Царица ведьм

Я не могла заставить себя даже пошевелиться. Я лишь помню, что уже — в объятиях Филиппа. Меня привело в чувство ощущение тепла и силы, а еще тихий голос:

— Все хорошо. Все хорошо.

Он повторял и повторял лишь эти два слова, как мантру, укачивая меня, словно младенца. Он держал меня на руках, сидя у постамента Анатолиевого гроба, а я плакала. По щекам текли едкие слезы. Надо признать: у меня была истерика. У меня никогда не было истерики, никогда, даже когда узнала, что я ходячий мертвец. Ходячий мертвец — интересно выходит, прям оксюморон какой-то.

— Я не могу, Филипп. Я не знаю, что мне делать. Мне кажется, я влюбилась в него. Но я его не знаю. Как можно полюбить того, кого увидела несколько часов назад. Но с другой стороны, я уже однажды сбежала от мужчины своего сердца, так как испугалась. Не просто убежала, убежала в постель к другому мужчине. Не просто в постель. Я родила от него ребенка! — я слышал, что срываюсь на крик и ничего не могла с собой поделать. На меня вдруг единым комом наваллось понимане всего мно свершенного, словно протрезвела, — Даже хуже! Я хотела родить от него! Не от Джои, а от него. Я считала Джои злом, не смотря на его и свою любовь. Я все равно считала его злом. И теперь история повторяется. Я боюсь. Я просто боюсь! А может это я зло? Знаешь, почему я не убежала без оглядки, как от Джои? Нет, не потому что дала обещание Бари. Я не хочу умирать. Ты меня презираешь?

— Я? Нет. Позволь тебе рассказать одну историю, — мы перешли на 'ты' легко и непринужденно, интересно, это так всегда случается после истерик, — Я родился во времена Первой мировой. Во Вторую мировую я со своим отрядом наткнулся на странный загон. Мы в них выпустили по двадцать набоев в каждого, а они все шли и шли. Их генералом была женщина! Десятисекундный бой — и все мои бойцы мертвы, черт бы все побрал, а я лежу в собственной крови и любуюсь своими кишками. Открыл глаза и увидел огромного ястреба с человеческими глазами. И тут ястреб заговорил. Я думал — уже все, пришел мой конец, даже в демонов поверил. Ястреб сказал, что может исцелить меня, но лишь при условии моей клятвы на верность Фюреру. Думаю, мой ответ и так очевиден. То, что я сижу здесь и говорю с тобой, лучшая демонстрация моего решения. Но Элизабет обратила меня не забавы ради. И клятву потребовала не по своему желанию. У Гитлера в плену была ее дочь, а среди ее войска — шпион. Она не могла просто так спасать врагов. Но она ХОТЕЛА, чтоб я жил. И я жил. И сейчас живу лишь ради нее и Нэнси, — Филипп замолчал, переводя дух.

4

Оценить его откровения я смогла лишь спустя несколько лет. Во-первых, ликантропы практически не могут выносить и родить живого ребенка. Перемены вызывают сильнейший шок и стресс у организма, который приводит к смерти еще не родившегося дитя. Посему детей оборотни ценят пуще Перворожденных. Элизабет каждый раз рисковала, покрывая спасательные операции Филиппа. Но когда на стороне красных выступила армия ликантропов-ястребов, она не могла врать. В тот день Элизабет принесла себя в жертву, спасая его. А перед смертью, рассказала, что видела сон о юноше, сумевшем освободить ее народ из рук тирана. Увидев Филиппа, Элизабет узнала в нем пришельца из сна. Она заставила его поклясться своей душой — выжить. Выжить любой ценой. Он выжил. Сбежал из нежных рук нацистов. Но у сих извергов остался рычаг управления своевольным ястребом — Нэнси. Стоило увидеть юноше дочь Генерала, как он полюбил раз и навсегда. Нэнси и Филипп уже 50 лет как счастливая семейная пара.

В тот раз (обратите внимание на мое весьма плачевное состояние) я не уследила за хронологией. Но позднее сей вопрос возник. Я была шокирована. Столетний Филипп выглядел не старше 30. Ответ оказался весьма просто и абсолютно нереален. Ликантропия не только делает носителя неуязвимым ко всем болезням и ядам, но и замедляет процессы старения, как говорится, ловкость рук и никакого мошеничесва.

