Самым простым и дешевым решением было закатиться куда-нибудь в глушь, подальше от побережья, жить в стогу, питаться ящерицами и медитировать. А что? Нас ведь учили выживать в любых условиях! И Планетарного Контроля там нет. Однако перспектива одичать меня не устраивала, я предпочитал оставаться поближе к месту событий.

Весь вечер я перебирал возможные решения. Как правило, дом родителей на зиму сдавался отдыхающим, захотят ли совершенно незнакомые люди входить в мое положение, я не знал. Можно было осчастливить своим визитом дядю (Он сам виноват! Угораздило же его взять отпуск именно сейчас), но это был крайний случай. Я хотел провести освободившееся время как-то... иначе, с огоньком. Перспектива полгода (а то и год) ловить сочувственные взгляды и выслушивать утешения от благонравных родственников наводила на меня невыносимую тоску. Хотелось чего-то необычного, в конце концов, новых впечатлений. Я лег спать в тихом раздражении, а проснулся с блестящей идеей, захватившей меня целиком.

Это была рискованная авантюра и, в случае неудачи, я мог потерять нечто большее, чем самоуважение. Суть моей идеи была такова: не пытаться законсервировать в себе курсанта-недоучку, а перевоплотиться в новую личность, с другим прошлым и другим социальным происхождением. Это будет бесценный опыт, которого ни на каких курсах не получишь! Хватит ли выучки выпускника Академии, чтобы выжить не в каких-то там пошлых джунглях, а среди большого города? После маленького опыта под мостом, я испытывал в груди легкий холодок. Хорошо слушать рассуждения теоретиков, что наше общество объединяют общая философия и мораль, а на практике... кто его знает.

Мне нужна была легенда. Кем же мне стать? Я размышлял и понял, что лучше всего будет косить под идиота: это разом объяснит, почему здоровый лоб вроде меня за столько лет не нашел себе места. Неприспособленный, что с него возьмешь! Заодно отпадут многие вопросы, станут меньше бросаться в глаза ошибки. Я поглядел на себя в зеркало: что-то идиотическое во мне, определенно, было. Иногда встречаются такие мальчики-переростки, с наивным взглядом голубых глаз, натурой теленка и телосложением быка. Все записные шутники, начиная с того же Гая Челленджера, выбирали мишенью для своих острот меня, а потом жутко обижались.

Я запихнул оставшееся барахлишко в рюкзачок (пусть думают, что у меня утренняя пробежка!) и бодрой рысью покинул земли Академии.

— Итак?

— Он съехал этим утром.

— Куда?

— Я полагаю, что он поедет к дяде, больше некуда.

— Там есть, кому за ним присмотреть?

— Да, Директор.

Теперь в просторном кабинете сидело трое. Третьим заговорщиком стала преподавательница по пси-технологиям Сара Вокер. Тонкокостная, изящная женщина чуть старше сорока, похожая не то на эльфа, не то на привидение, совершенно не производила впечатления грозного противника и прослужила в штурмовых частях Космофлота десять лет. Кружок заговорщиков мог гордиться таким приобретением.

— Я считаю, что мы должны посвятить его в наши планы.

— Это не разумно, сэр. Он не сможет убедительно притворяться.

— Более того, — Сара Вокер задумчиво кивнула. — Он попытается открыто бросить вызов "Пан-Галаксис". Это будет катастрофа.

— Согласен. Пока он в неведении, он в безопасности.

Директор поморщился. Он всегда считал себя порядочным человеком. В пределах Академии он не допускал никаких интриг и безжалостно избавлялся от преподавателей, излишне озабоченных своим общественным статусом. Получалось так, что дело было только в цене, и на старости лет он сам решил поиграть в эти игры.

Сара Вокер понимающе улыбнулась.

— Вы подумали, что мы ему скажем? — женщина многозначительно изогнула бровь. — Мы знаем ровно столько же, сколько и он, слухи не в счет. Или "Пан-Галаксис" ставила тебе ультиматум? — Харпер отрицательно покачал головой. — Может, они наводили специальные справки о курсанте Рейкере?

