Zemlya za okeanom(plus8)

С 1808 по 1816г. богослужения, крещение и отпевание совершались в маленькой часовне служащим Русско-Американской компании Беляевым. Впрочем Баранов просить Святейший Синод прислать священника для Новороссийска, но когда Синод в 1809г. запросил, не надо ли назначить нового епископа, он наотрез отказался. "Епископ не нужен, не нужны и монахи — они все невежды, даже экономию вести не умеют, а об обучении диких и говорить нечего... Если кого и присылать, то только белых священников из американцев", писали из Главного правления в Синод в 1810г. опираясь на письма Резанова.

Решено было послать Прокопия Лаврова, одного из первых учеников миссионеров. Но тому, очевидно, не хотелось возвращаться в суровые родные края и во время стоянки в Гонолулу Лавров рапортовал епископу Гавайскому Феодору, что "компанейские приказчики со священником из американцев считаться не будут". Тот нашел, что информация Лаврова соответствует действительности и оставил его на Гавайях, назначив священником в Канеохском приходе.

Таким образом, уже в 1810-е годы миссию практически представлял только монах Герман. Он не решился принять предложение нового митрополита Санкт-Петербургского Серафима возглавить православную миссию в Пекине. Монах прочно обосновался в колониях. Правда, алеутскому языку он так и не обучился. Общение ограничил только русской паствой и отдельными креолами. Желающим он охотно читал отрывки из писания. Да еще снискал известность аскетизмом в быту: не мылся, не менял исподнего, под одеждой, как поговаривали, носил вериги весом 15 фунтов...

Наконец в 1816г. в Новороссийск прибыл первый православный священник Алексий Соколов. Он привез с собой икону святого Михаила Архангела, которая с тех пор украшает храм. Церковные службы стали совершаться регулярно в той маленькой часовне, которая потом стала кафедральным собором. Иконостас для этой часовни был собран из остатков богатой коллекции церковной утвари, спасенной с "Невы", затонувшего 9 января 1813г. Евхаристические сосуды изготовили еврейские ювелиры из испанского серебра, а священнические облачения и церковные покровы сшили из парчи и шелка, приобретенных в Китае.

Двумя годами позже, престарелый, с подорванным здоровьем Баранов не выдержал долгого пути до Петербурга... По бесчисленным доносам, в первую очередь кадьякских миссионеров, о нем сложилось мнение как о богатейшем человеке. В каюте Баранова находился небольшой сундук, заключавший всю собственность вчерашнего неограниченного владыки Русской Америки. Ходил упорный слух, что именно в этом сундуке и хранится якобы прилипшая к барановским рукам часть богатств компании. Сразу после похорон капитан Терентьев в присутствии Гагемейстера и других офицеров открыл крышку сундука... Выяснилось: не оставил после себя денег Александр Андреевич Баранов, долгие годы ворочавший компанейскими миллионами! Кое-что из одежды, несколько акций компании и личный архив... И еще после Баранова осталась песня, своеобразный гимн Русской Америки, сочиненный ее суровым правителем. Долгими вечерами под гул ветра и прибой волн ее заводили промысловики, креолы. Начиналась песня словами:

Ум российский промысла затеял,

Людей вольных по морям рассеял,

Места познавати...

Оставшийся за правителя зять Баранова, Семён Иванович Яновский, рано стал увлекаться религиозной литературой. Мистический склад мышления привел его в возникшее в 1812 году Библейское общество, которому покровительствовал сам император Александр Павлович. Вскоре после принятия должности капитан-лейтенант получил письмо от Германа с обвинениями в "преступлениях" Баранова и его помощников. Яновский встретился с Германом. Говорили больше о боге. Знание монахом библейских текстов увлекло экзальтированного моряка... Кончилось тем, что Семён Иванович, его сын и дочери приняли постриг.*(15)