5

Из оцепенения меня вывел глубокий баритон Филиппа:

— Так вот, к чему это я? Что б ты жила хотят двое из сильнейших мужчин, которых я когда-либо видел. Ты даже не представляешь, на какие жертвы они идут ради твоего спасения. Долг, который простил Мастеру Баринтус, не на пустом месте возник. Эльфу пришлось три года восстанавливаться после войны, в которой он поддержал Анатолия. За такую услугу Перворожденный мог требовать хоть жизни всех вампиров Анатолия. А он... Мастеру же твоя жизнь будет стоить серьезных энергетических затрат. Настолько серьезных, что это может привести к его гибели. Он уже был вынужден уйти на покой на час раньше, и жажда Мастера усилилась, что является ярким примером падения его сил. Как по мне, Баринтус запросил большую плату, чем имел право. И Мастер с радостью ее отдал.

— Да нет, эльф просто сумел переубедить его в моей исключительности. Только не подумай, что я верю во весь этот бред.

— Это не бред. Ты единственный человек, который смог устоять перед Его взором. Но даже не в этом дело. Я иногда могу воспринимать мысли Мастера. Стоило ему увидеть тебя, как в его голове пронесся бешеный ураган. Он был поражен и... восхищен. Думаю, он бы поставил тебе метки даже против твоей воли.

— Но, он же не сделал этого. И даже отбрыкивался, как молодой козленок.

— И почему же он до сих пор спит? Уже ведь начало шестого?

— У тебя что, встроенные часы?

— Что-то вроде, — Филипп как-то хитро улыбнулся, даже подморгнул мне, по крайней мере, мне так показалось. Но такой ответ меня не удовлетворил, а то. Видать мой вопросительно-умоляющий взгляд был невыносимо. Говорят: я умею быть чертовски милой, как котенок из Шрека, — Просто все часы в доме сообщают время ультразвуковым звоном, мерзко, но удобно.

Правда? Интересно. Ой! А что он там говорил о сне и метках? Что-то у меня с мозгами, видать, приключилось — плохо соображаю.

— Так почему Анатолий до сих пор не встал?

— На тебе уже две его метки.

Что? Нет, не так. ЧТО!!!!!! Да я понимаю, мое возмущение глупо, я ведь для этого и приехала, но все же:

— ЧТО!?

— Не злись. Но, — я аж сжалась, думая, что он сейчас меня носом ткнет в мои размышления. Не понимаю почему, но меня сие действие возмутило, — тот эксперимент с гипнозом дорогого тебе стоил, — я с благодарность вздохнула, но все же не могла понять: что же он так защищает своего Мастера, все это мне напомнило ту историю с дамочкой, которая постоянно отрицала. И я все больше начинала сомневаться в чистоте и невиновности Анатолия, — Ты не поддалась, но у тебя остановилось сердце. Ты умирала у них на руках. Я тогда впервые видел выражение полной растерянности и ужаса на их мужественных лицах, а еще слезы. Говорят, что мы зло, но разве зло может плакать над умирающей девушкой или жертвовать своей жизнью и властью ради незнакомки? Ты говоришь, что ты зло. Но разве зло готово было бы пожертвовать собой, ради чуда рождения новой жизни? Может мы не добро, но и не зло. Не зло. Мы умеем любить и страдать, нас можно напугать, мы умеем жертвовать собой ради других. Мы не люди, но и не демоны. Мы такие, какие есть. И когда я говорю мы, я имею виду и тебя, — не знаю, когда он включил меня в это 'мы', но мне было приятно, и... немного страшно одновременно, — А теперь пошли есть, — и он улыбнулся — его лицо сразу преобразилось, став лет на десять моложе.

6

Стоило вспомнить о еде, как меня скрутил жуткий спазм Голода. Да Голода — именно с большой буквы. И Филиппу пришлось нести мою бесполезную тушку. Я тогда слопала целого бройлера с миской салата и таким же количеством жареного картофеля. Закусила яблочным пирогом и пару литрами кофе. И самое интересное, что я все это переварила, и не подавилась. А уже через пару часов начала таскать фрукты и конфеты. Блин, я ж с таким аппетитом через пару дней в большой рогатый скот превращусь.