Директор вынужден был согласиться. Их выводы проистекали только из того, что они "знают мир". Корпоранты были слишком осторожны, чтобы в слух декларировать свои намерения. Директор порылся в памяти. Да, требуя отставки Харпера, агент "Пан-Галаксис" тоже напирал на какие-то аморфные "моральные причины".

— Кхе.

Ящер растянул в улыбке сухие губы.

— У нас не столь уж богатый выбор.

— Можно поговорить с врачом приемного покоя...

— Я уже говорила, — Сара Вокер пожала плечами. — Она даже не помнит Рейкера. Перед ней каждую ночь проходят десятки людей! В какой момент нужный диагноз попал в его файл, установить невозможно. А для того, чтобы его оттуда исключить, слова врача будет недостаточно.

— Знать бы, кто отвез его в клинику, это многое бы сказало, — вздохнул Харпер. — Увы!

Директор чувствовал себя загнанным в угол, а он не любил это ощущение. Не оставив возможности для разумного компромисса, корпоранты добились большего, чем если бы просто плюнули ему в лицо. Если бы в "Пан-Галаксис" вели себя чуть более корректно, он ни за что не поддержал бы Харпера. Максимализм Ящера был ему отвратителен.

— А вы подумали, что будете делать, когда получите доказательства? У нас нет денег на шумную компанию. У нас вообще денег нет, а то я просто дал бы их Рейкеру и дело с концом. Вот эти типы, наконец, проявились, дальше что?

— Деньги будут. Анализ показал, — за этим словом Директору почудилось нечто большее, чем Сара Вокер. — Наличие по меньшей мере трех групп, способных инициировать изменение корпоративного права, но им нужно дать легитимный повод для атаки. Если они начнут действовать спонтанно, корпоранты выставят их ренегатами и нужное дело отправится в утиль.

"Бог мой, да они задумали революцию!"

— А оно нужное?

— Несомненно.

Директор подозрительно покосился на Сару. Не затем ли Ящер притащил с собой псионика, что не доверяет ему, считает ретроградом? Сара виновато улыбнулась.

— Значит так, — Директор угрожающе наставил на Харпера палец. — У вас будет только один шанс. Это понятно? А если я обнаружу, что вы пытаетесь манипулировать фактами или, паче чаяния, сами их фабрикуете... Сдам как стеклотару, чегевары доморощенные! Ясно?

Сара быстро закивала, Ящер опасливо притих.

— Держать меня в курсе всего!!

Подчиненные поняли намек и испарились.

Глава 5

К полудню мой энтузиазм иссяк и вера пошатнулась. Стройный план обрел плоть, окружил меня стеклянным лабиринтом вокзала, толпами спешащих людей, мелодичным эхом объявлений. В бесконечных зеркальных плоскостях отражался я — нелепая долговязая фигура в куртке с эмблемой государственного интерната и плохо отстиранных спортивных брюках. Это была благородная грязь, след общения с механикой боевых кораблей, но выглядела она так, словно я ел на коленях яичницу. Последний штрих: раздолбанные кеды и трикотажный свитер с легкомысленной надписью "... моё!" — подарок на день рождения от самой ехидной, женской части коллектива Академии. Короче — в приличные места таких не пускают.

Я болтался без цели от пиронов до касс и отчаянно хотел купить билет до Нью-Рио. "Психичка" сказала бы, что во мне говорит территориальный инстинкт: опыт предков запрещал мне уходить в неизвестность, туда, где я буду чужаком, изгоем. Для меня это было внове. Тут бы мне и остановиться, но...

Вокзал должен был стать отправной точкой моей Одиссеи. Это было логично: ежедневно сюда прибывают тысячи людей, наверняка, среди них попадаются и те молодые олухи, под которых я пытаюсь косить. Но одно дело — прийти к логическому выводу, а совсем другое — пойти и жить.

