Эпохи холст- 2

Есть основания считать, что в Архангельск нагрянет Высокий гость..., поговаривают кто-то из Великих князей. И кому как не губернатору встречать..., сами понимаете кого.

Так же предстоит..., и более того следует принять все меры по безопасности лица императорской фамилии. На что в городе остаётся новоприбывший жандармский чин-распорядитель с широкими полномочиями.

Закончив свой монолог-полушёпот, адмирал словно избавился от груза, выдохнув.

Ну, а далее всё пошло по накатанной обычных распоряжений, исполнений, суете временного обустройства и последующих мероприятий.

Тем не менее, старый служака Дубасов слово своё держал, говоря, что задерживаться не намерен — как только известили, что губернаторский пароход "Муром" готов выйти, отбыл.

* * *

"Губернские новости" о приезде-отъезде вице-адмирала почти не отметились (настолько тот скоро появился и исчез), выдав несколько строчек, будто в скупом некрологе.

"Скорей, — как догадался Бюнтинг, — вследствие прямого нажима жандармского чиновника на правление издательства".

Однако усилия ротмистра были нивелированы, когда в Архангельск дошла почта со столичной периодической печатью, где в одной из газет была статья об отъезде вице-адмирала на Север, с вопросом: "что же там понадобилось Адмиралтейству?".

И без того вокруг этой темы происходила нездоровая суета, теперь же губернатору

уже не стесняясь, стали задавать вопросы.

В портовом городе иноземцы не редкость. Сложно сказать, больше ли их стало, с какими целями приехали те или иные личности. Представлялись журналистами, деловыми торговыми людьми. Некоторые полярными исследователями, лопоча со смешным акцентом, напоминая один забавный персонаж из ещё не снятого фильма: "я — американский учёный-энтомолог, следую на Суматру в поисках бабочек!".*( Цитата из фильма "Дежа Вю".)

И может быть в отдельности каждый "длинноносый" господин ничем особо примечателен не был (по крайней мере, таковым старался казаться), но в совокупности....

Полковник Бруннеман, находящийся в Александровске телеграфировал, что в Екатерининскую гавань заходил норвежский пароход "Фритьоф", якобы на поиск экспедиции Цинглера. Едва "Фритьоф" ушёл, предварительно пополнив запасы, прибыл другой "норвежец" — барк "Харальд". С той же целью — спасение пропавшей экспедиции. А так же полярные исследования. Но, как писал Бруннеман:

"Имея доверительную беседу с капитаном барка "Харальд" Кьелдсеном, с коим водил знакомство, выведал, что на борту "норвежца" присутствуют англичане, оплатившие фрахт судна. За время стоянки "Харальда" наниматели-англичане неоднократно сходили на берег, исподволь вели среди портовых и городских расспросы о "Скуратове" (куда оный отправился?) и большом корабле-ледоколе.

Однако к экспедиции готовятся основательно, нанимая проводников из поморов и самоедов, закупая ездовых собак, продукты и остальное снаряжение".

Жандармский ротмистр регулярно подавал губернатору записки, считая нужным держать местное начальство в курсе, хоть и не находился у того в подчинении.

А при личной встрече посетовал:

— Вполне недурственный ложный след уже был пущен — про "Землю Санникова". Моими же стараниями разошлась ещё парочка противоречащих слухов, для ещё большей запутанности. Зло в том, что утечка идёт из самого Санкт-Петербурга. И с этим мы ничего поделать не можем.

* * *

На девятые сутки после отбытия вернулся "Скуратов". В этот раз его приход незамеченным не остался.

Помимо зевак были и официальные встречающие, но оказалось, что адмирал даже не собирался сходить на берег — перешёл на административный пароход "Мурман", который стоял на рейде, заведомо разводя пары.

Ступивший на пристань Престин сделал как можно более озабоченное лицо, отмахнулся от газетчиков и любопытных, поспешил к портовому начальству.

А от мичмана и в прошлый раз ничего не добились — оставалось только ждать, когда отпустят в увал матросов.

* * *

Уже помянутый выше заштатный корреспондент губернских новостей в нетерпении отирался у причала, выглядывая своего новообретённого знакомца с парохода "Лейтенант Скуратов" — трюмного Кондрата.

Купленный у матроса лист из иностранного журнала (уж больно нелепа там была русская орфография) был воспринят всеми кому ни показывал, лишь как чья-то замысловатая шутка. Хоть добротность печати и озадачивала.

