— Че ты, Дань, че тут?
— Да ничего, Паш, запарился. Покурим?
— Покурим! Мы сегодня хорошо поработали, можно и шабашить,так?
Но, покурив, мы не покладали рук, пока полностью не вычистили нашего зверя и не зафиксировали. А циркуль... Да , черт возьми, очень похоже было на циркуль... Я законсервировал его и положил в нательную сумочку к документам. Не лучшее место, да, но пока пусть побудет со мной.
За эти три дня, что мы пробыли в Чеше, у нас нашелся друг. Чешинский мальчишка-очкарик, семиклассник, пожалуй, пришел и встал у раскопа, сосредоточенно глядя на Петрушу, вернее на фрагменты Петруши, которые мы едва-едва начали отчищать от породы.
— Привет, — сказал я ему вполне добродушно.
Он рассеянно мазнул по мне взглядом и снова уставился в Петрушины останки.
— Это что у вас? — спросил он строго, поправляя очки, характерным жестом, — указательным пальцем под дужку на переносице. — и указал на кости.
Я поклонился, словно представляя знакомого,
— Ютараптор, сэр! (название чеширраптор пришло мне в голову чуть позже, да и то , оно , пожалуй, было несерьезным, мне запросто могли не позволить так его назвать)
Юное дарование цинично сплюнуло под ноги и подняло на нас глаза полные презрительной жалости к нам ,слепцам и недоумкам, —
— Чушь! Это! Не! Юта! Раптор! — произнес он по слогам.
Паша воткнул в кучку породы деревянную лопатку и полез за сигаретой, приготовясь наблюдать интересный цирк с корридой. Юрик, второй мой адъютант, иронично усмехнулся и присел на ящик с инструментами.
— Ну и что же это, по-Вашему? — уже несколько раздраженно спросил я, чувствуя себя задетым, и тут же взяв себя в руки, уже вежливо поинтересовался:
— Кстати, как Вас зовут, юноша?
— Не знаю! — сказал он, и начал задумчиво теребить нижнюю губу, приглядываясь к Петруше,
— Нет, правда — сказал он, — вот посмотрите, скелет почти такой же, но есть различия...
Стало ясно что его не знаю относится не к имени. Мальчик присел на корточки и указал на череп,
— Вот, глядите, затылочная часть у него какая круглая! А у ютараптора затылок вот такой , скошенный как фургон жигуля! У этого башка в полтора раза больше!
Мальчик замолк и снова вперился в раскоп, я, ей-Богу, испугался, что под его взглядом кости вспыхнут, ТАКИМ КОНЦЕНТРИРОВАННЫМ И пристрастным был его взгляд.
И плечевой пояс у него шире... А длина меньше... А лапа!.. — мальчишка лег на живот и практически свесился в яму. — Смотрите, какая лапа!
Я, в замешательстве, (неужели пацаненок усек что-то такое важное, что я, десять лет бредивший раптором, с детства помешанный на этой теме, про... ал? ) тоже уставился на лапу.
— Ох ты, ни хр...на себе... — я опешил. Вгляделся. — Да нет, погоди... Ну и что?
— Как это 'ну и что', дяинька взрослый ученый? — съязвил мальчик.
— Да вот так это! Смотри , пацан! — теперь я лег на землю и свесился головой в яму к Петруше. — Про череп и плечи это ты правильно... Но это вполне может быть разброс параметров, допустимый для разных особей... А лапа... Кто тебе сказал, что это не увечье? Конечно, к лапе надо присмотреться, но , ты, мальчик, полегче насчет ученых... Да как тебя зовут-то?..
Глава 3. Шанс стать богатым.
Вечером мы с Мишкой, так звали этого вундеркинда, дежурили у раскопа. Потрескивал костер, не слишком сухие наши дровишки уютно пели и стреляли, выбрасывая в темноту снопы искр. Мы пили травяной чаек и обсуждали главным образом лапу.
