— Скажите, заслужил ли я смерть?
Тишина сгущалась. Лорд Веломри оборачивался с таким видом, будто собирался отругать нахального мальчишку. А может даже высечь! Правда, что за глупая выходка?
Белый Палач застыл. Николас вскинул голову, разглядывая его жёсткое, будто выбитое в камне лицо. Оно вдруг вытянулось и побледнело. Расширились зрачки в разноцветных глазах — один голубой, другой зелёный. Заиграли на скулах желваки, затрепетали хищные крылья прямого носа, губы слегка разомкнулись, показывая ряд ровных белых зубов.
Взгляд Николаса скользнул на грудь лорда Веломри. Что-то чёрное билось на месте сердца, словно самая жуткая ночь. Её щупальца вились и пульсировали, сверкая ломаными гранями. Что же это такое?
Николас протянул руку, чтобы потрогать, но не успел. Между ним и Белым Палачом метнулась серая тень. Плотный плащ укрыл от взглядов. Голову сдавил спазм, из носа хлынуло что-то тёплое. Нет, Белый Палач его и пальцем не тронул, но, слизув, Николас почувствовал привкус крови на языке. Только тогда стали различимы звуки: люди тревожно перешёптывалась. Неизвестный спаситель спросил с вызовом:
— Что же вы, лорд Веломри, так плохо держите себя в руках? Вас уже и дети пугаются. А ведь народ ещё не забыл, как вы избили предводителя Зареченского восстания во время казни. Неужели вы хотите повторения?
— Ах, Лесли-Лесли, что же вы тут делаете? Да ещё тайком от охраны? Я думал, подобные зрелища вам претят, — хрипло рассмеялся Белый Палач.
— Мой долг — защищать своих подданных. Я не хочу новой войны, а она случится, если вы не прекратите возмущать народ своими выходками.
— Не вам, мессир, меня осуждать. Людьми нужно управлять твёрдой рукой, чтобы у них не возникало и мысли о неподчинении. Идти до конца и не показывать слабости. Наш общий наставник, лорд Комри, хорошо вдолбил мне это в голову, а вам разве нет? — издеваясь, отвечал Белый Палач.
Незнакомец напрягался всё больше, теряя самообладание.
— Вы извращаете его слова. Лорд Комри никогда не позволил бы вымещать злобу на ребёнке. Не его вина, что вы повсюду видите глаза нашего общего наставника. Задумайтесь, может, это совесть не даёт вам покоя, ни во время казни зареченцев, ни сейчас.
— Разве я говорил что-то о его глазах? — возмутился Белый Палач шутливо, но вдруг посерьёзнел: — Не играйте со мной, Лесли, доиграетесь. Времена, когда я был доверчивым простаком, давно прошли. Сегодня я не трону вас, но однажды вы оба заплатите за ваше зло сполна.
Николас приподнял полу плаща, глядя, как Белый Палач удаляется к своим Лучезарным. Вся площадь облегчённо вздыхала.
Лесли взял Николаса за руку и потянул прочь. Мальчик слишком ослабел, чтобы сопротивляться.
* * *
О каком лорде Комри шла речь? Уж точно не об отце — нет у него никаких учеников. К тому же, Белый Палач выглядел старше. Он подтвердил, что в Николасе, как и в этом странном Лесли, есть зло, за которое они должны будут заплатить. Так почему же Лучезарные их отпустили? И что это за чёрная штука у лорда Веломри в сердце?
Они зашли в боковую дверь заурядного дома у выхода с площади. Лесли снял с себя плащ. Среднего роста, костюм он носил неприметный серый, почти такой же, какие любил отец. Ухоженное лицо выделялось тонкими чертами. Чёрные волосы были аккуратно пострижены до середины шеи. Сине-голубые глаза добродушно щурились.
Лесли взял батистовый платок и принялся вытирать нос мальчика от засохшей крови.
— Не бойся, Ники, ничего тебе не угрожает. Я друг вашей семьи. Гостил у вас в Озёрном крае, когда ты был маленьким. Твой отец скоро тебя заберёт, я уже послал за ним.