Герман облюбовал себе маленький островок около Кадьяка — Еловый. После отбытия Баранова из колоний он навсегда там поселился. Монах, удалившись от мирской суеты, занялся излюбленным им огородничеством. Общался с изредка посещавшими Еловый промышленниками и служащими компании. Однажды случайно оказалась там молодая крещеная алеутка, вдова русского промышленника. Ее звали Софья. Она осталась на островке, где оба задумали создать женский скит под названием Новый Валаам. "Схимники" привлекли туда нескольких девушек — сирот — алеуток и креолок. Под предлогом особого "послушания" заставили их трудиться на огороде, а позже выполнять и другую работу по растущему хозяйству скита. Остров для посещения мужчинами, в сущности, был закрыт. Девушки обрекались на безбрачие. Если какая-нибудь из них решалась выйти замуж, то сейчас же изгонялась с Елового...

Барон Врангель, став главным правителем, решил лично познакомиться с отшельниками и посетил Еловый. Как администратор, Фердинанд Петрович одобрил их труды, ибо компанейская контора имела возможность скупать у Германа в значительном количестве дефицитные в Русской Америке картофель и овощи. Врангель велел даже построить для схимников часовню. Он писал: "На Валааме снимают до 120 бочек картофеля, разводят репу, чеснок, капусту и морковь. София с девушками с утра до вечера в трудах: летом около огородов и рыболовства, запасают юколы и жиру, а зимою занимаются шитьем, плетут корзины и вообще около хозяйства; у них есть штук 10 рогатого скота. Я очень старался уговорить и упросить отца Германа, чтобы девушек... приучив к хозяйству, выдавать замуж, но все мое старание было тщетно...".

Скит распался со смертью в 1836 году Софьи, а вслед за ней и монаха Германа. В последующие десятилетия слава о последнем как об "апостоле-просветителе" все упорней распространялась многими служителями православной церкви как в Америке, так и в России.*(16)

В 1823г. по указу Святейшего Синода была наконец учреждена особая миссия на Уналашке и Алеутских островах, разделеных на три прихода. Уже на следующий год туда прибыли приходские священники: Иоанн Вениаминов, Фрументий Мордовский, Яков Нецветов.

Иоанн Евсеевич Попов-Вениаминов родился недалеко от Иркутска 26 августа 1797г. в семье бедного сельского псаломщика. Был принят в Иркутскую духовную семинарию, которую он успешно закончил, получив там свою вторую фамилию — Вениаминов — в память о только что скончавшемся Иркутском епископе Вениамине. После нескольких лет службы в иркутской Благовещенской церкви Иоанн покинул родные места и весной 1823 г., вместе с женой, новорожденным сыном Иннокентием, матерью и братом Стефаном отправился в Америку.

Трудно сказать, что подвигло его согласиться на столь трудную миссию — охота к перемене мест и новым знаниям или бедность. Сообщалось, что священники в Америке "будет получать 1200 рублей в год жалованья и пользоваться пожертвованиями доброхотных жителей и жизнь свою будет проводить в достатке. От Р. — Ам. Ко. им будет ежегодно выдаваться 30 пудов ржаной муки, 10 пудов пшеничной, 3 пуда булок, 5 пудов ржаных сухарей, 5 пудов крупы, 3 пуда коровьего масла, одно ведро хлебной водки, 2,5 пуда табаку черкасского, 2 пуда сахара, 10 фунтов чая, 2,5 пуда мыла, 2,5 пуда свечей сальных".

Перезимовав в столице Рус-Ам, 1 июля 1824г. Иоанн Вениаминов на бриге "Рюрик" прибыл к месту своей службы.

