Ощущение ловушки не покинуло и тогда, когда к ним подошел Скользящий, который представился Веором и сказал, что проведет их туда, где они смогут отдохнуть. Погрузив Аджухама на носилки, слуги Нехебкая понесли его по шатающимся мостам, заверив Арлинга, что он сможет навещать больного в любое время.

Регарди не стал противиться, решив, что дарует мучительную смерть каждому серкету, кто посмеет его обмануть. Передав Сейфуллаха Скользящим, он направился за Аттеем и другими учениками, не теряя из внимания Аджухама. Впрочем, серкеты не солгали и понесли Сейфуллаха туда же, куда двигалась вся их группа.

Просторная зала, в которую они попали, была гораздо меньше первой пещеры. Почувствовав запах сухой травы, Арлинг вскоре наткнулся на циновку и тюфяк со свежей соломой. Убедившись, что жрецы с Сейфуллахом зашли в соседнюю пещеру, откуда тоже пахло соломой и травами, Регарди вздохнул с облегчением — пока все шло по плану.

Заняв циновку поближе к выходу и, притворившись, что спит, он принялся изучать голоса и запахи Пустоши, но многоголосый шепот серкетов, бродивших по веревочным мостам, убаюкивал и притуплял сознание. Хотелось последовать его зову и, уткнувшись носом в подстилку из жесткого сухостоя, забыться долгим сном, оставив суету и тревоги мира. Ученики из группы Аттея сопротивлялись этому зову недолго, и вскоре пещера наполнилась тяжелым дыханием уставших людей.

Подумав о Сейфуллахе, Арлинг прислушался к соседней комнате. Дыхание Аджухама было глубоким и спокойным. Так дышат люди, которые передумали умирать, выбрав жизнь. Мысль о том, что он сумеет вылечить Сейфуллаха травами, украденными у серкетов, теперь казалась самоуверенной. Скользящие знали, как бороться со спирохетой, да и второй переход через пустыню Аджухам вряд ли бы пережил. Ему нужен был покой. И время.

Но Арлинг не знал, было ли оно у имана. Учитель мог находиться в любой из сотни пещер. Регарди потребовалось бы не меньше недели, чтобы заглянуть в каждую. Размышляя о том, как пробраться хотя бы в одну из них, он не мог избавиться от ощущения, что имана в подземелье не было. "Серкеты держат его наверху, в башне", — шептал внутренний голос, не давая ни малейшей подсказки о том, как в нее проникнуть. Регарди хотел бы, чтобы время превратилось в мягкое, липучее тесто, которое он растянул бы настолько, чтобы хватило на все его планы. Но оно было старой, сухой жилой давно умершего зверя, которая морщилась и истончалась с каждой секундой.

* * *

Утром Аттей уехал.

— Это мой тридцать пятый поход, — сказал он при прощании. — За всю жизнь я привел в Пустошь семьдесят учеников, но очень немногие стали серкетами. Думаю, причина в солукрае, ведь, говорят, мы не знаем истинного учения Изгнанного. Раньше я оставался в Пустоши на все время, пока мои ученики проходили Испытание. Или не проходили. Сейчас не могу. Мне кажется, я, как Нехебкай, застрял между миром богов и людей. Словно Индиговый, я стремлюсь к людям, к жизни, люблю шумные кучеярские города и школу, но проходит время и меня неизменно тянет назад, туда, где я вырос, в Пустошь. А когда я возвращаюсь, мне становится не по себе, хотя Бертран всегда уговаривает меня остаться. Что-то здесь не так, вот уже несколько лет не так. Хочешь, пойдем вместе. Я провожу тебя до иштувэгского тракта.

— Спасибо, Аттей, но мое место рядом с моим первым учеником, — покачал головой Арлинг. — Я дождусь его исцеления и отправлюсь назад, как только он пройдет Испытание. Или не пройдет.

На том и расстались.

Веор, серкет, приставленный помогать им, предложил Арлингу выбрать любую из соседних комнат-пещер, которые, как выяснилось, пустовали, но Регарди попросил оставить его в зале с учениками Аттея. Интуиция подсказывала, что соседство с ними могло быть полезным.