— Похоже ты прав, Мишка, это не ютараптор. Знаешь, вот Аристотель, он до конца жизни считал что у мухи восемь ног. И за ним потом ученые все повторяли... Что б ему взять , поймать да посчитать... Вот и я , когда увидел нечто, напоминающее ютараптора, подумал, что передо мной местная разновидность этого занятного зверя. А я ведь всегда мечтал найти именно его... Нет, разумеется, наша зверушка из семейства дромеозаврид. Видишь, когти на задних лапах приметные, когда живой был — они вверх торчали. Так что он бегал на двух пальцах, а этот — вверх, чтобы , значит, не тупился. А вот передние лапы... Передние лапы, брат, удивительные и о многом могут нам рассказать... И говорят они, что Петруша , хотя и был примерным дромеозавром, но явно никогда не состоял в партии ютарапторов. Это новый динозавр, неизвестный науке.
Мальчик молчал, время от времени поглядывая на Петрушу, и поправляя сползающие очки.
— Вот смотри в чем дело, — продолжил я, — один из пальцев на кисти передней лапы несколько смещен, и как бы противопоставлен двум другим, но не так, как на человеческой кисти. Большой палец уехал назад и в бок. Это, понимаешь, переразвитие того же механизма удержания одного из пальцев в боевом положении, что и на задних лапах у всех дромеозавров.
Мишка сказал:
— А вот, когда откопали рапторов, многие ученые говорили, что они самые умные среди всех прочих завров, что рапторы охотились стаей, с рапределением ролей. Ну там, одни загоняют, другие отвлекают, третьи нападают. Говорили , что если б они не вымерли, могли бы стать разумными , как люди. Вот я и думаю, а может этот как раз такой?
Я рассмеялся, хотя при мысли о 'циркуле' у меня по спине пробежал холодок.
— Да нет, это врядли. Разумный динозавр? Вот уж это чепуха!
— Но, Даня, посмотри же на лапу! Такой лапой можно работать!
— Не смеши мои палеонтологические кисточки! С такими когтями на передних лапах? Это же машина убийства и только.
— А ты видел как девки-секретарши на клаве стучат? Видел? Они справляются. Да и когти у него... Небольшие. Ты глянь, глянь! Ты честно думаешь, что он мог трицератопса разорвать этими когтями?
Я задумался. С какой стороны не погляди на Петрушу, он был каким-то слабеньким раптором. Не такой сильный, не такой большой, как товарищ uta-ah-какой раптор, Петруша был по размерам ближе к человеку, росточком всего метра два, если допустить, что он, как мне это кажется по скелету, держался несколько прямее , чем другие дромеозавры. Но... Хм... Такая лапа вполне могла бы держать палку... Но... и что из этого?
Мишка, четырнадцатилетний местный пацанчик, был поведен на динозаврах. И откуда бы такие интересы? Родители его были люди простые, отец водитель на автобазе в районе, мать учительница английского. А вот же с шести лет приспичило мальчишке динозавров — увидел на рисунке в детской энциклопедии. На момент нашей встречи он перечитал все, что нашел по теме, пасся на палеонтологическом форуме.
— Зачем тебе эти динозавры? — спросил я.
Он широко улыбнулся.
— А тебе зачем?
— Я первый спросил!
Он засмеялся.
— Ну ладно... — Мишка сосредоточился, — понимаешь, они такие... они нездешние, они такие... красивые! И большие, сильные... И в них тайна! Куда они все подевались? Почему вымерли? И что с нами будет? Вот лежат эти косточки в земле миллионы лет, — на словах 'миллионы лет', его голос зазвенел, — а люди пришли, выкопали, посмотрели, и говорят — было так-то и так-то... А может не так все было и не так все будет?
Я потрепал его по вихрастому затылку. Очень уж напоминал мне меня самого в его годы. Это нас с ним и сблизило...