Так же меня удивило то, что в доме, где находилось восемнадцать человек, не считая меня, я не встретила ни одной живой души, и мертвой, кстати говоря, тоже (сорри за оксюморон). Даже вездесущий Филипп куда-то испарился. Ну что ж (тут следовало б пожать плечами, но такого знака препинания, к сожалению, нет). Зато смогу изучить Большую книгу магии Эдельвины Айсинг. Эльф таки сдержал обещание и вместе с письмом оставил оригинал волшебного фолианта.

Только стоило мне немного остановиться, как в голову полезли безумные вопросы и мысли. И главной занозой сидели метки и синеглазый Анатолий. Мне пришлось несколько раз глубоко вдохнуть и медленно выдохнуть — не хотела я думать о нем, пока. Посему я вытеснила непрошеные мысли в самые темные уголки сознания и принялась за чтение. Но не тут-то было! Именно это время выбрал наш великий князь тьмы (ох и бесило его это прозвище, и он был так мил, когда злился — просто душка), чтоб встать из мертвых. Странное ощущение, скажу я вам, было. На какой-то миг меня будто раздвоили, и я ощутила зверскую Жажду, которую смыла волна уже моего голода. А потом, словно дверь кто-то захлопнул перед самым носом. Самого Анатолия я увидела лишь спустя час: сытого, причесанного и разодетого, будто на парад.

— Рад приветствовать. Как прошел день, у моей очаровательной Зоряны? — скрип моих зубов, наверное, услышали аж на Гданцевке.

— Паршиво, а теперь стало еще хуже, — сама не пойму, почему так вела себя, видать, от того что безумно хотела его. Мне стоило огромного труда, не прыгнуть ему на шею и не полезть целовать его невозможно красивые и столь аппетитные губы.

— Что ж, раз нам предстоит провести целую вечность в компании друг друга, давай хоть познакомимся, — его голос стал менее слащавым — неужели, я так быстро смогла вывести из себя древнего вампира, чья кровь холоднее льда? Да, я часто так действую на людей, — А уж потом будем предъявлять претензии.

— А какие у тебя могут быть претензии ко мне? Это тебя ввела в кому моя игра в гляделки? Или же это у тебя постоянный голод, доводящий до безумия? А может у тебя постоянные перепады настроения? Нет, наверное, это я постоянно врываюсь в твое сознание? Или же это ты даже не можешь спокойного книгу прочесть? — и что я веду себя, как полная дурра? Но меня все уже достало. Наверное, отсроченная реакция на стресс — я так долго держала себя в руках, что когда основная опасность, висевшая надо мной дамокловым мечом, минула, расклеилась и стала выпускать пар. Стоило, конечно же, извиниться, но это было не в моем характере — когда я не права, я начинаю злиться еще сильнее. Ох, и тяжело же нам будет. Не желая усугублять ситуацию, я решила опустить глаза и мило улыбнуться, но Анатолий, видать, истолковал мои действия иначе (наверное, подумал, что я насмехаюсь над ним) так как его лицо окончательно окаменело.

