Маска

— Митан, Ойноху удалось связаться с диспетчерской вышкой аэровокзала, тамошние чародеи усилили его сигнал и перенаправили к "Остроге", но связь нестабильна и он просит вас поторопиться.

Крюгер провела меня к магу, который сидел в тёмном углу на небольшой резной скамейке и мерно раскачивался взад-вперёд. Он вспотел и побледнел пуще прежнего. Не говоря ни слова, Ойнох просунул пальцы под маску, прикоснулся к моему лбу, и я услышал в голове:

— Капитан Капельромаут с "Остроги", что у вас происходит?

— Говорит Великий Дознаватель. Мы виделись на борту вашего дирижабля. Какова обстановка наверху?

— Митан, в городе творится какая-то чертовщина, откуда-то взялись эти твари и конца им не видно. Носятся по улицам, нападают на людей. Держимся на расстоянии, ожидаем указаний.

— Центры особо плотного скопления имеются?

— Да, собор ими буквально облеплен, а ещё они атакуют аэровокзал. Что нам делать, митан? Вступить в бой?

— Неудачная идея. Насколько мы смогли выяснить, противник способен проникать внутрь техники, преодолевая металлические преграды. Вашей огневой мощи не хватит для ведения боя, и в мобильности вы проигрываете. Вот вам моё прямое указание, немедленно свяжитесь с базой в Нархароте, пусть адмирал л"Голнорэ загружается боеприпасами и поднимает все боеспособные дирижабли. Также я приказываю ему взять на борт снаряды с маркировкой M-Z-H-M. И пусть возьмут на борт столько магов, сколько возможно, так и передайте.

— Митан, это может занять несколько часов...

— Мы продержимся. Конец связи, мой маг едва дышит.

Я убрал со лба руку Ланна Ойноха и поправил маску. Человек вздохнул с великим облегчением.

— Крепитесь, капитан, на меня эта атмосфера действует ничуть не лучше, чем на вас, но сейчас не время терять самообладание.

— Я справлюсь, мне бы только немного перевести дыхание.

Последним делом я указал личному составу укрытия за колоннами и алтарём, которые они должны будут занять по особому распоряжению. Если Ойнох сможет хоть немного отдохнуть, то поможет в осуществлении небольшой задумки, а иначе придётся вставить в револьвер патроны с "Улыбкой Дракона".

Свечи горели, а я ждал.

Стало душно, пришлось скинуть тяжёлый кожаный плащ и ослабить воротничок-стоечку. Во внутреннем кармане расстёгнутой жилетки лежала моя инсигния, знак высших полномочий, а на подкладку был пришит небольшой футляр с запасными спецпатронами. Такой способ ношения представлял опасность, если меня подстрелят и пуля заденет их, то я погибну мгновенно.

Дышать стало немного легче, ещё бы маску стянуть, а то пот жжёт кожу, но этого делать нельзя — слишком много сил потрачено на стирание этого лица из памяти мира, чтобы вот так открыто щеголять им налево и направо. Машинально потрогал запонки, старинные вещицы, массивные, сработанные из почерневшего серебра в форме щитов со вставленными в них крупными кусками янтаря. Часть отцовского наследия. Пощёлкав выкидным лезвием, проверив барабан револьвера и удостоверившись, легко ли из трости выходит клинок меча, я успокоился. К бою готов.

— Всему личному составу, перезарядить оружие спецпатронами, всеми, что остались. Если кто-то ещё не додумался до этого самостоятельно, то немедленно заняться!

Солдаты не шевелились, все уж давно перешли на алхимические и магические снаряды.

— Митан, если не секрет, для чего все эти свечи?

— Вам следует пореже снимать маску, агент Крюгер. — Вместо ответа произнёс я, глядя на забаррикадированные двери храма. — Скрытность — наше кредо.

— Наше кредо: "Не силой, но страхом". Здесь все свои.

Наивное дитя, прелестное, умное, смертоносное, пышущее гормонами и задором юности, но ещё такое наивное.

Стук в окна и душераздирающие вопли миног снаружи действовали на нервы. Куда запропастилась Себастина?!