Про 'циркуль' я ему, конечно, не сказал. И вот почему: на первый взгляд, на взгляд простого человека, такая находка гарантирует мне место в истории, и в дальнейшем обеспеченную жизнь. Но надо же знать наше научное сообщество. Годы борьбы за возможность самостоятельно работать, многому меня научили. На самом деле (хоть и говорят что на самом деле самого дела нет), это азартная игра. Когда происходит такое революционное открытие судьба открывателя — рулетка. Его могут понести на руках, а могут распять, вплоть до публичного осмеяния и отлучения от храма науки. А я никогда не пробовал жить без храма науки. Но я же сказал — рулетка. То есть может быть на щите, а может быть и со щитом. А вот если я еще вытащу 'циркуль' на всеобщее обозрение, и скажу что чеширрапторы, судя по найденным мной доказательствам были разумными существами, занимались ручным трудом, и даже геометрией, меня совершенно точно и неотвратимо смешают с говном, и выкинут на газон, даже не за утверждение, а за одну только гипотезу, чтобы не повадно было гипотезы измышлять. Оккамовой бритвой по горлу и в колодец. Сразу. Потом, возможно, опомнятся, но лет через пять, не раньше, когда мне будет уже все равно. Одним словом, пока у меня нет приемлемого объяснения (хорошо бы оно было и правдивым, но это как придется) по поводу этого циркуля, показывать его никому нельзя. Даже если я буду молчать, меня уроют на всякий случай, за то что нашел. В этом циркуле смерть моя, как Кощеева смерть была в яйце. Ну, а коли мне повезет, и я пойму что это за чертовщина, и каким хреном она оказалась в меловом горизонте, я уж как-нибудь смогу объяснить, почему я ее не обнародовал. Например, скажу, не придал значения. Только поймите меня правильно. Я люблю динозавров, люблю науку, люблю свою работу, я не какой-то там прожженный мошенник-карьерист. Просто не хочу заниматься чем-то другим, когда меня вышвырнут. Хочу заниматься своим делом.
Утро принесло новости. На раскопе появились посторонние. Мишку я посторонним не считал, он как-то сразу у нас прижился. А это были настоящие, стопроцентные посторонние, вид которых совершенно не вязался с понятием раскопок, и даже с понятием физического труда. Их было трое. Двое — этакие боевые муравьи — бодигарды с отмороженным видом, третий — , эээ, как бы сказать, — деловой муравей. С остреньким адвокатским рыльцем, с глазками-сверлышками, и натужной улыбкой. Вылезли они из вертолета, голубенького такого вертолета известной Владивостокской компании.
Деловой сразу взял быка за рога:
— Мы к Вам , профессор...
— Да я не профессор, — отозвался я, с любопытством разглядывая приезжего и гадая чего ему надо от меня. Решив, что нас перепутали с геологами, я расслабился. Сознаюсь , от чего-то я сразу подобрался еще издали завидев вертолет, а уж когда появились гости, у меня совершенно испортилось настроение. Не люблю я эту публику — корпоративных энтузиастов: тупые, наглые, беспросветно самодовольные, воровитые и ни к чему доброму не способные, ушлепки. Уж простите меня за злословие.
— Да я не в том смысле, — неожиданно сказал 'адвокат', и глаза его блеснули неким специфическим, примороженным юмором, — это, помните, в 'Собачьем сердце' было, — мы к Вам, профессор, и вот по какому делу...
Такое начало меня развеселило, —
— Вы что же, Булгакова читаете? — спросил я, подняв брови.
— Зачем читаю, — почему-то обиделся он, — кино смотрел, хорошее кино...
— И по какому же делу ко мне? —
'Адвокат' стал мне интересен, что-то в нем было любопытное, не стандартное, в отличие от всей этой братии. Он явно соврал, что не читает. Несмотря на лицо-напильник, у него были интонации читающего человека. Что ж, внешность бывает обманчива.
— Пойдемте, погуляем наедине, — пригласил он, и осторожно положил руку мне на плечо. Я оглянулся на моих ребят, вышедших на крыльцо покурить. Рука 'адвоката' окрепла на моем плече и я осторожно убрал ее:
— Я сам пойду.
Он засмеялся.
— Не сомневаюсь.
Мы отошли от домика и 'адвокат' снова завладел моим локтем, бережно поддерживая, он стал водить меня взад-вперед возле раскопа.
