Остерия "Старый конь"

— Меня называют Праведник. — сказал он умирающему. — Ты знаешь про меня?

Тот едва заметно кивнул и попытался изобразить на лице уверенную бандитскую улыбочку «я тебя не боюсь, гончая!»

— Я выбью твоей семье помощь от магистрата, — продолжил Мерино. — У тебя ведь есть семья?

Выстрел, что называется, на звук. Догадка, появившаяся в голове у Мерино, цепкий взгляд которого заметил аккуратно, явно женской рукой, заштопанный рукав кафтана бандита.

Еще один кивок, уже без улыбки. В глазах, которые уже видят смерть, мелькнул призрак надежды.

— Ты мне расскажешь, как выйти на вашего куратора. Очень быстро и без утайки. А я дам слово, что сделаю то, о чем сказал. Годится?

— Третий дом от городской стены. Улица Ткачей. Зовут Марта. У нее двое. Один мой. Я тебе верю.

— Хорошо. Куратор?

— Вечерами сидит в трактире «Сломанное колесо». Зовут Эрих. Высокий, рыжий. Шрам от виска… прямо под глазом.

— Каждый вечер?

— Не знаю. Наверно. Марта?..

— Сделаю… — Мерино положил ладонь на грудь умирающего разбойника, ножом во второй руке полоснул ему по горлу — Засыпай…

Мерино оглядел своих людей. Те смотрели на него, в глазах — недоверие и восхищение, смешанное в равных пропорциях. Они уже знали какое магическое действие оказывает на ворье репутация их командира, но вопрос «как?» до сих пор читался в их глазах.

— Джул, — дознаватель взглянул на одного из своих людей. — Сегодня найдешь эту Марту, останешься у нее, посмотришь, что бы дружки этого ее с малыми не порешили.

— Ты серьезно, Мерино?! — Джул был в группе новеньким, другие бы такого вопроса не задали. — Держать слово, данное этому отребью?

— Слово я дал себе, Джул. Исполняй приказ. Остальные — прибрать здесь, трупы на телегу и в город. Надо еще этого Эриха взять.

Сцена вторая

в которой Мерино соглашается взяться за дело, от которого нельзя отказаться. Так же тут говорится о кансильере коронного сыска бароне да Гора, вышибале Бельке, гикоте Дэнизе, и плохих предчувствиях

3 октября 783 года от п.п

Мерино Лик, наставник.

Сольфик Хун, столица Великого герцогства Фрейвелинг

Лето 83-го в Сольфик Хуне выдалось на редкость холодным и дождливым. И, видимо извиняясь за такую накладку, природа решила выдать немного тепла осенью. Причем не в первый месяц, который обычно был продолжением лета, а во второй, когда льют дожди, а вечерами с моря тянет стылым холодом. Пользуясь таким неожиданным подарком славные жители Сольфик Хуна, особенно дамы, вовсю щеголяли вполне летними нарядами, в которых для любого мужчины особенно примечательны были открытые плечи и глубокие вырезы на блузах.

Прогулявшись от центральной части города до околотка, в котором располагался его дом и остерия, Мерино наслаждался этими прекрасными видами, получая исключительно эстетическое удовольствие. Он любил этот город: холодный зимой и плавящийся от жары летом. Любил сложенные из серого гранита стены оборонительных укреплений, белые домики с желтой черепицей, узкие улицы и широкие проспекты, парки и пустыри, величественные храмы и роскошные особняки дворян.

Промотавшись по всей бывшей Империи первую половину жизни, Мерино находил, что именно здесь живут самые приятные люди. И самые красивые женщины. Та часть его ума, что отвечала за анализ информации, конечно, выдавала другое заключение: именно в этом городе Мерино просто жил, не борясь ежечасно с врагами государства и не просчитывая каждый свой ход. Но в такой прекрасный день, пусть и немного омраченный полученной информацией и сорвавшейся встречей с сеньорой Тотти, Праведник предпочитал не слушать эту часть себя. Пусть себе нудит на границе сознания! А мы будем смотреть на солнце и солнечные зайчики, вольно гуляющих по красивым женщинам!

Ближе к Ольховой улице Мерино все чаще приходилось здороваться и отвечать на приветствия знакомых и соседей, спешащих на рынок или просто неспешно гуляющих. За шесть лет он успел стать здесь своим. Человеком, который пользуется уважением. Причем уважением не за способности просчитать ситуацию, не за умение действовать жестко и эффективно, а за хорошую кухню, рассудительность и приятность в общении. Мерино находил, что для него это имеет довольно большое значение.

Остерия «Старый конь» стояла на Ольховой улице, прячась под кроной столетнего, если не старше дерева. Ольхи, разумеется. Двухэтажное здание, на первом этаже которого было само заведение, а на втором — жилые помещения для гостей и самого владельца со слугами, располагалось прямо у небольшого мостика через крошечную речушку, скорее даже ручей. Его местные жители, не мудрствуя, так и называли — Ольховый ручей. Чуть в стороне от входа в остерию пару лет назад Мерино построил летнюю веранду, столбы которой понемногу затягивал северный виноград. Рядом стояла коновязь, к которой был привязал роскошный трехлетний жеребец ирианонской породы. На таком звере могли себе позволить передвигаться только очень состоятельные люди, потому как стоил он чуть меньше, чем годовой оборот остерии.