— И много здесь "незанятых" комнат? — спросил халруджи Веора, когда тот принес ему завтрак. В корзине было каша из проса и пресный хлеб с несоленым сыром, из чего Арлинг сделал вывод, что серкеты избегали специй и пряностей, которые составляли основу рациона любого кучеяра.

— Много, — со вздохом ответил Скользящий. — На все воля Нехебкая. Раньше мы жили в нижнем ярусе, но после того как его затопило озеро, перебрались наверх, в башню. Учеников решили оставить там же, где и всегда. Года идут, а в этом месте ничего не меняется, только людей становится меньше. В этой комнате еще лет пять назад разместили бы человек пятьдесят. И все соседние были бы заняты.

— Из-за войны? — спросил Арлинг, уловив плохо скрытую тоску в голосе серкета.

— Война нас не касается, — криво усмехнулся Веор. — Мир остается по ту сторону рва. Здесь, в Пустоши, своя вселенная. А вот школ уже меньше. Одни закрываются, другие... гибнут.

Серкет задумался. Замолчал и Арлинг, стараясь проглотить внезапный ком в горле. Не важно, какие школы имел в виду Веор, но ему вдруг послышались шаги учителя на песчаной дорожке Огненного Круга.

— Нет, Каратель ни при чем, — продолжил Скользящий. — У него своя миссия, у нас своя. Виноватых здесь не найти. Они просто умирают. На все воля Нехебкая.

— Кто умирает? Ученики? — переспросил Арлинг, пытаясь уследить за мыслями серкета.

— Испытание Смертью, — понизив голос, прошептал Веор. — Сейчас его проходят немногие. Очень немногие. Я принесу вам обед сюда же, — серкет резко сменил тему. — У озера ходите осторожней. Берега скользкие.

— Мне не хотелось бы причинять неудобства столь гостеприимным хозяевам, — поклонился ему Арлинг, благодаря за заботу. — Есть ли какие-то помещения, куда мне заходить не следует? Здесь столько комнат...

Регарди показалось, что Веор взглянул на него с любопытством.

— Вы очень тактичны, но не беспокойтесь. Озеро с залом и примыкающие к нему комнаты открыты для всех. Это место для учеников, которые готовятся к Испытанию Смерти. Здесь вы можете ходить везде.

Ответ Веора Арлинга не обрадовал. Вот если бы серкет сказал, что ходить можно везде за исключением двух комнат слева или трех залов справа, тогда все было бы гораздо проще. Но легко не было уже давно. Странно, что он до сих пор не привык к этому.

Едва Аттей покинул Пустошь, как всех учеников куда-то увел один из воинов Нехебкая, который накануне встречал их вместе с настоятелем Бертраном. Арлинг запомнил его по сильному травяному запаху волос, собранных в косы. При ходьбе они шелестели по накидке, помогая улавливать его движения. Молодые кучеяры вернулись через пару часов, оживленные и взбудораженные. Догадываясь, что им рассказывали об Испытании Смертью, Арлинг притворился спящим и приготовился слушать. В последнее время это было единственным, что у него получалось неплохо.

— Аттей ничего не говорил о порогах! — возмущенно шептал один мальчишка. У него был ярко выраженный южный акцент, и Регарди предположил, что он мог быть из Муссавората. Или даже из Балидета.

— Тише, Цуф, драгана разбудишь, — зашипел на него другой ученик, от которого пахло кислым и прогорклым. Арлинг не сразу догадался, что то был запах знаменитой самрийской тянучки, которую обожали все жители столицы. Странно, что кучеяр взял ее с собой в Пустошь, обитель, отрезанную от мира и его привычек.

— А ты его не обрывай, пусть, что хочет, то и говорит, — вмешался в разговор третий ученик. У него был заложен нос, отчего он слегка гнусавил. — Мы все слышали — кто пройдет пороги, тот и будет допущен к Испытанию. Не думаю, что это будет труднее перехода через такыр. Похоже на моральную подготовку.

— Ничего себе моральная подготовка! — снова возмутился Цуф. — Ты, Ваней, опять все попутал. Нижний порог я еще понимаю, у него и название немудреное — "Сила". Наверняка, будут тренировки, может, учебные бои, хотя я воином Нехебкая становиться не собираюсь, и мне они точно не нужны. Со вторым сложнее. Кто помнит, что он говорил о "Хаосе"? Я запомнил только про боль. Бить будут? Резать? Непонятно как-то.