— Много лет назад, когда вы были ещё совсем ещё чадом, я уже служил в Ночной Страже, ныне бесславно забытой и почившей в мире. Мы искали шпионов, проводили захваты, дознания, ломали и перевербовывали агентов. Иных прятали в самые тёмные камеры Черепа-на-Костях, других казнили. Расследовали, конечно, и уголовные дела, самые громкие и запутанные. Хм... был... был один такой человечек по имени Густав Кобэн, агент ингрийской разведки, хитрый и жестокий тип, возглавлявший сеть информаторов в провинции Гайрона. Мы охотились на него почти полгода, под мою руку был отдан специально сформированный отряд из полусотни следователей, а напарником моим в то время был Кавиас Юреналь, авиак, ловкий и быстрый коршун. Мы с ним неплохо ладили, ценили профессионализм друг друга и нередко вместе оказывались под вражеским огнём. Когда Кобэна удалось загнать в угол, его люди начали отстреливаться пока сам шпион бежал по заранее подготовленным путям отхода. Нам с Юреналем удалось прорваться, и мы бросились в погоню. Настигли Кобэна, когда он укрылся на старой мыловарне в промзоне Хассельна. Ночь, электричества нет, в городе облава, а мы с Юреналем крадёмся впотьмах по огромному зданию заводского типа, и где-то там, во мраке, притаился опытный убийца, которому нечего было терять. Авиаки не особо хорошо видят в темноте, во всяком случае, не все, а мой Голос в те времена был намного слабее, а радиус обнаружения источников эмоций — уже. В общем, когда я ощутил присутствие Кобэна, Юреналь уже оказался у него на мушке. Я спрыгнул с трёхметровой высоты, оттолкнул напарника и принял плечом пулю, предназначавшуюся его голове. И лодыжку сломал. Юреналь в ответ на выстрел Кобэна, всадил в темноту три пули, и одна из них засела у вражеского агента в кишках, я едва успел отозвать Себастину, которая порывалась разорвать обидчика пополам. Мы взяли Кобэна за жабры, спасли ему жизнь, выходили и вскоре перевербовали, сделав двойным агентом. Я быстро встал на ноги и мою поправку мы отметили в одном славном пабе, Юреналь проставлялся.

Я замолчал, она тоже не находила, что сказать. Зачем вы, тан Великий Дознаватель, травите байки в такое неподходящее время? — как бы вопрошали её эмоции.

— Я... эм...

— Через два месяца после того, как я спас жизнь Юреналю, он попытался убить меня. Едва не вспорол когтями горло. Внутренняя безопасность обнаружила, что его купили чулганы и меня послали уничтожить предателя. Юреняль решил убить меня, потому что знал, я ни за что его не отпущу, и долг жизни ничуть не помешал ему. Себастина четвертовала предателя, сначала оторвала крылья, затем руки и ноги, и под конец провела декапитацию. Мораль сей истории заключается в том, что те, кто сегодня "свои", агент Крюгер, завтра могут оказаться совершенно чужими. Ничего особенного, просто предательство это специфика нашей работы и только.

— И кому же тогда можно верить?

— Никому, — ответил я, пожимая плечами, — если хотите выжить, то не верьте никому.

— Даже вам?

— Отчего же. — Она не могла видеть моей улыбки, но по тону поняла, что я скалюсь. — Верить нельзя никому, но мне — можно.

Крюгер молча спрятала лицо под маской. Умница.

— Хозяин, я приготовила вам чаю и нашла крекеры.

Себастина поднесла к нам небольшой поднос с чайником, чашками и тарелкой.

— Себастина, какой чай в такое время?

— Как говорил Махарий Стузиан: "Война войной, а чай по расписанию".

Не надо было давать ей читать тот сборник цитат великого полководца, теперь она то и дело норовит... кусок витражного стекла с грохотом обрушился на пол.

— Чай отменяется, к оружию! Без приказа огонь не открывать!

Летучие твари тугими потоками втягивались сквозь разбитые витражные окна и начинали кружить под расписными потолками и пока что не обращали на нас внимания. Люди и люпсы застыли в укрытиях с оружием наготове. Я кувырками и перебежками переместился к колонне, за которой прятался Ойнох.

— Капитан, вы успели перевести дух?

— Митан?

— Люстры инсгерского хрусталя по две тонны каждая, — произнёс я, глядя вверх, — нужен импульс, если обеспечите его, дальше можете просто лежать и отдыхать.