Я подавил паническую активность, перестал нарезать круги по зданию, остановился и огляделся. Через несколько минут созерцания, очертания действительности начали изменяться и плыть. В монолитной до того толпе глаз начал различать местных и приезжих, пассажиров и встречающих, вокзальных завсегдатаев. На калейдоскоп лиц и костюмов словно бы наложили трафарет высшей сущности: легкая растерянность или автоматизм, радостное возбуждение или напряженная сосредоточенность, праздная отстраненность и все оттенки суеты. Это завораживало.

Я прошелся по зданию еще раз, следуя советам "Памятки молодому офицеру": "...умение наблюдать — залог успешной адаптации. При всем многообразии типов, поведение индивида может быть сведено к нескольким основным схемам. Конкретный выбор, определяющийся сочетанием личного опыта и социального окружения, зачастую отражается набором внешних признаков...". К половине третьего я уже достаточно успокоился, чтобы решиться на следующий шаг и покинуть вокзал.

Я стал пробираться на периферию, сквозь ряды стеклянных павильонов и стриженные газоны "зоны для прибывающих". Теперь можно было пойти несколькими путями: попытаться найти работу, попытаться найти ночлег, или поболтаться вокруг в качестве разведки. Можно ли мне остаться жить на вокзале? Не бог весть что, конечно...

Мои сомнения разрешились драматическим образом: я оказался не единственным лоботрясом в округе, за мной немедленно увязались трое парней. Они уже попадались мне на глаза, когда выпивали в зале ожиданий и потом, когда играли на автоматах. Самым примечательным в их компании был тип с комплекцией надувного поросенка, остальные — так себе, шелупонь, держались они нагло, шли намеренно широко, закрывая мне обратный путь и явно нарывались. Довольно самоуверенно с их стороны. Занятия по рукопашному бою в Академии не были обязательными, но я же собирался в Астроэкспедиционный Корпус! Правда, с тремя противниками за раз придется повозиться, и неизвестно еще кто кого, но, что совершенно точно, если о моем участии в драке станет известно, прости-прощай характеристика примерного курсанта. С самоубийственной решимостью я пробирался по лабиринту заборов, ангаров и мусорных контейнеров — чем дальше от полиции, тем ближе к Богу. Я зыкнул по сторонам: свидетелей, вроде, не было.

Главарем у них оказался курчавый брюнет с полупрозрачными юношескими усиками. Он не правильно истолковал мой взгляд и осклабился:

— Что скажем?

В прошлом году на практике один из моих сокурсников умудрился включить реактивный ранец в закрытом ангаре. Он (ранец, не курсант) минут пять носился по помещению, производя жуткие разрушения и чудом никого не убив. Наш ротный был родом с Инкона (редкость даже в Космофлоте), он прибежал на шум и, осознав масштабы бедствия, обложил виновника такими матюгами, каких я до того ни от кого не слышал. В тот день я выучил речь ротного наизусть. Глядя усатому в глаза, я воспроизвел два самых очевидных пассажа.

На мгновение все трое потеряли дар речи.

— Ах ты...

Бойцы из них оказались хреновые. Я перехватил кулак усатого и незадачливый задира кубарем покатился по земле. Толстяк, видимо, ожидал ударов в корпус, с его-то жировой подушкой. Вместо этого, я подсек его под колено и толкнул. Координация движений у него оказалась так себе, зато грохнулся он впечатляюще, прямо как водяной матрац, с волнами. Я так засмотрелся, что едва не пропустил короткий щелчок сзади. Неприятный такой щелчок... Я быстро перекатился через ошалевшего толстяка, поставив всех противников с одной стороны, и только тогда обернулся. Вид короткого лезвия заставил меня забыть о гуманизме. Я жестко врезал усатому по почкам, отправил поднимающегося толстяка в нокаут, лягнув по подбородку, а уроду с ножом вывихнул кисть. А может и сломал, не буду же я ему рентген делать! За считанные секунды компания крутых парней превратилась в груду стонущих инвалидов.