— Меня лично третий порог интересует, — протянул гнусавый. — "Любовь". Что знают о любви монахи, которые всю жизнь провели под землей? Один учитель как-то рассказывал, что среди них много обратных, ну тех, кто с мужчинами. Может, это проверка?

— Во-первых, порог называется "Искушение плоти", а не "Любовь", — поправил его кучеяр с самрийской тянучкой. — Это разные вещи, знаешь ли. А во-вторых, побольше уважения, ты ведь сам хочешь стать серкетом. О жрецах всякое болтают... Ты каждому слуху верить будешь?

— Лично я для себя давно решил, что после Испытания, стану учителем. Как Аттей. Открою свою школу, наберу учеников.

— Ты сначала Испытание пройди, — перебил его Цуф. — Ваней прав, пороги, это лишь проверка. Присматриваться будут, оценивать. Зачем серкетам лишние мертвецы? Их сейчас и так в мире полно.

— Хватит трепаться, — вмешался молчавший до этого парень. — Лучше помолимся Нехебкаю и будем спать. Баал-дар обещал прийти рано. Что толку гадать, завтра все и узнаем.

— Мы восхищаемся сияющей славой Нехебкая, Господа нашего, да вдохновит он нас на преданность, силу и понимание. В служении ему — совершенная свобода, — забормотали будущие серкеты.

"Плохо, очень плохо", — подумал Арлинг, позволяя шепоту кучеяров слиться со звуками пещеры. Ученики говорили об Испытании и порогах, как об экзаменах, которые открывали путь во взрослую жизнь. Жизнь, где они женятся, найдут работу, заведут семью и детей, мирно состарятся и умрут в кровати под одеялом. Разве учителя не рассказывали им, что, пройдя Испытание Смертью, они станут "Теми, кто не возвращается". Не останется ни Цуфа, ни Ванея, ни гнусавого... Те, кто выживут, станут слугами Нехебкая, тех, кто умрет, ждет забвение. В школе имана Арлинг провел не одну бессонную ночь, грезя, как будет проходить Испытание. Странно, но он ни разу не думал о том, что станет после этого серкетом. Для него Испытание Смертью всегда было дорогой к Магде. Сейчас же он не был уверен, что к ней вел только один путь.

Ученики Аттея ни разу не вспомнили о войне. Словно в мире не гибли города и не гасли жизни. Ему и самому с трудом верилось, что где-то по дорогам сейчас шли солдаты Карателя, ведомые колдовством Подобного, чтобы уничтожить еще один остров жизни в мертвом океане песков и солнца. В одном ученики были правы. В мире стало слишком много мертвецов.

Арлинг очнулся от необычной тишины, звеневшей в пещере. Он и не заметил, как задремал, поддавшись монотонным напевам учеников. Сейчас они спали, оглашая пространство беспокойным дыханием людей, которых тревожило слишком много вопросов. Привычно пробежавшись по звукам и запахам, которые попались в его сети, Арлинг насторожился, не услышав дыхание Сейфуллаха. Обычно оно было тяжелым и сбивчивым и легко угадывалось среди незатейливых звуков озерного мира.

Неслышно пройдя мимо спящих, Регарди проник в соседнюю комнату. Аджухам лежал на спине, раскинув руки и ноги в стороны, и казалось, спал. Он был один. Коснувшись его щеки, Арлинг с удивлением обнаружил, что жар прошел, а многие корки, оставшиеся от язв, отвалились. Исследуя Аджухама, Арлинг обратил внимание на то, как сильно тот повзрослел. Тяжелые переходы через пустыни, испытания и болезнь превратили юношескую мягкотелость в обветренную жизненными неурядицами плоть взрослого человека. Аджухам вытянулся, жирок на боках и животе, накопленный за годы увлечения журависом и вином, исчез, а лицо заострилось, лишившись привычной округлости щек. Наверное, сейчас Сейфуллах напоминал своего дядю Сокрана, который худобой и долговязостью вызывал у Арлинга ассоциацию с морским саксаулом — крепким деревом, которое, как считали кучеяры, не могла сломать ни одна буря.