— Сделаю.

— Дайте знать, когда будете готовы, но, прошу, не затягивайте.

Вернувшись к Себастине и Крюгер, я замер за трибуной, с которой верующим прежде читал проповеди клирик. Миног становилось всё больше и на укрывшихся врагов они всё ещё внимания не обращали, будто оказались временно дезориентированы.

Ойнох кивнул мне, его покрасневшие глаза светились от магической силы.

— Все в укрытия! Конечностей и голов не высовывать! Сейчас рванёт!

Боевой маг послал в огромные хрустальные люстры энергетические импульсы, и несколько тонн хрусталя буквально разорвало мириадами острых осколков. Настенные барельефы и драгоценные фрески окрасились внутренностями несметного множества тварей, волна зловонья, накрывшая нас, по плотности была практически материальна, и я пожалел, что заранее не надел шлем с респиратором, хотя личному составу, кажется, наличие таких шлемов не сильно помогало. Сократить поголовье летучих миног получилось на славу, но они немедленно стали вновь прибывать и формировать новый летучий косяк, ещё плотнее и шире прежнего.

— Огонь из всех стволов! Патронов не жалеть! Штурмовые отряды, не высовываться!

Шквал пуль утонул в косяке визжащих миног. Двигаясь как единое целое, словно огромное червеобразное тело, они извивались, вяло пытаясь уклониться от пуль.

— Отставить огонь! Все внутрь круга, свечи не сбивать! — заорал я, поняв, что вот-вот последует удар.

Оказавшись в нём, я бросил трость Себастине и стал складывать пальцы нужным образом, начитывая по памяти нужные слова. Тело исполинского червя изогнуло и ударило, навстречу ему длинными пиками вытянулось синее пламя свеч, и червь отпрянул с рёвом, от которого с потолка посыпались куски загаженного убранства. Следующие два удара я тоже выдержал достойно, хотя привкус крови во рту обозначился очень чётко.

— Неплохо... — хрипло выдохнул Ланн Ойнох, когда червь-исполин отпрянул.

— Такому в КГМ не учат, да, капитан? — через силу улыбнулся я, не оборачиваясь к боевому магу. Секундой позже меня едва не подкосил удар его эмоций.

— Ты оказался готов к битве лучше, чем я предполагал, но это не спасёт тебя, полукровный недоволшебник. Нужно было бежать, пока тебе позволяли.

Сущность, занявшая тело человека, не имела к Ланну Ойноху никакого отношения. Скорее всего, его душа уже растворилась в астральном теле Гоханраталу. Присутствие божественной сущности быстро разрушало человеческую оболочку, глаза Ойноха лопнули и вытекли, в опустевших глазницах поселилась тьма, лёгкие тонули посреди суши, из посиневшего рта лилась зловонная водица. Она же заполняла все члены мёртвого тела, превращая его в разрывающий мундир изнутри кусок отёчной плоти с вздутыми венами.

— Он был славным малым, смелым и сильным человеком. Зря ты его убил.

— Скорби о своей душе, полукровка, я вот-вот её поглощу!

— Моя душа обещана другой, и такой дрянью ты точно подавишься.

— Я поглощу всех твоих...

Я сложил знак Аксут и выбил бога из тела Ойноха, после чего он вновь напал на выстроенную мной преграду синих огоньков.

Помню треск, с которым раскололся мой череп, и вкус крови, хлынувшей у меня изо рта.

Я ослеп и задыхаюсь, темно, не могу дышать, душно, ослеп... вот и всё. Иначе не опишешь, вокруг темно, и я задыхаюсь. Мучительное чувство, страшное, а хуже всего то, что я никак не могу умереть. Просто барахтаюсь во тьме и задыхаюсь, а тянется это уже, наверное... да, тысячу лет по моим ощущениям. Надоело, если не могу сдохнуть, и не могу вздохнуть полной грудью, то лучше и пытаться перестану.

Как только я решил отказаться от дыхания, мои муки прекратились. По-прежнему слепой, я валялся на чём-то мягком, сыпучем, и не дышал. И чувствовал себя при этом довольно сносно.