Аркаша маялся и уже откровенно жалел потраченный целковый, как неожиданно удалось всучить бережно хранимую бумаженцию коллеге — норвежскому корреспонденту из газеты "Aftenposten". Аж за целый червонец! И теперь беспечно улыбался:

"Не получилось удивить редактора, так хоть провернул маленький удачный гешефт"!

Знал бы он, сколько английских фунтов содрал норвежец с подвернувшегося со своим чрезмерным интересом британца, покусал бы локотки от досады, тем более что англичашка-то пару раз попадался на глаза.

Не ведал Аркаша, что сей господин с Альбиона со своим подручным продолжал крутиться поблизости, устроив бесхитростную слежку за "перспективным объектом".

В свою очередь, за всем этим, осторожно держа профессиональную дистанцию, наблюдал жандармский ротмистр. И легко узнал в этих двух скользких типах тех самых подозрительных иностранцев, что прибыли на поезде из столицы.

Завидев Кондрата, искатель журналистских сенсаций замахал ему руками как старому знакомому. Кинулся выспрашивать на предмет "не узнал, не вида́л ли он чего интересного, не привёз ли ещё чего любопытного? А он, Аркадий, вполне готов выкупить, если что..., за копейку справедливую".

Матрос поначалу даже обрадовался:

— Ты мне, мил человек, не отдашь взад ту папиру заморскую? Деньгу верну....

— Да пошто она тебе уж...?

— То мой грех. Позарился на картинку лепую. Верни, а?

— Нету ея у меня, продал коллеге-журналисту норвежскому, — неожиданно честно признался Аркашка, увидев, как откровенно расстроился матрос.

— Эх, ты, душа твоя газетная, крикливая...! — Кондрат резко развернулся, однако направился не в кабак, а к домам управления, отмахиваясь, уже не оборачиваясь, — коль нет, так и сказ с тобой держать не буду.

— Да что не так-то, Кондратий? — Не отлипал, слегка удивлённый корреспондент.

— А то, что дело то государственное, секретное!

Путь их лежал мимо припортовых амбаров и товарных складов, вдоль узкоколейки.

Матрос сурово молчал, размашисто шагая, не слушая едва поспевающего за ним газетчика. А Аркашка, пытаясь обратить на себя внимание, уже чуть ли не кричал:

— Да с чего ты взял? Какой-то обрывок брехливый....

Впереди нарисовался господин, который неожиданным скользящим движением загородил движение переговаривающейся парочке:

— Милейший, — обратился он с лёгким акцентом, глядя прямо на матроса, — это есть ваш интерес?

И запустил руку во внутренний карман сюртука, показав ровно настолько, чтобы понять — это то, что надо.

— Продашь? — С угрюмой надеждой спросил матрос.

— О! Не здесь! Не хотеть торчать среди..., — замялся незнакомец, подбирая, коверкая слова. И указал выше в гору, где тянулся ряд домов казённой архитектуры, — отойдём в сторону.

И опять каким-то неуловимым движением оттеснил Аркашу, да так, что тот понял — ему не светит. И более — неким лисьим чутьём вдруг сообразил, что надо держаться подальше от этого опасного человека, краем глаза замечая, что пусто вокруг, без людей. Даром, что на часах уже время завечернее.

Что-то видимо сообразил и Кондрат, отпрянув, углядев и второго чужака, заходящего сбоку.

Ойкнул, оседая корреспондент после короткого профессионального "хука".

— Ах, вы бисовы души! — Проревел матрос, широко замахиваясь для удара, пропуская прямой в челюсть, однако устояв на ногах и даже влепив в ответку. И со стоном валясь после удара рукояткой револьвера по голове.

Два британца (один подхватил бесчувственного матроса и поволок его за амбар, второй сплёвывал кровь, пошатываясь, брёл вслед), тихо переругивались на английском, решая....

Решая, тащить ли здоровенного русского кочегара в дом и там уже в подвале допрашивать или привести его в чувство здесь — в глухих складских закоулках.

Их спор прервал свисток полицейского и окрик подоспевшего жандармского ротмистра.

А чуть позже на стол губернатору Архангельска лёг злополучный лист, вырванный необъяснимым феноменом из своего времени и вполне заурядным трюмным Кондратом из глянцевого журнала.

— Объяснение будет? — Испытывающе глядел ротмистр.

— Нет, — не менее коротко упёрся Бюнтинг.

* * *

Престин, направляясь к строениям пароходного общества, чуть задержался, завернув на телеграф. Там он, достав маленькую шпаргалку, отбил короткую телеграмму на ни о чём не говорящий адресат в Санкт-Петербурге. Опять же, за условной подписью.