Регарди ловко увернулся от глиняной плошки с водой, вдруг полетевшей ему в голову. Вода оросила его неожиданным дождем, но сам сосуд он поймал, не дав разбиться о каменный пол. Благостную тишину Пустоши ничто не должно было нарушить.

— Ты что делаешь? — зашипел на него Аджухам, и Регарди запоздало сообразил, что исследуя изменения в теле господина, забыл убрать руки, которые все еще оставались на животе Сейфуллаха. Похоже, к молодому купцу вернулся его вспыльчивый нрав, и это не могло не радовать.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Арлинг, низко кланяясь Аджухаму. Сердце забилось чаще, и халруджи с трудом заставил себя успокоиться. Не следовало радоваться пробуждению Сейфуллаха так сильно.

— Как осел, слопавший кучу гнилого овса, — пробурчал Аджухам, оглядываясь по сторонам. — Убей меня, но я не помню, куда ты меня притащил. С каких пор одеяла в гостиницах Самрии стали набивать соломой вместо пуха? И почему так воняет? У них кончились благовония? А в той миске, что ты так ловко поймал, должно было быть вино, а не бычачья моча. Или ты решил поселить нас в хлев для скота? А может, в сарай для нарзидов?

— Простите, господин, но выбора не было. Это не хлев...

— Перестань, — отмахнулся от него Сейфуллах, — Я тебя разыграл, как дурачка, а ты повелся. Возможно, я и болел, но с памятью у меня пока хорошо. И со слухом тоже. Но я же должен был как-то наказать тебя за то, что ты слишком долго меня спасал. Если бы я не злился так сильно, то давно бы сдох в той вонючей башне с трупами. Аллюрда Сарадха! Дай мне руку.

Понимая, что отвык от многословия Сейфуллах, Арлинг озадаченно протянул ему руку. Словно боясь, что Регарди отдернет ее, Аджухам крепко схватил его за запястье и неожиданно поцеловал в ладонь.

— Спасибо, что не поверил в мою смерть, — прошептал он, окунув их обоих в неловкое молчание.

— Все, моя остальная благодарность будет потом, — пропыхтел Сейфуллах, подтягиваясь на циновке, чтобы сесть. — Но если кому проболтаешься, что я целовал тебе руку, будешь гореть в костре пайриков во веки вечные. И лицо сделай проще.

Понимание того, что Аджухам выказал ему самое большое уважение, которое один кучеяр может проявить к другому — равному, дошло до Арлинг не сразу. Слов не нашлось, и он замер, чувствуя себя загнанным в угол.

— Расслабься, халруджи, — махнул рукой Сейфуллах. — Потом будем разбираться, кто кому должен. Мы ведь в Пустоши Кербала, верно? Обделаться можно от страха, если представить, что все это по-настоящему. Если бы раньше мне сказали, что я буду валяться в лечебнице серкетов и изображать будущего слугу Нехебкая, я забил бы такого умника камнями. Надеюсь, у тебя есть план?

Наверное, Регарди слишком усердно кивнул, потому что Аджухам пробурчал:

— Я так и знал, что нет. Ладно, что-нибудь придумаю. Эти серкеты неплохо врачуют. Через неделю можем отсюда сваливать. Кстати, у тебя чертовски хорошо получается притворяться зрячим. Но это ничего не меняет. Как только мы покинем эту чертову гостеприимную обитель, наденешь свою повязку немедленно. А то я и так чувствую себя проклятым.

Арлинг кивнул, чувствуя, что ему не хватало привычного бурчания Сейфуллаха.

— Мне нужна неделя, чтобы найти имана, — уверенно кивнул он, не зная, кого обманывает сильнее — себя или Сейфуллаха.

Продолжить разговор не получилось. Арлинг поднял руку, призывая Аджухама к молчанию. Человек был один и ступал едва слышно, но уверенно направлялся в их сторону. Арлинг поднялся с пола как раз вовремя, чтобы встретить настоятеля Пустоши Бертрана. Видя их растерянность, неожиданный посетитель сделал приветственный жест рукой и непринужденно уселся рядом с Сейфуллахом на циновку, пригласив Регарди последовать его примеру. Если бы Бертран был не один, Арлинг решил бы, что их обман раскрыт, и наступил час расплаты. Но с настоятелем никого не было, а в озерном зале царила тишина.