Мерино удивленно вскинул брови — сегодня он никого такого не ждал. В душе шевельнулись нехорошие предчувствия. Внутренне собравшись он решительно прошел к остерии.

На каменной скамье у входа в заведение, греясь в лучах по-летнему жаркого осеннего солнца, сидел, прикрыв глаза, мужчина. Его возраст находился в том неуловимом отрезке человеческой жизни, когда зрелость уже уступает место старости, но все еще борется за право на жизнь. Худощавое морщинистое лицо говорило о непростой жизни мужчины, редковолосая борода почти не укрывала лица, да и русые волосы уже начали редеть, теряя цвет. Его звали Бельк, и он был вышибалой при остерии. Не самым внушительным на вид при такой профессии, но вполне справлявшегося со своими обязанностями

На коленях мужчины, столь же довольный погодой, лежал здоровенный, пепельного окраса, гикот17. Человек и зверь, заслышав приближение Мерино, одновременно приоткрыли глаза. Так, будто были одним существом в двух телах. В своем роде так и было, мало кто мог объяснить связь, возникающую у человека и гикота при слиянии. Глаза, водянисто-серые человека, и огненно-рыжие зверя, оглядели хозяина остерии без интереса. Ну пришел человек, ну и что? Люди постоянно ходят туда-сюда. Гикот закрыл глаза первым, вернувшись к неге и ничегонеделанию. Мужчина открыл глаза полностью, едва заметно качнул головой на дверь:

— К вам гость, синьор Лик. С полчаса уже ждет.

«Сеньор Лик» было произнесено с едва заметной издевкой. На которую Мерино привычно не обратил внимания. Слишком давно они с Бельком знали друг друга, за такое время можно привыкнуть к каждой шутке. Вот если бы шуточное поименование, которое Бельк всегда использовал на людях куда-то пропало, Мерино бы обеспокоился.

— Кто?

— Щёголь. Один пришел. Ждет в кабинете.

И решив, что исчерпывающе описал ситуацию, мужчина закрыл глаза. Гикот потянулся, требуя внимания и человек почесал его большую голову между ушами.

Мерино удивленно покачал головой на известие о личности гостя и прошел внутрь.

Он уже шесть лет был владельцем остерии. Таверны, если угодно, хотя сам он не находил это слово удачным. Таверна, это ведь еда и постель, вышибала на входе, гулящие девки, цепляющие набравшихся клиентов, драки каждый день, ну или раз в неделю — непременно! Остерия — это гости. Каждому из которых хозяин рад. Они приходят покушать и поговорить, причем не всегда понятно какая из этих двух потребностей важнее. О каждом госте хозяин знает все: где живет (как правило неподалеку), что любит поесть (копченые ребрышки, синьор Полеро? Как всегда, без соуса?), что любит пить (вчера привезли келиарское темное, не желаете попробовать?), и о чем хочет поговорить (и не говори, Алсо, такие цены на специи — просто позор для нашего герцогства!). В таверне хозяин не более чем прислуга: приготовь, подай на стол, да получи свои причитающиеся монеты. В остерии хозяин — глава клуба по интересам, знаток всех новостей, кладезь рецептов для все окрестных хозяек и третейский судья в случае споров. Словом, уважаемый человек. А такой человек несуетлив, немногословен и степенен.

Поэтому Мерино прежде пошел не к ожидающему его человеку, а на кухню, где выяснил у повара о состоянии дел. Затем прошел в зал, в котором сидели лишь двое завсегдатаев из соседей, обменялся с ними парой фраз о погоде и только после этого вошел в отдельный кабинет. Таких в его заведении было три, и тот, на двери которого была прибита бронзовая цифра «1», использовалась для встреч, к делам остерии не имевших никакого отношения.

Человек, которого Бельк назвал щеголем, полностью соответствовал этому короткому и емкому описанию. Тончайшей выделки сапоги серой кожи, серые бархатные бриджи, того же цвета комзол, расшитый серебряными нитями в димаутрианском стиле, что в этом году вошел в моду. Море кружев, от воротника до запястий. Тонкие кисти рук, унизанных перстнями, в одной из которых висел кружевной же платок, а вторая держала серебряный кубок. Худое и бледное лицо с тонкими чертами из тех, про которые доброжелатели говорят «породистое», а злопыхатели — «надменное». Непроницаемые черные глаза чуть прикрыты в приличествующей аристократу скуке. И завершение ансамбля, над которым наверняка работал с десяток человек, широкополая шляпа с темно-красными перьями неизвестной Мерино птицы, лежащей на черных, завитых волосах. Щеголь. Барон Бенедикт да Гора, кансельер коронного сыска Ее высочества Великой герцогини Фрейвелинга.

— Мое почтение, господин барон! — Мерино склонил голову. — Какая честь для моего заведения!

