить, за брёвнышко взялись и стали дверь выносить.

Трое в дверь били, а мы с дядькой безухим, кивает на того казака, что сзади него стоит, на двор задний, неприметный.

И вываливается оттуда ворог лютый с пистолем. Я ему в ноги кинулся

он выстрелил, падая, но промазал, а боле не успел безухий, ему рукоятью сабли промеж лба засветил.

Я ему руку за пазуху запустил, бумаги нашёл и кисет кожаный — в нём деньги

рубли золотые были и эти монеты. Десять таких монет было. Две из них вам отдали.

Другим тоже людям добрым раздадим, чтобы правду про шпионов ворожьих знали.

Опять Государь говорить стал. Медленно слова цедит. Деды, мол, землицу нашу защищали — воевали зело.

А дети ихние городские воевать не хотят. Злато берут за убийства тайные.

Плохо это деды, мол, в гробах переворачиваются, видя, как разбазаривают в боях с ордой, с крестоносцами лютыми.

Забыли дети предков. Забыли.

И тут сзади его как по волшебству гитара заиграла и полилась песня

знакомая ныне многим—

— Вся его долгая жизнь только работа —

— вся его трудная жизнь только заботы...

Выводил ангельский голосок, бабы начинали всхлипывать.

— Ночью ворожий отряд в хату ворвался—

— Жить уцелевший старик чудом остался —

— Но, не проснувшись, лежат дочка и внуки—

— Рвут клочья белых волос старые руки—

Тут слёзы заблестели и у стариков, а мужики кулаки стискивать начали.

— Сабельку, взяв с пепелищ, молча побрёл он—

— Где-то звучали вдали смех разговоры—

— За деревянным мостом вьётся дорога—

— Кони тянулись по неё в линию строго—

— Вышел из леса старик сабельку вскинул—

— Весь край родимый он наш взглядом окинул—

_ Рыцарь, какой то, взглянув, двинул конягу—

— Молча навылет пронзив деда беднягу—

— Кони тянулись вперёд в линию строго—

— Солнце за лес заползло, вьётся дорога—

— Сколько ещё впереди мирных окраин—

— Рыцарь, скривившись, сказал русиш ист швайн—

Мы просидели с минуту над костром не в силах молвить не слова — только бабы плакали.

А царь опять заговорил душевным тихим голоском.

Этого хотят они для Руси, расчищая бомбами дорогу для своих хозяев.

Для англичан, немцев других ворогов которые пока рядятся в одежды союзников.

Все они хотят больше земли, золота нашего, руды, угля нефти.

Хотят они опять в кабалу народ и чтобы без юрьева дня до смерти

добывали мы для них недра земли нашей. А несогласных, старых и немощных

в землю на удобрения, чтобы пуще она цвела — кормила их солдат.

Не хотят перемен они для русского народа, не хотят, чтобы инженеры его

делали новые пушки, корабли, ружья. Чтобы цари-освободители, цари-войны в земле лежали их взгляды не мозолили.

Хотят сначала навязать народу русскому ихние дерьмократии, где решает всё

тот, у кого больше денег, а не за кем идут, правда, земли нашей — армия ее, флот её.

С теми с кем слово божье.

И не ведают многие из этих гимназистов-бомбистов, что продали рогатым заграничным купцам

душу свою, не за тридцать серебряников даже, а за грош.

Что царь у нас в душах — это отец, а Россия-Мать, что, уничтожив всех царей, они развалят нашу

матушку на окрававленные лохмотья, где бомбисты-дерьмократы будут рвать глотки друг другу за власть.

А крестьянство так и не получив обещанного будет медленно вымирать.

И завоюют осколки эти по одному, и не будет им пощады от ворогов лютых, ибо иуды не нужны им будут боле.

Я знаю — сказал.

И снова полилось пение, заиграла гитара.

— Под небом голубым—

— Есть город золотой—

Потом закончилась и эта песня.

Встал будущий государь во весь свой малый рост и сказал он —

верю, верю и знаю, что приведу нашу матушку Россию к подножию этого чудного города.

Что будут расти поколения уважая сделанное отцами своими. Что вороги скорее отрубят себе руки, чем протянут их к земле нашей, политой

кровью дедов, что подавятся тридцатью монетами все иуды.

Перекрестился он, поклонился сидящим в пояс и пошёл во тьму к поезду.