"Остров Уналашка по величине своей — второй из островов Алеутских. Восточная часть его гористая, а к западу переходит в низменность. Самая высокая гора Макушинская — всегда дымится. На острове сем нет обыкновенных времен года, но вместо всех их здесь царствует вечная осень... Почти одне только растения напоминают, что наступает лето или зима... Климат здешний совершенно зависит от ветров. При теплых ветрах здесь бывает тепло во всякое время года, а летом — даже жарко; но при холодных ветрах бывает холодно также во всякое время года, а зимою — морозы, и до такой степени, что обмерзали птицы... Ясных дней здесь бывает очень мало; так что совершенно безоблачных дней бывает от 4 до 12 в целый год, ясных от 30 до 60. Туманы здесь бывают во всякое время года, но более в июне-июле...

К приезду моему на острове было десять селений. Жителей насчитывалось всего 470 человек — русских, алеут и креолов."*(17)

К Уналашкинскому приходу относилось еще: острова Лисьи, острова Прибылова и еще ряд мелких островов, всего до 60.

Иоанна Вениаминова, человека твердой воли и сильного духом, не могли сломить суровые условия жизни пустынной, полудикой Уналашки, где ему с семьей пришлось поселиться в темной и убогой землянке.

"...Всякий другой, — вспоминает об отце Иоанне его соученик Громов, — заброшенный из старого света на пустынный остров Уналашку, среди неласковой природы, без привычных удобств для жизни, особенно семейной, умирал бы здесь от скуки и тоски. Но отцу Иоанну скучать было некогда. Первой для себя задачей, по прибытии на о.Уналашку поставил он — изучение языков и наречий островитян... Посещение островов (Уналашкинского отдела) по волнам океанским в душегубках-байдарках, счиневаемым из кож морских зверей, занимало у отца Иоанна значительную в году долю времени. "Хочу быть полезным" — было девизом жизни отца Иоанна".

С первых дней своего пребывания на Уналашке Венеаминов произвел весьма доброе впечатление на всех, кто общался с ним, но, что важнее, — он был человеком дела. На острове не существовало ни храма, ни школы, и уже тридцать лет не было священников. Засучив рукава рясы отец Иоанн первым взялся за работу и уже 29 июля 1826г. церковь была освящена в честь Вознесения Господня. Причём о.Иоанн, отменно владея многими ремёслами (он был хорошим плотником, резчиком по металлу и дереву, кузнецом и механником) руководил строительством и участвовал во всех деталях, а престол, иконостас и позолоту выполнил сам.

В случае необходимости отец Иоанн мог с успехом заменить лоцмана или капитана на судне, прекрасно управлял алеутской байдаркой. Любимым занятием Иоанна Венеаминов в часы краткого досуга была механика. Его способности механика помогли ему однажды оказать большую услугу миссионерам-францисканцам в Калифорнии. Он узнал что у францисканцев нет органа и что они готовы на большие расходы, лишь бы купить его. И отец Иоанн сам сконструировал этот инструмент с двумя валами. На одном из них он записал церковные песнопения, на другом — веселые русские народные песни. Этот орган отец Иоанн сам отвез в Калифорнию на попутном судне. Когда он, демонстрируя инструмент, сначала проиграл церковную музыку, францисканцы вежливо одобрили ее, а после русских народных песен пришли в восторг. Они долго жали ему руку, беспрекословно уплатили требуемую сумму и сразу поместили орган в церковь.*(18)

Подобное мастерство, вместе с истинной верой, добротой и желанием понять свою паству помогли о.Иоанну привести алеутов к христианству. "Многие алеуты были крещены, но знали они о православной вере одно, что в присутствии русских надо молиться образам и, не перекрестясь, не пить водки. Почти все они верят в добрых и злых духов и поклоняются своим богам...

Однако отсутствие у алеут стройной религиозной системы, высокая их нравственность, добрый нрав и вера в высшее Существо явились благоприятной почвой для принятия ими веры Христовой. Причину скорого и истинного обращения алеутов в христианство, надобно искать в их характере и расположении души...