Пора было сваливать.

Мое внимания привлекла какая-то возня среди кучи хлама. На меня, открыв рот, пялился замызганный тип с испитой физиономией. Должно быть, он спал тут, а мы его разбудили. Свидетель жестокой расправы... Уговаривать его забыть увиденное было заранее бесполезно, я решил поступить от противного: лучезарно улыбнулся, продемонстрировав полный набор здоровых зубов, станцевал перед ним джигу и с криком "ас-с-а!", в припрыжку, пустился наутек. Почему-то я был уверен, что тот тип бежит с равной скоростью, но в противоположенном направлении.

Кажется, пронесло... Интересно, рискнут ли эти типы обратиться в полицию?

Наблюдение номер раз: район вокзала небезопасен. Если я и смогу найти пристанище, то не здесь. Я прожил в столице пять лет, вопрос на засыпку: в какие части города мы с приятелями НИКОГДА не заходили? Мысленно поклявшись, что вторая попытка будет последней, я слегка подправил курс и стал выбраться к востоку.

Шел я долго — час, а быть может и два. Под ноги легли толстые бетонные плиты, какие может разбить только упавший с орбиты звездолет. Долгие годы изгрызли, искрошили по краям упрямый материал, но победить не смогли. Бесконечные склады остались позади, и началось Летное Поле.

Здесь был самый старый район города. Не в смысле благородной старины, нет! Самым древним постройкам на Тассете было триста лет и представляли они из себя, в основном, убогие ангары. Наша столица возникла вокруг самого первого, еще военного космодрома, но, со временем, выжила отсюда и военных, и их корабли. На надежном фундаменте летного поля строили дешевое, но не слишком долговечное жилье, склады и мастерские. Теперь все это хозяйство было одинаково дорого что сносить, что ремонтировать. Деловой центр города просто сместился к западу, на менее захламленные территории, а на Летном Поле селились те, кому не повезло. У одного моего сокурсника здесь жила бабушка и он этого жутко стеснялся. По-моему, все это глупые предрассудки. Что есть успех? Должность в корпорации, домик с бассейном и личная яхта? Для меня пределом мечтаний был тесный кубрик в консервной банке, летящей в тартарары. Большинство сограждан меня бы не поняли: включи любую программу по ящику и тебе за пятнадцать минут объяснят, что значит быть счастливым.

Новых домов здесь не было, те, что стояли, несли на себе следы многочисленных ремонтов. В целом же... Не витрина "Гала-Сити", конечно, но вполне прилично, не трущобы. Я ожидал худшего. Как всякий реальный объект, Летное Поле не соответствовало своему образу, тиражируемому в новостях. Наверное, потому что этот образ режиссеры калькировали с гетто Старых Миров, там жизнь все-таки другая, а изобразить, как все на самом деле, у высоколобых эстетов не хватало толи фантазии, толи — желания.

Бросалось в глаза странное. Например, этот квартал был нарочито чист, пожалуй, даже чище, чем тротуары вокруг небоскребов. И он был ЛЮДНЫМ. На улицах шумно резвились дети, чинно беседовали пенсионеры, прогуливались домохозяйки (не неслись сломя голову, а именно прогуливались). Не клерки, не посетители. Они здесь ЖИЛИ и считали вполне нормальным проводить время у всех на виду.

Машин было очень мало — должно быть, у здешних жителей было свое понятие о благосостоянии. Витрины, реклама — это как везде, живые цветы в бетонных чашах, ящики с плющом. Изредка, сквозь проемы улиц, над крышами мелькали тени небоскребов, но я знал, что, несмотря на кажущуюся близость, они отделены от Летного Поля рекой, а два моста — в трех километрах к северу и югу. Если бы не широкая речная пойма, у района было бы больше перспектив, правда, тогда это было бы уже не Летное Поле.