Вице-адмирал Дубасов, давая это поручение, был весьма сосредоточен — быстро написав пару слов телеграммы, подумав, добавил к тексту "и более чем", пробормотав:

— Может это сподвигнет поспешать?

Потом скривившись, зачеркал:

— А вдруг не правильно расценят...? Не буду отходить от оговоренного....

И невесело подмигнув Престину, хмыкнул:

— Конспирация!

Ответ по телеграфу вице-адмирал принял уже в Архангельске.

Прочитав, отменил билеты на поезд до Петербурга, известив губернатора, что остаётся. Попросил выделить кабинет..., например, в здании Губернских присутственных мест, желательно, где меньше будет праздного люда. Организовать, кстати, охрану силами полиции, потому как имеет с собой секретные документы.

Разместился Дубасов в дальнем крыле административного корпуса, засиживаясь целыми днями до вечера, порой носа не выказывая наружу.

Надо сказать, что в вечно пустом коридоре "случайно" стали прохаживаться чиновники различного класса "со всем почтением и засвидетельствованием", пока приставленный к кабинету и лично к адмиралу грозный унтер-городовой, со всей грубостью и значимостью своего положения, не нагнал этот явный подхалимаж.

Приглашения на званые вечера столичный гость вежливо игнорировал, и даже не был замечен в ресторациях, предпочитая столоваться у четы Бюнтинг, благо дом губернатора стоял рядом со зданиями губернской администрации.

Приватно с Николай Георгиевичем они побеседовали лишь спустя сутки, после небольших хлопот по размещению и обустройству.

К тому времени жандармский ротмистр успел доложиться о шпионских делах и Дубасов сделал для себя правильные выводы — откуда "ветер дует". Поэтому совсем не удивился, что Бюнтинг уже осведомлён о скором приезде государя — предупредили.

"Вот уж действительно ничего нельзя утаить от чиновничьей братии".

Тем не менее, разумная и практическая составляющая в этом предупреждении была.

Хотя бы из-за узкоколейки от Вологды до Исакогорки, которую обязательно следовало проинспектировать соответствующими железнодорожными службами. А так же подготовить, привести в гарантированный порядок. А как иначе, если САМ едет!

Адмирал вспомнил своё нудное путешествие: сначала в первом классе, затем пришлось пересаживаться. Именно на этом небольшом отрезке пути (судя по карте) поезд тянулся целых 38 часов из-за длительных остановок для осмотра железнодорожного полотна и насыпи.

"В разумении и дабы не привлекать излишнего внимания, государю вообще не было никакой нужды сюда ехать, — рассуждал адмирал, — знаю я — Витте настоял. Не люблю его, но здесь он в корень зрит — медлить нельзя. Вот где царский окрик необходим на излишне неторопливых чинуш и бюрократов. Иначе не пошевелятся.

Тем паче, полностью скрыть интерес к Северу не удалось бы ни в коем случае".

Дубасов непроизвольно усмехнулся в усы:

"Витте хоть и зрит в корень, но и выслужиться хочет. Знал бы он.... Пришельцы так перед ним и не открылись. Изобретатели-американцы, не более. Чем-то он им там во взгляде из будущего не угодил. Не доверяют.

Но....

Но насколько царский двор — проходной двор! Радует, что хоть об истинном происхождении великана-ледокола враги-союзники не ведают. Иначе англичане парой шпионов и двумя нанятыми шхунами не ограничились — пригнали бы флот.

А с другой стороны, кто в здравом уме поверит в путешественников из будущего? Пока напрямую не обскажешь, да носом не ткнёшь. Коломейцев вон, всё ахал, да охал: "какие американцы (пусть и русских корней) умельцы, дескать, нам сиволапым ни вжисть такое не построить". До поры, пока....

И журнальный лист, что ротмистр изъял у шпионов где "2007 год"..., мало ли — опечатка"!

Так или иначе, краткий отчёт в Петербург, где было указано о неприкрытом интересе иностранцев, был отослан.

Был получен и ответ, под общей чертой: "принять меры" с определёнными указаниями и предписаниями.

Дубасову, находящемуся на месте, многое виделось иначе. Встретившись с начальником особого Беломорского отдела пограничной стражи полковником Бруннеманом, и обсудив с ним общие моменты, вице-адмирал по собственной инициативе решил внести в планы некоторые коррективы, "хотя бы для перестраховки".