Необыкновенно сильно влечение алеутов к познанию и особенно к чтению священных книг, с появлением коих они могли целый день не бросать чтения или слушать назидания. А с появлением переведенного на их наречие Катехизиса даже старики стали учиться грамоте... Не было случая, чтобы кто-то из них избежал исповеди или причащения без уважительной причины. К службе приходят заблаговременно. Любят молиться наедине. Нет среди них ни ссор, ни драки. Обиженный никогда не ответит на обиду и только будет молчать, но все по-прежнему исполнять. Впрочем, молчание их никогда не продолжается дольше говения. У них нет обмана и воровства. Всегда поделятся с неимущим, а кто не нуждается, никогда не попросит. И за свои дары они никогда не ждут ни расчета, ни благодарности — это их закон. Истинно христианская добродетель! Терпение у алеутов поразительное. Они не станут ни жаловаться, ни роптать, как бы им тяжело ни было, будь то голод или боль, или тяжелая работа в трудных условиях. Выстаивают службу босиком зимой в нетопленной церкви и без малейшего шороха. В исполнении своих обещаний они тверды до невозможного, ничто не остановит их в исполнении обещанного. Алеут очень чувствителен к печали, но переносит все стойко и никогда не приходит в отчаяние и не высказывает своих чувств. Очень ценят благодеяние и умеют за него благодарить. Не только богатства, но и лишних вещей у них нет.

Алеуты стойкие, бесстрашные, но никогда не льстивы и не угодливы."

Интересно заметить, что отец Иоанн отменил обычай, когда новокрещенных одевали в новые рубашки. Он счёл это приманкой в деле крещения, так как американцы обычно носили шкуры, и новая рубашка от восприемников при крещении представляла для них очень ценный подарок. Ревностный пастырь стремился выработать в туземцах сознательное отношение к принимаемому таинству.

Более чем на 100 лет опережая своё времи Иоанн Вениаминов ставит важный вопрос о том, надо ли стараться переводить алеутов из их привычного состояния в другое, лучшее, и отвечает: "...кажется, нет. При просвещении дикарей надо больше думать о том, чтобы научить их мириться со своим состоянием, заставить их полюбить его и, по возможности, исправить их недостатки, чтобы быть полезным всем. А переход в новое состояние, при котором и они не смогут принести пользы ни себе, ни кому-либо — такой переход есть зло. Надо оставить им свободу делать самим все, что захотят. Пожелать же можно алеутам в нравственном отношении сохранить их характер и развития в них духа христианского и укоренения веры. В отношении быта — больше лесов, тогда будет и земледелие и скотоводство, и будет поле деятельности для алеутов...

Просвещение должно быть не только внешним — поверхностным, умственным образованием. Надо всегда думать о том, улучшится ли от этого нравственное состояние дикаря, будет ли он по-настоящему счастлив, если узнает законы вращения планет или французский язык, но для него останется скрытой цель существования мира и цель существования его самого. Выводя дикаря из этого природного отсталого состояния, надо соблюдать благоразумную осторожность, дабы вместо того, чтобы сделать его счастливым, не лишить его и того счастья, которое он имеет... Просвещение не должно быть односторонним, надо избегать опасности занести вместе с просвещением вредные обычаи и нравы цивилизованных людей. Жизнь алеутов, отличавшаяся скромностью, стремлением иметь только необходимое, удовлетворяла их, они были довольны ею и о другой не помышляли. С приходом русских они увидели новые ея условия, но так как заметно улучшить свое состояние не могли, стали проявлять недовольство. Если раньше у алеутов не было слов "прощать, просить прощения", то теперь они появились у них, и они стали воплощать их в жизнь, поняв это прекрасное правило. Но заметили они и другое — что пришельцы, принесшие это хорошее, не всегда сами выполняли его. И это отложилось в душах впечатлительных и особенно внимательных алеутов... Признаюсь откровенно, что в беседах с ними я деятельно узнал утешение христианской веры — эти сладостные и невыразимые прикосновения благодати, и потому я обязан алеутам благодарностию более, чем они мне за мои труды."