Боги и тени

— Больно? — спросил он, касаясь холодной ладонью горячей щеки девочки. Та, ласково улыбаясь блестевшими от невыплаканных слез глазами, покачала головой и взяла его ладонь в свои, надеясь согреть ее. — Меня можешь не обманывать. Мне тоже больно, постоянно, такое ощущение, что вся нога в огне, даже та ее часть, которой... — он запнулся. Рейк так и не осмелился посмотреть на уродливый обрубок, что остался от его правой ноги, — Которой нет.

— Прости, я не смогла ничем помочь, — чаша переполнилась и по румяным щекам Леси по текли крупные слезы.

— Ты не виновата, никто не виноват, кроме меня, — глядя в потолок, ответил брат. — Я оказался слишком слаб. Знаешь, каждый раз отправляясь на охоту вместе с отцом, я боялся, что не вернусь обратно, ждал этого... Как упаду в овраг, сверну себе шею, взбираясь на очередную кручу или... или вот так попаду в когти зверю. Но как же это все-таки страшно, когда происходит на самом деле... Похоже, боль окончательно затуманила мой разум, не стоит мне тебе этого рассказывать. Не хочу, чтоб ты помнила меня таким слабым, немощным. Возьми там на стуле.

Леси подала ему маленькую деревянную свирель с двумя стволами.

— Я хотел сделать инструмент, который бы звучал также красиво, как твой голос, но не сумел. Времени не хватило, — он поднес свирель ко рту и попытался наиграть простую мелодию. Она звучала грустно и незаконченно. Поняв это, Рейк остановился, тяжело вздохнул и отдал свирель сестре.

— Красиво, — попыталась подбодрить его Леси, но вышло не слишком убедительно, потому что через каждый слог ее душили всхлипывания.

Рейк снова посмотрел на сестру. Лицо его прояснилось и разгладилось, будто он вспомнил что-то очень хорошее.

— Знаешь, когда бабуля дала мне свое снадобье, ну перед тем как... — он снова не смог произнести это вслух, но Леси сделала вид, что ничего не заметила. — Я видел сон, странный такой, цветной, на сон совсем не похожий. Будто явь и навь слились в одно, и смотреть на них можно лишь сквозь пелену ласкового золотистого цвета. Я парил над огромным селом с каменными постройками. Вершины гигантскими соснами уносились в необозримую высь, а на самых кончиках горел живой огонь и оттуда вязкой смолой стекал вниз красный камень. У подножия роилось множество людей в легких светлых одеждах. И я наблюдал за этим дивом не один. Ты летела рядом, широко размахивая гигантскими белыми крыльями. У меня перехватило дух от восхищения, но потом на одной из скал, высившихся на окраине села, я увидел призрачную фигуру. Она протянула руку, словно звала кого-то. И ты оставила меня... Оставила, чтобы быть с ним, с тем, кто ждал тебя на той темной скале, и я отпустил тебя... со спокойным сердцем, потому что знал, что это — твоя судьба, твой выбор.

— Я никогда не оставлю тебя, — жарко заверила брата Леси. Рейк грустно улыбнулся.

— Тебе придется, — он снова отвернулся, пряча глаза, а потом тяжелым, надрывным голосом продолжил. — Обещай, что отпустишь меня, когда придет время.

— О чем ты? — никак не могла взять в толк Леси. — Твое время придет еще очень нескоро, может, еще позже моего. Я... я просила братьев-ветров, чтобы ты поправился. Бабуля говорит, что они слышат таких, как я, поющих. Они обязательно помогут, я верю. И ты должен.

— Не хотел тебя разочаровывать, но им нет дела до смертных. Об этом каждый охотник знает, да и ты сама скоро это поймешь. Слишком скоро, я чувствую.

— Нет! — выкрикнула девочка так громко, что весь сруб сотрясся до основания. Ольжана вздрогнула, просыпаясь, и отвернула занавеску, пытаясь понять, что происходит. Расстроенная, Леси выбежала из дома и помчалась к лесу, чтобы спрятаться и побыть одной.