Николас задумчиво жевал губами. Можно ли ему верить? По виду Лесли добрый, защитил от Лучезарных даже. Но что ему надо на самом деле?
— Ты, наверное, голоден?
Лесли привёл его на кухню, усадил на высокую табуретку у стола и взял с подноса сахарный рогалик.
— Угостись. Ну же, он не отравленный. Честно!
Николас отодвинул от себя протянутую руку со сладостью. Есть не хотелось, наоборот, мутило и кружилась голова.
— Какой недоверчивый малыш! — Лесли отложил рогалик и ущипнул мальчика за щёку. — Видно, Белый Палач сильно тебя напугал.
— У него чёрное сердце, — Николас, наконец, отдышался и нашёл свой голос.
— Ага, добротой не отличается. Лучше с ним не шутить, — Лесли улыбнулся шире.
— Нет, у него и правда чёрное сердце. Как такой... — мальчик задумался, глядя по сторонам. Из кипевшей на печи кастрюли торчало бледное осьминожье щупальце. — Спрут, да, спрут, только угольно-чёрный, с большими присосками.
Лесли удивлённо вскинул брови, едва сдерживая смех. Николас поджал губы. Да, о таких вещах лучше не рассказывать. Как он мог забыть родительские наставления?
Хлопнула дверь в холле, послышались суетливые шаги.
— Где мой сын?! — донёсся из коридора знакомый голос.
Николас соскочил с табуретки и побежал навстречу. На пороге кухни показался взмыленный отец. Он сильный, он защитит от всего! Мальчик прижался к нему, отец ласково потрепал его по волосам. Встревоженное лицо смягчилось, морщины на лбу разгладились.
Отец поднял взгляд на "друга семьи":
— Ваше В...
Лесли приложил палец к губам.
— Я здесь тайно. А ты? Я же просил не приезжать в Ловонид и уж тем более не тянуть сюда мальчика. Лучезарные ищут вас.
— Моей семье надо на что-то жить. А Ники я с женой оставить не могу, она с ним не справится. Я сам с ним не справляюсь.
— Он подошёл к Палачу и спросил: "Заслужил ли я смерть". Даже мне на мгновение показалось, что я вижу перед собой твоего отца. А Палача и вовсе будто уксусом раскаяния напоили, — потешался Лесли, но отец становился мрачнее тучи. Глядя на него, собеседник тоже посерьёзнел: — Объясни Ники, что к чему, чтобы не вышло беды. Когда-нибудь он станет спасителем для нашей многострадальной земли.
Значит, Лесли и Палач были учениками предыдущего лорда Комри? Деда? Почему отец никогда про него не рассказывал? В нём тоже было зло? Тогда чему он мог обучать лорда Веломри? Бред какой-то.
— Ники не ваш спаситель. Вам мало моего отца? Он взошёл на костёр больше десяти лет назад, а вы с Палачом до сих не можете поделить его прах. Я не хочу такой судьбы для своего сына!
— Даррен, ты не в силах... — Лесли осёкся. — Может, твоей семье следует на время уехать в Норикию? Вам предоставят самые лучшие условия и защитят.
— От себя самих? Нет! Лучше быть изгнанником, чем жить на милости тех, кто незаслуженно ненавидит моего отца.
— Хорошо! Но ты не представляешь, чего мне стоит хранить вашу тайну. Вот, — Лесли вручил отцу увесистый кошель.
— Это что, милостыня?! — покривился тот. — За кого вы меня держите?!
— Прошу, не начинай! Мы же не чужие. Просто не приезжай сюда. Присылай вести с доверенным человеком, и я достану всё, что вам надо. Раз ты сам не справляешься с сыном, разыщи наставника. Ники ведь уже почти восемь, время пришло. Хочешь, я возьму на себя и эту обязанность?
— Нет, — шумно выдохнул отец. — Это моя семья и моя жизнь. С нашими проблемами я разберусь сам. До встречи и всего самого лучшего, мессир!
Он потянул сына на улицу, шагая настолько широко, что Николасу приходилось бежать.
— Даррен!.. — выкрикнул напоследок Лесли.
Николас повернул голову, бросая последний взгляд на своего спасителя.