— Даниил Алексеевич, голубчик, у меня к Вам есть предложение, от которого...
— Думаете, не смогу отказаться?.. — саркастически спросил я.
Он расхохотался, почесал нос.
— Видите, к чему приводит привычка говорить штампами, становишься предсказуем... Но в нашем случае так и лучше. Видит Бог, мне нечего скрывать от Вас. У меня к Вам хорошее предложение, право... Я знаю, Вы не избалованы хорошими предложениями... не сможете...
Я промолчал. Он подождал и продолжил:
— Вам дадут институт.
Он сказал это так уверенно и твердо, тоном человека не привыкшего сомневаться в своих словах и в их восприятии другими. Он замолчал, ожидая моей реакции. Я не был искушен в торговле и молчал, ожидая, что он еще скажет. Он тогда продолжил:
— Это будет хороший институт. В Европе. Хороший годовой доход. Отличные возможности для работы. Никогда не придется подрабатывать.
Я подивился его знанию жизни российских ученых, не допуская мысли, что он изучал лично меня.
— Вы будете заниматься только наукой. Ваша мама получит хорошее лечение, да, у Вас будут средства для этого. Ваши дети получат хорошее образование. Чего еще Вы хотите? — завершил 'адвокат', несколько раздраженный моим молчанием.
— Ну что Вы! — Я, кажется, понял, что он воспринимает мое молчание не как естественную растерянность и ожидание подвоха, а как проявление жадности, поощрение к набавлению цены. — Я совершенно доволен предложенными марципанами. Не худо бы, конечно, уточнить о какой сумме годового дохода...— я не закончил...
— Пятьсот. Тысяч. Долларов. В год. — Сухо и отрывисто сказал он. — Это джек-пот. Вам такое в жизни бы не светило и светить не будет. К тому же, институт принимает вас работу задним числом, вот контракт. Прочитайте.
Я взял бумагу в руки. Порыв ветра чуть не вырвал ее из моих рук. В глаза бросилась крутая выдавленная печать с логотипом, очень узнаваемым логотипом, известного и чтимого мною крупного международного научного центра 'Палеотексинс'. Этой организации можно было верить, я это знал. Я взглянул на ситуацию другими глазами (пока на сцене не появился Палеотексинс я воспринимал все это, как акцию типа 'загляни под крышечку', несмотря на антураж в виде вертолета и секюрити ).
— Цена вопроса есть. — Сказал я. — Каков же вопрос цены? Я не такая уж звезда...
'Адвокат' поморщился:
— Погодите, Вы им симпатичны, но дело не в этом... Я же сказал, Вас принимают на должность директора задним числом, год назад. Это Ваша зарплата за прошлый год.
Он раскрыл передо мной затрапезный ашановский пакет (это очень правильно, что не блестящий дипломат, который кричит всем окружающим — здесь миллион долларов!!!) и показал его нутро: там были деньги, зеленые деньги, много зеленых денег. С трудом я удержал себя в руках, запретил себе думать о перспективах (но тут же подумал: да с такой мощью можно просеять через мелкое сито всю эту планету и узнать отчего же все-таки вымерли динозавры и много других интересных фактов, есть у меня кое-какие дорогостоящие и неудобосказуемые теории на этот счет). Но... За что же мне такое счастье? Я даже отодвинулся от него.
— Вот это Ваше открытие надо закрыть. — Он снова поморщился , потер глаза, словно они у него устали, — не знаю, что Вы там такое выкопали, да мне и все равно, меня просто просили передать Вам, — Вы должны молчать о Вашей находке, должны работать на 'Палеотексинс', и прямо сейчас я должен снять на видео, все что Вы нашли.
— Но... — я растерялся, никогда в жизни не думал, что мне когда-нибудь предложат взятку. Я может потому и забился в палеонтологию, чтобы быть подальше от этой опасной и грязной сферы жизни, по научному называемой редистрибуцией и реципрокацией. Разумеется, меня пугали не сами взятки, а то, что было с ними связано — склока, насилие, предательство. — Но ведь это преступление!