Вечером она вернулась притихшая, не плакала больше и старшим не перечила, все время повторяя про себя: "Спасите его, спасите". Тянулись дни, а за днями недели. Рейк пошел на поправку, боль и жжение потихоньку отступали, раны затягивались. Леси исправно готовила ему лекарства и мази, даже сама наносила их под присмотром Вайспуты, а потом и без него. Странно, все эти дни не было ни ветра, ни дождя. Стояла жаркая засушливая погода, столь необычная для сырого болотистого Прилесья. Землепашцы уже начали побаиваться за урожай, устроили затяжной праздник дождя с шумными песнями, танцами и огромными кострами, на которых сожгли всех нашедшихся в селе пугал. Не помогло, только жарить стало сильнее, да и птиц налетело великое множество.

После этого устроили великий плач. Женщины в черных одеждах, изнывая от палящего солнца, целыми днями рыдали над горящими полями, падали на колени, заламывали руки и молили-молили-молили, чтобы ветры вернулись в их несчастный край. Охотники наблюдали за творившимся безобразием со сдержанным презрением, тайком посмеиваясь над глупыми затеями соседей. В дорогу собирались отправиться после праздника самой короткой ночи. Они хоть и не отмечали его, но хотели убедиться, что с Рейком все будет в порядке, прежде чем оставить его на попечении женщин.

Тучи собрались неожиданно и очень быстро, будто западный ветер спешно нагнал грозу для доставших его окончательно своими молитвами землепашцев и понесся дальше по своим божественным делам. Накрапывало. Вначале тихонько, едва заметно, а потом загремело-засверкало, да пролилось как из решета на землю, оставляя громадные чавкающие лужи. Не страшась ни грома, ни молний землепашцы повыскакивали на улицу и от радости ринулись в пляс. Только охотникам уже было не до праздника.

В полночь Рейка начало заметно колотить, а к утру кинуло в жар. Ослабленное измученное тело больше не могло удерживать в себе сознание. Мальчик бредил, плотно смежив веки, то еле слышно бормоча какую-то несуразицу, то выкрикивая обрывки фраз, которые вкладывало в его уста мироздание. Его тоже лихорадило, просто никто еще этого не замечал. "Тени, тени идут!" — истошно орал он, потом замолкал и успокаивался на несколько мгновений и снова: "Предатель, на востоке предатель!"

Леси смачивала в холодной воде тряпицу и протирала пот со лба и груди брата, приговаривая, что все будет хорошо, хотя сама уже в это не верила. Дэйхен, как загнанный в угол самец саблезубой кошки, мерил шагами собственный дом, затыкая уши, когда во время раскатов грома его сын кричал особенно громко. Ольжана отодвинула занавеску и поминутно всхлипывала, не в силах сдержаться. Лейф сидел, покачивался на стуле из угла в угол, бессмысленно глядя в потолок. Мейр и Бейк молча наблюдали за происходящим, не смея даже пошевелиться. Вайспута хлопотала со снадобьями, проверяла повязку на ноге Рейка, тяжело вздыхала и кидала в котел над очагом все новые и новые травы.

В конец обессилев, Рейк затих. Лежал так некоторое время, вроде бы даже жар спадать начал. Леси обрадовалась, надеясь, что худшее уже позади. Вайспута подошла посмотреть, как изменилось состояние внука, а потом сняла с головы косынку, перевела взгляд на сына и тихо произнесла: "Отходит".

— Что? Нет! — закричала Леси. Она схватила брата за плечи и начала трясти. — Не умирай, слышишь, не смей умирать.

Вайспута попыталась отодрать ее от мальчика, но тот неожиданно открыл глаза, мутные и пустые одновременно.

— Смерти нет, — сказал он неестественно ровным спокойным голосом, крепко схватившись за руку сестры. — Передай ему, смерти нет.

Вдруг он обмяк, упал на кровать и больше не шевелился. Вайспута легонько отстранила внучку и закрыла пустые глаза покойника.

— Отмучился, — устало утирая пот, сообщила старуха.