— А теперь послушай меня. То, что ты выдержала мой взгляд, не дает тебе права так со мной общаться. Признаю, я стал причиной твоей комы, но я же тебя из нее и вытащил. Не хочется об этом говорить, но ты все еще жива, и жить будешь только благодаря мне. Голод? Ну, извини за небольшой побочный эффект. Просто твое воскрешение слишком дорого мне обошлось. Мне неизвестен ни один Мастер вампиров, который бы согласился привязать себя к трупу. И не улыбайся, — но ничего я не могла с собой поделать — он был так забавен, когда злился — просто душка, — сама прекрасно знаешь, что была ходячим трупом. Ладно, что случилось, то случилось. Стоит подумать о будущем. Теперь ты мой Слуга, и я могу питаться и посредством тебя, что мне и пришлось сделать, чтоб не умереть окончательно. Заметь, я мог и не проснуться, а если умру я, то умрешь и ты. И больше второго шанса у тебя не будет. Так как, временный Голод — большая плата за новую жизнь? — говоря, он стоял надо мной неподвижно, словно статуя, и у меня уже начала затекать шея — смотреть на него. Наверное, Анатолий что-то прочел на моем лице (хотя скорее в сознании), поскольку его лицо озарила хитрая улыбочка и тут же скрылась за маской непроницаемости. Я тогда как раз подумала, что это похоже на родительскую взбучку — и стала злиться еще сильней) поскольку тут же присел на краешек кровати, — Вторжение?.. Что мне о них сказать: это обоюдоострое оружие. И со временем мы научимся им управлять. А то, что книгу помешал читать, думаю, ты и сама прекрасно понимаешь, что есть вопросы и важнее. Что ж до претензий, то их у меня достаточно. Ты чуть и меня, и весь мой Поцелуй не угробила. Твое появление ставит под удар мою власть и само мое существование. Я уже вынужден был уйти на покой раньше и встать позже. Все мои компаньоны до сих пор покоятся у себя в гробах. И ради кого все жертвы? Ради пигалицы, которая только и может, что впадать в депрессии и истерики.

Ах, так! А я уже хотела стать хорошей девочкой. Видать не суждено. Значит истеричка и депрессивная, что ж не будем думать над словами.

— Ну и замечательно, — нет, я не расплачусь, пусть мне и одиноко, пусть мне и плохо, но я не кинусь к нему в объятия, как бы они и не были прекрасны, сильны и нежны. Так стоп, что-то меня не туда занесло, — Мы выяснили отношения, а теперь закрой дверь с обратной стороны. Думаю, завтра ты меня не увидишь.

— Какие ж вы смертные нетерпеливые, я еще не закончил, — и он игриво улыбнулся, — несмотря на все твои заскоки, ты мне нравишься. И я рад, что выбор Бари пал на меня.

— Что? — я чуть в обморок не грохнулась.

— Зоряна, ты давно смотрела в зеркало? Ты выглядишь, как богиня! Тебя почитает Принц эльфов. И не просто там какой-то шестой брат троюродной тети жены брата короля. А один из Десяти. Десяти Великих Совета. Будучи при смерти ты устояла перед взором Мастера вампиров. Мастера вампиров с тысячелетним стажем. К тому же дороги назад нет — ты несешь две мои метки. Для всей нежити сего мира ты — моя правица, продолжения меня самого, твоя сила — лишь выражение моей. Если тебе еще неизвестно, то моей территорией являются Днепропетровская, Луганская и Донецкая области, все остальные земли — враждебные государства. Тебе некуда идти. А мне больше не с кем разделить силу и власть.

Я не знал, как реагировать на слова Анатолия. Да еще тот обрывок его воспоминаний: с девочкой на руках. Скорее всего, неуютно было не мне одной, так как вампир встал и направился к двери.

— Кто была та малышка с золотыми волосами?

— Моя племянница.

Его не удивил вопрос. Но меня удивил ответ — Анатолий все сразу понял. Ему воспоминание не давало покоя, видать уже не одно столетие. Но он не стремился делиться своей болью, но и не мог ее спрятать. Его фиалковые глаза потускнели. Губы стали дрожать. Плечи ссутулились, и весь он как-то скукожился. Шикарный бархатный костюм, еще минуту назад сидевший на нем, как влитой, теперь висел, будто лохмотья. Ему нужна была ласка и утешение, не меньше чем мне. Так что я встала и обняла этого наглого франта, зарывшись в его грудь. Он так и застыл, держа руки по швам, боясь пошевелиться и спугнуть меня (я так думаю, хоть может, он просто опешил от неожиданности). А я прижимала его все сильнее и сильнее. Он так восхитительно пах! Я знала этот запах. Одеколон сделан на заказ одной маленькой фирмой на юге Италии: такие же были у Джои. Этого я уже не могла выдержать — слезы потекли сами собой. И тут он обнял меня нежно и боязно. Анатолий все еще боялся, что я взорвусь и что-нибудь выкину, по правде говоря, он до сих пор этого боится, как сам недавно признался. Я и сама этого иногда боюсь. Но тогда мне не хотелось ничего выкидывать. Я хотела просто стоять в его объятиях всю свою жизнь, но, к сожалению, это было невозможно.