На улице мальчик вырвался из отцовской хватки и потёр передавленное место.
— Кто это был? — спросил он.
— Друг семьи.
— А что случилось с дедом? Это из-за него Белый Палач такой злой? Кого я должен спасать? И что моими успехами в учёбе опять недовольны?
— Помолчи, Ники. Молчание — золото. Ты ещё мал — не поймёшь. И никому, слышишь, никому не рассказывай о том, что произошло сегодня, — отмахнулся отец.
Николас насупился и обнял себя за плечи:
— Да мне и разговаривать-то не с кем.
На углу большой улицы уже дожидался экипаж. Николас заскочил внутрь и забился в угол, закинув ноги на лавку. Напротив сидел изнывающий от беспокойства Эдвард. Отец устроился рядом с младшим сыном, и экипаж тронулся с места.
— Я же велел не ходить на казнь! — строго выговорил Эдварду родитель.
— Ники сбежал! — неловко оправдывался старший брат. — Ты же знаешь, он иногда как сквозь землю проваливается. Когда я его нашёл, он уже разговаривал с Белым Палачом.
— Он не виноват! Я сам сделал глупость, — заступился за него Николас.
Уж лучше соврать, чем наябедничать.
Отец полез в оставленную на сиденье сумку и сунул ему в руки альбом и деревянную коробочку:
— Смотри, что я тебе купил!
Николас отодвинул крышку: под ней оказались угольные стержни. Отец снова пытался подкупить его подарками. Мальчик взял самый тонкий стержень и начертил для пробы первую линию.
Отец снова обернулся к Эдварду:
— Нужно было взять его за руку и отвести на ярмарку, где выступали бродячие артисты. Я не успеваю везде один. Ты уже достаточно взрослый, чтобы брать хоть часть ответственности на себя!
— Я как всегда плохой, а он невинный несмышлёныш! — вспылил старший сын и отвернулся.
— Дело не в том, что кто-то плохой или хороший. Он — твой младший брат. Мы — семья. Нам не на кого больше положиться.
Отец бросил взгляд на рисунок Николаса. На листе уже красовался костёр и человек, который поднимался из него по ступеням к звёздному небу.
— Эй, я же по-хорошему просил! — отец вырвал лист и скомкал его, размазав уголь.
Николас печально потупился.
— Что вам стоит хотя бы сделать вид, что вы меня слушаетесь?! — разочарованно прикрикнул отец на обоих сыновей.
* * *
Усадьба Комри находилась в Озёрном крае, в северной части острова. Из столицы дорога туда занимала дольше двух недель. Всё это время семья провела молча. Николас всего пару раз выезжал за пределы дома и теперь был уверен, что больше его никуда не выпустят.
А ведь он так мечтал путешествовать по дальним странам, узнавать новое, открывать тайны вроде той, что связывала их семью с Лесли и Белым Палачом. Жаль, что не с кем было этим поделиться. Эдвард только огрызался, отец запрещал быть самим собой, младшая сестрёнка Лизи пугалась, а мама и вовсе не понимала. Теперь до скончания жизни придётся прозябать с нудными учителями!
Нет, отец же на самом деле хороший: самый сильный, смелый, добрый и умный. Николас любил, когда тот что-то рассказывал или брался учить сам. Только жаль, что он был такой занятой и усталый. Часто у него не хватало времени на детей.
Больше всего неприятностей Николасу доставляла родинка на шее. Она чесалась на непогоду или от волнения. Каждый год, когда приближалась неделя Мардуна, родинка набухала и сдавливала горло настолько, что не получалось дышать. Семь дней Николас мучился в постели от слабости, а иногда и от лихорадки. Странно, ведь другие недуги его не донимали, он даже не простужался никогда.
Отец проводил это время в спальне Николаса. Он вытирал лицо сына тряпкой, поил травяными отварами, успокаивал сказками и песнями.