Ольжана тихонько вскрикнула и заплакала уже в голос. Дэйхен остановился и долго смотрел на распластанное на кровати тело. Братья одновременно подались вперед, чтобы поддержать родителей, но что для этого надо сделать, они не представляли. Усталость как-то разом навалилась на восьмилетнюю девочку. Сделав несколько шагов к темному углу, Леси уселась на пол, уперевшись спиной в стену, и поджала под себя ноги, обхватывая колени руками. Ни говорить, ни даже плакать не хотелось. Она чувствовала себя опустошенной — ни единой мысли в голове, ни боли, совсем ничего. Как будто все окаменело и умерло вместе с Рейком. С потолка на тоненькой серебряной паутинке спустился паук-крестовик, спрыгнул на голову девочки, сполз по руке на пол и устремился к окну. Леси отстраненно смотрела ему вслед.

Гроза прекратилась. Ветер стих. Из-за туч пробивались первые лучи восходящего солнца, расцвечивая их в странные фиолетово-зеленые тона. На дороге показались четыре тени, медленно обретающие черты всадников в развивающихся по ветру плащах. Они скакали мимо Ветревки прочь от Заповедного леса, а не обратно, как они обычно делали на закате, но Леси они уже не радовали. Пусть себе скачут на все четыре стороны, все равно им нет до смертных никакого дела.

Хоронили Рейка в полдень в небольшом болотце на краю Заповедного леса. Землепашцы обычно закапывали мертвецов в землю и ставили у того места камень-надгробие, либо насыпали над могилами курганы, если хотели воздать особые почести усопшему, охотники же поступали по-другому. У них не было могил или склепов, где они бы могли поклоняться предкам. Обычно тела умерших оборачивали в холщевый холст, укладывали на маленький плот, поджигали его и пускали по течению. Огонь уничтожал плоть, а мутные воды упокаивали прах навеки вечные, чтобы никто не мог его потревожить. Если реки поблизости не было, тело просто сжигали, а прах рассеивали по ветру. У Майери, живших на окраине леса в заболоченной местности, была особая традиция. Они хоронили своих мертвых в трясине, наблюдая, как коричневая жижа медленно и со смаком поглощает тела усопших. Так было решено сделать и на этот раз.

Братья все утро промаялись в поисках паладинников — нежно-голубых цветов, которые возлагали на грудь усопшего, прежде чем отпустить его в мир мертвых — но так ничего не нашли и вернулись с пустыми руками. Леси помогать им не стала — наотрез отказалась покидать Рейка. После возвращения сыновей, Дэйхен велел Лейфу взять Ольжану на руки, а сам понес младшего сына к болоту. Тело Рейка набухло и сделалось невероятно тяжелым, хотя при жизни он был тонким и легким, как былинка, в отличие от плотных коренастых близнецов и высокого мускулистого Лейфа. Верно, это от того, что славная душа мальчика больше не окрыляла его. Теперь в руках отца осталась лишь бренная оболочка того, кто когда-то был его младшим сыном, любимцем матери, талантливым, умным веселым... добрым мальчиком.

"Только бы не заплакать", — думал про себя Дэйхен. Только этого не хватало. Надо быть сильным, надо показывать пример, надо... Боги, как он устал от всего этого: от бесконечного напряжения, опостылевшей охоты, больной и совершенно не понимающей жены, бестолковых сыновей, которые все время так и норовили попасть в неприятности, властной матери, которая даже после свадьбы умудрялась навязывать его семье свою волю, и даже от дочки... особенно от дочки, от этой тихой, послушной девчонки со жгучими глазам цвета холодной стали, в которых ни единого чувства нельзя было разглядеть. Вот и сейчас она казалась самой спокойной из всех, ни взглядом, ни жестом не выдавая скорби о брате. Как же так получилось, что маленькая хрупкая девчонка больше похожа на бесстрашных несгибаемых охотников, чем он сам?

Дэйхен остановился на краю трясины. Положил тело на землю и подтолкнул вперед. По бокам столпились его домочадцы, молча наблюдая, как холщевый саван с телом медленно поглощает ненасытная трясина.