Глава 6

Территория Российской Империи

Земля. Москва

14.03.1881-16.03.1881

Ночью, часа в два, поезд тронулся. На следующий день мы были в Старой Столице.

Государь был бодр и весел, делил своё время между нами и слепцом с дочерью.

Бегал, как нормальный малыш, туда сюда задорно топая ножками.

Ну, вот и Москва. Здесь нас, как и было уговорено, сначала встречали купцы — Целая делегация.

Повёл себя, в отличие от прошлого раза с крестьянами, как купец. Барственно и радушно,

с благодарно натянутой высокомерной гримасой откушал хлеб с солью.

Потом с эскортом проехал в хоромы одного из купцов первой гильдии.

Разговор шёл степенно под вкусную снедь уже час. Купцы привыкали к Царю, о котором так много слышали

но многие не верили в разумность карапуза. Царь барственно отщипывал от разных блюд, одобрительно кивал.

Я и остальные казаки молча уплетали за обе щёки. К вину прикладывались умеренно — приказ царя.

Гуторили степенно о ценах на рыбу, соль, пушнину и шерсть, другие товары не забывали.

У царя, надо сказать, в одном из вагонов была типография — небольшая один печатник с двумя помощниками.

А в Бологом оставил часть напечатанного, номера Имперской правды.

Оставил безухого начальником местного отдела РСС — тому понравилась дочка местного старосты

дал ему 1000 р. денег потом о чём-то шептался до отправки.

Так вот гуторят царь и купец. И государь с мудрыми глазёнками на своём личике пеняет купцу — много, мол, аглицкой ткани берёте за границей,

свою производить надобно. Один из купцов возражает — мол, свои фабрики есть.

Тут Михаил мне кивает — я достаю из сумы у ног 30 кожаных папок.

Развязал одну царь да взгромоздился на стол. Поближе купчишек подозвал и ну им листочек за листочком показывать

и объяснять что-то начал. От туда только и слышалось — противоположный водный поток, производительность, другие мудреные слова.

Потом всё обратно сложил и говорит купцам — кто 1000 р. даст того и папочка. Все разобрали — ещё просили — царь деньги взял и

пообещал, буду послезавтра уезжать — готовы будут. На те деньги, что вы мне дали товар отвесьте —

и список подал те порассматривали заказ, в затылках почесали.

Найдём, сказали, всё что надобно, за те же деньги. Ну и ладушки сказал царь, а теперь другой вопрос.

Еду я не просто так, сами понимаете. Дела впереди у меня большие.

Помощники мне нужны образованные и верные — от каждого из вас кто решится.

И передаёт по кругу бумагу и передаёт по кругу бумагу с подписью батюшки своего.

Мол, разрешает он своему сыну для своей безопасности от террористов подлых

создать и возглавить во славу России Русскую Специальную службу.

Пусть не смущает, мол, вас его возраст — его слово — моё слово,

его подпись моя подпись. Решение остаётся в силе пока я, присутствуя лично,

с моим сыном Михаилом не подпишем другой документ противоречащий этому.

Прочёл Михаил нам всем вслух эту бумагу и говорит купцам —

кто в РСС поступит служить, моими людьми будут. Моя охрана и другие воины — первый отдел.

Второй отдел Ваши родичи. Каждый должен знать не менее одного иностранного языка, от каждого вступительный взнос 5000р

Будут на месте прибытия созданы предприятия, и товары ихние будут продаваться через ваших сынов,

под вывесками Михаил Романов и К — вместо К в каждом торговом доме будут разные ваши Фамилии.

Так что кто любит меня — со мной. И помните, кто не со мной, тот против меня, а кто против меня, и он похлопал по сабельке на боку.

Ну, хватит разговоры разговаривать — отдадим должное десерту.

Ближе к ночи он говорил с пятёркой самых богатых купцов, у каждого из которых, были мануфактуры.

Разговаривал с ними приватно, присутствовали только я и Лаврентий.

С ними он говорил о конвейере, продал ещё 5 папок по 5000 за каждую,

но как мне показалось, купцы уходили от него довольные.

Ложился царь, впервые выглядев, устало.

Следующий день начался, как обычно у государя, с бурной деятельности.

Он приказа Лаврентию найти Московских газетных мальчишек и раздать им номера Имперской правды напечатанных в вагоне.