С наступлением ночи ветви старых яблонь стучали в окна и изрисовывали их тенями. Казалось, в дом заглядывают полупрозрачные призраки и демоны со спутанными волосами, за которыми не видно лиц. Самый жуткий из них — высокий и тонкий, как безлистая берёза, — владыка. Одна половина его лица чарующе прекрасная — белая с золотым глазом, а вторая, отчерченная шрамом по переносице, — уродливая красная, покрытая волдырями от ожогов. Он дышал на стекло инеем и выводил серебряным пальцем угрозы. Его сладкий соловьиный голос пел:
"Ступай в мой сад теней, милое дитя. Мои дочери будут играть с тобой, петь и танцевать. Я заберу твою боль и страдания, я открою тебе тайну. Ты — мой".
Как бы заманчиво ни звучала песня, Николасу не хотелось никуда идти. Голос пугал обратной уродливой стороной. Только отец мог спасти от этого. Мальчик сбивчиво рассказывал ему о том, как призрачные пальцы касаются его и тянут прочь.
— Не бойся, — говорил отец, держа его крепче своими сильными руками. — Закончится неделя Мардуна, и всё пройдёт. Ты — мой сын, моя кровь. Я не отдам тебя никому.
Ради этих слов Николас готов был вытерпеть все муки. Кошмары развеивались. Становилось светлее, звуки стихали, боль отпускала.
* * *
Дом встретил на удивление солнечной погодой, ведь большую часть времени здесь если не лили дожди, то было пасмурно и дули холодные ветра с океана. Сложенную из серого гранита двухэтажную усадьбу с высокими окнами оплетали налитые зеленью виноградные лозы. Широкое крыльцо и веранду обрамляли стройные колонны. Лужайки буйствовали влажной от росы травой. Шумели яблони в саду.
Ночь выдалась душная и влажная. Камень нагрелся настолько, что дышалось как в купальне, тело обливалось потом. Окна оставили открытыми, трепетали кружевные занавески. Жужжал над головой комар. Николас прислушивался к шорохам, разглядывал искажённые сумраком очертания мебели и пересчитывал балки на потолке.
Больше, чем темноты и бродящих в ней демонов, его пугали сны, что захватывали стремительным течением. Когда отца не было рядом, Николаса всё же утягивало в солнечную страну из сказки. Казалось, что он действительно подкидыш, и там за горизонтом его кто-то ждёт.
На огромных крыльях он летел в мраморный дворец, парящий на золотом облаке. Нежный персиковый свет заливал широкие улицы. Башни походили на свечи с ободками оплывшего воска. По кругу постройки украшали терракотовые статуи: людей, обычных животных, крылатых сусликов с длинными хвостами. На площади у фонтана танцевали в белых хитонах босоногие девушки. Золото и драгоценные камни сверкали в их волосах, серьги оттягивали уши, массивные ожерелья качались на шеях.
Воздух пах сиренью и жасмином, кружили по мостовой белые и розовые лепестки. Но вот они серели, скукоживались и рассыпались трухой. Мрамор темнел. Тленный запах вызывал дурноту, от гари слезились глаза. Солнце закатывалось за горизонт. Навсегда.
Мир светлых грёз погибал, падали замертво обитатели. Вдалеке заходилось в агонии дарующее жизнь сердце. Близкие молили о помощи. Николас мчался со всех ног, мчался к сердцу, к отцу.
Он же сильный, он защитит, всё исправит, оживит. Ни одно зло не одолеет его!
Впереди возле статуй танцующих мальчиков мерцал силуэт отца, которого со спины уже обхватывал щупальцами чёрный спрут. Он рос, разбухал и грозил заполонить весь мир. С ненавистью смотрели его разноцветные глаза — один голубой, другой зелёный.
— Нет! Отец! Отец! — истошно орал Николас.
Тот боролся из последних сил, но все же проигрывал. Что-то подтачивало его изнутри, пульсировало чёрными жилами, словно ему уже нанесли рану. Предательскую рану!
Николас смотрел на свои руки. Их по локоть измазала кровь, с пальцев капали багровые капли. Кровь эта — родственная, близкая, жгла ядом кожу, оставляя на ней смрадные язвы, которые не получалось увидеть обычным зрением. Метка убийцы.
Да что же это?! Нет, он не хотел! Не может быть! Неужели он — зло? Погибель для семьи? Неужели ему стоило взойти на костёр, только чтобы родные жили?