Леси теребила кончик косы, накручивая волосы на пальцы. "Это уже не он. Его здесь нет. Он ушел на последнюю охоту... и уже никогда-никогда не вернется. Потому что богам нет дела до смертных, никому нет до нас дела". Девочка почувствовала на спине чей-то взгляд и обернулась. Из-за необхватного ствола столетнего дуба выглядывал старик-шаман из красной хаты. Прятался он плохо, поэтому все семейство уже давно заметило присутствие непрошеного гостя, но из уважения к усопшему все молчали.

Когда холст скрылся из виду, полностью утонув в трясине, Ольжана что-то шепнула на ухо державшему ее на руках сыну и кивнула головой в сторону дерева, за которым прятался шаман. Наблюдавший за ними краем глаза Дэйхен болезненно поморщился, но потом все же принял ношу Лейфа на себя, так как руки мальчика заметно дрожали от напряжения и грозили вот-вот уронить Ольжану на землю.

Вайспута повернулась в сторону дома и зашагала прочь, сказав, что у нее сегодня слишком много дел, чтоб терять время даром. Мальчишки собрались вместе и, коротко что-то обсудив, как можно незаметней направились в село. Леси увязалась за ними, но, почувствовав, что Лейфу явно претило ее общество, вернулась домой

Девочка поднялась на порог и через приоткрытую дверь услышала сердитые голоса родителей.

— Зачем он приходил? — грозно вопрошал отец.

— Я его не звала. Он ведь шаман, у них свои способы обо всем узнавать, — под стать ему отвечала мать. — И не ори на меня. Рейк был и его внуком. Он просто хотел посмотреть на мальчика перед тем...

Раздался громкий всхлип.

— Прекрати рыдать, женщина. Ты уже давно не сопливая землепашка, не забывай об этом. И я прекрасно видел, как ты науськиваешь детей ходить к нему в красную хату!

Леси испуганно прижалась к двери, прислушиваясь.

— А ты не видишь, как они расстроены? Их дух дал трещину. А в красной хате можно остаться наедине с собой, помолиться, и найти успокоение. Им сейчас это гораздо нужнее, чем твой мрачный вид. Я бы и сама туда пошла, если б ноги меня слушали.

— С мальчишками делай, что хочешь, с них все равно никакого толка, но голову Леси своими глупостями засорять не смей, слышишь?! Она Поющая, гордость и надежда рода. Когда-нибудь она станет во главе Охотников севера, а может даже ее примут Сумеречные и тогда...

Девочку вдруг пробил озноб, и захотелось плакать.

— Что тогда, Дэйхен? Она погибнет на очередной охоте от лап каких-нибудь жутких тварей, как Рейк? Я не хочу больше терять детей. Ни одного из них. Если бы ты ее действительно любил, то пошел бы к моему отцу и вытянул жребий, чтобы она могла спокойно выйти замуж, растить детей и быть счастливой. Но нет, ты всегда думаешь только о себе и о гордости рода, хотя и рода-то давно уже нет. Только мы остались.

Леси зажимала рот рукой, чтоб не закричать. Как они могли все решить за нее? Неужели вся ее жизнь теперь определяется их правилами и желаниями, неужели ничего не будет кроме охоты или устроенной матерью свадьбы? А как же ее желания? Хотя у нее их особенно и не было, ведь она всегда жила умом старших, делала только то, что было велено. Леси почему-то всегда считала, что через пару лет, когда она станет взрослой, то сможет сама решать, что делать, а что нет. Ну или хотя бы будет знать, чего ей на самом деле хочется, а теперь все предрешено... Как предрешена была смерть Рейка, и что бы она ни делала, все оказалось бесполезным. Зачем так жить?

— Леси, что ты здесь делаешь? — на ее плечо легла старческая рука.

Девочка обернулась и отрешенно уставилась на Вайспуту.

— Все хорошо? — спросила бабка, тревожно вглядываясь в полные отчаяния глаза девочки.