Хотя, на самом деле, могу сказать, что я не чувствовал ничего, или почти ничего. Будто тело у меня всё ещё было, но при этом не было кожи, нервных окончаний, органы чувств отказали, вместо привычных ощущений одни фантомы. Фантом руки, фантом головы, где-то они есть, эти части моего тела... или нет? Я изо всех сил попытался поднять эту несуществующую руку и поднести к тому месту, где должно было быть лицо. Отчётливо услышал стук. Пошевелив пальцами, услышал новые постукивания. Странное ощущение, если бы только получилось открыть хотя бы один глаз.

Получилось, и я закричал, увидев нечто жуткое с огромной пастью, ревущее мне в лицо. Я замер, готовясь умереть ещё разок, но этого не случилось. Мне потребовалось ещё немного времени, прежде чем я смог открыть глаз. Что-то непонятное, будто лежу лицом на земле... или на песке? Надо попробовать подняться. Как только я пошевелил руками, мир вокруг меня заходил ходуном, и я вновь зажмурился. Потребовалось немало сил, чтобы признать — мой глаз расположен на руке, точнее, на ладони. Я открыл его, пошевелил пальцами. Какие-то чёрные острые отростки заплясали перед моим взором. Несомненно, мои пальцы.

Открыв оба глаза, я поднял руки, и мир пришёл в движение. Обратив ладони друг к дружке, я увидел две длинные чёрные руки, явно не мои, какие-то жилистые, когтистые, с твёрдой костистой оболочкой вместо кожи, и в каждой ладони блестел крупный красный глаз. Я сам себе поморгал, видя, как чёрные веки то опускаются, то поднимаются. А потом я повернул глаза туда, где должно было быть лицо, и содрогнулся от вида сплошной костяной маски без глаз и носа, гладкой, выпуклой, с огромной пастью, похожей на капкан. Невзирая на своё желание или нежелание, я был вынужден признать, что это я. Во всяком случае, пасть открывалась и закрывалась, когда я пытался открывать и закрывать свой рот.

Ещё больший шок я испытал, переведя взгляд вниз, туда, где должны были быть мои ноги. Они там действительно были, восемь длинных членистых конечностей покрытых чёрным хитином, росших из продолговатой паучьей головогруди, а также огромное паучье брюшко в придачу. Признаться, я впервые за долгое время поддался панике, в конце концов, всю свою жизнь мне приходилось бороться с арахнофобией, а тут вдруг такое. Пришлось опять же смириться с тем, что восьминогое "оно" это тоже я.

Не знаю, сколько я валялся, изредка поднимая руки словно перископы, и оглядываясь. Вокруг была пустыня, иначе эту местность было не назвать, хотя с привычными песчаными просторами мира под Луной эта пустыня не имела почти ничего общего. У неё не было солнца, небосвод чернел ровной тьмой, ни звёзд, ни луны, просто девственно чистая тьма. Но при этом темно не было. То есть белые пески... по-настоящему белые, не жёлтые, не белёсые, а белые, как снег, они будто освещали сами себя. Но это было не так. То, что творилось со светом в этом месте, не поддавалось пониманию даже для моего ума, хотя я очень тщательно постигал физику в своё время. Свет никуда не стремился, не сталкивался ни с какими объектами. Просто небо было чёрным, пески — белыми, ниоткуда ничто не светило, но при этом равнина с редкими невысокими барханами просматривалась на километры.

Первая моя попытка подняться окончилась ничем. Искать центр тяжести можно было сколько угодно, восемь паучьих ног не желали подчиняться, мешали друг другу, запинались, тяжёлое брюшко тянуло назад, а то, что я всё ещё пытался менять направление взгляда, вертя слепой головой, ничуть не помогало делу. В конце концов, даже моё терпение иссякло и в порыве гнева я набросился на единственное, до чего мог дотянуться — до белого песка. Рыча как тупой зверь, и молотя когтистыми лапами, я вслепую кромсал его обманчиво мягкую плоть и бился об неё всем телом. В таком поведении не было достоинства, но когда пелена слепой ярости спала с моего рассудка, я обнаружил, что уверенно стою на всех восьми. Стоило мне подумать, как такое получилось, и я рухнул обратно на песок. Чёрт подери! Я взрослый тэнкрис, я не обязан задумываться над тем, как переставлять свои ноги! Я просто должен идти!