Аристократ окинул фигуру трактирщика ленивым взглядом. Рука с платком описала небольшой полукруг, разрешая войти и сесть.

— Ваш тон, синьор Лик, будто бы говорит об обратном. — голос барона был низким, глубоким и немного хрипловатым, опять же по последней моде в столице.

— Что вы, господин барон! Как вы могли подумать о таком! Я всегда рад принимать вас… — голос Мерино сочился таким количеством масла, что его хватило бы смазать все скрипящие двери города.

И совершенно другим голосом, сварливым:

— …даже если маленький паршивец заходит так редко, что я начал забывать, как он выглядит!

Манеры барона мгновенно изменились, будто провели губкой по холсту, стирая одну картину и открывая другую. От ленивой изнеженности и вальяжности не осталось и следа, глаза весело блеснули, а из голоса исчезла модная хрипотца.

— Мерино, я ведь важный государственный служащий! По-твоему, мне так просто вырваться?

— От замка пешком десять минут идти!

— И ты считаешь, что я все время провожу в Инверино?

— А на что еще может быть способен изнеженный юноша дворянского рода?

— Мне двадцать два года!

— И где я ошибся?

— В изнеженности! Я этот образ называю щёголь!

— Бельк так тебя и назвал. Говорит он, как ты знаешь, мало, но всегда точен в формулировках.

— Как дела у старого душегуба?

— Разве ты не говорил с ним?

— Дворянин, беседующий трактирным вышибалой — это ни в какие ворота!

— Ну хоть каплю здравого смысла я вбил эту аристократическую голову!

— А также научил парочке грязных трюков со шпагой!

— Иначе бы ты не смог спокойно ходить по городу со всеми этими перстнями.

— Я правда скучал, Мерино.

— Я тоже, мой мальчик. И я прекрасно все понимаю про твою занятость. — Мерино налил себе вина, тронул краем кружки бокал барона. — Но имеет право старый человек поворчать на радостях. Даже если и понимает, что ты пришел по делу.

Бенедикт кивнул. Они с Мерино знали друг друга довольно давно и, общаясь без свидетелей, опускали сословные нормы поведения. Да и вообще не видели причин соблюдать правила приличия, по которым оба собеседника часами ходят с разговорами вокруг да около.

— Ограбление корабела Беппе Трехпалого…

— Украли чертежи18 нового судна?

— Демоны, Мерино! Ты уже в курсе?!

— Когда-то я был очень неплох в своей работе, — с деланной скромностью улыбнулся трактирщик.

Барон хохотнул: грубо и искренне, что совершенно не вязалось с его образом. Так развязано мог вести себя лейтенант наемников, бретер, наконец, но никак не благородный человек.

— Это из-за арестов пыльников, которые проводи стража?

— Не только, но да! Бенито, я надеюсь это не твоя инициатива?

— Конечно нет! Проклятый идиот Бронзино! В чью светлую голову пришла идея сделать едва получившего дворянство солдафона начальником сольфикхунской стражи?!

— Твоему покровителю маркизу Фрейлангу. И Бронзино не так плох, просто стремится доказать, что он хорош. К тому же, тебе ли рассуждать о солдафонах и дворянстве?

Бенедикт развел руками, мол, поймал. Его отец тоже был первым носителем баронского титула, получив его за верную службу от своего сюзерена.

— Что за судно то хоть?

Да Гора немного замешкался при ответе. Мерино прекрасно понял, что послужило причиной этого: с одной стороны — секретные сведения и въевшаяся привычка про эти секретные сведения молчать, с другой стороны — старый наставник, которому Беннедикт доверял как себе, если не больше. Впрочем, все произошло так быстро, что даже не возникла паузы.

— Трехпалый называет его кьята. Большой и быстрый корабль для перевозки чего угодно через море. Товаров, войск. Никто особо пока не верит, что из чертежей способно родится сразу и большое и быстрое судно…

Барон замолчал, реплика не требовала завершения. Верили ли в проект Трехпалого или нет, а желания проверять сможет ли кто-то из соседних государств построить судно по чертежам, ни у кого не было.

— Расскажи мне как обнесли дом корабела? — попросил Мерино.

— Как это вышло, что ты не знаешь? — попытался сыронизировать да Гора, но поймав серьезный взгляд трактирщика поднял в капитуляции руки: — Понял, понял, никаких шуточек!

Дом корабела, по словам барона, обнесли очень профессионально. Воры, по всей вероятности, некоторое время следили за Беппе Три Пальца, изучая его привычки, и для проникновения выбрали один из небольших промежутков времени, когда старый мастер выходил за едой в ближайшую лавку — экономки у него не было, а сам он не готовил. Буквально за несколько минут, что корабел отсутствовал, воры пробрались в дом, через дверь (замок там ерунда, мне-то на минуту делов!), зная при этом где что лежит, взяли папку, и скрылись. Никто из соседей старого мастера ничего не видел, сами воры никаких следов не оставили. Беппе еще и около часа потратил на поиски папки, решив, что сам куда-то положил ее, да забыл. Потом, конечно, вызвал стражу…