Я вздрогнула и посмотрела на задорно улыбающуюся Вильку, которая уже вытаскивала из светлого деревянного шкафа запечатанную бутыль с эльфийским медом. Подруга убрала за ухо упорно лезущую в глаза прядь и потянулась за серебряными бокалами, украшенными гравировкой в виде переплетенных кленовых листьев и каких-то цветов, похожих на колокольчики.

— Ты так сосредоточенно о чем-то думаешь. Можно узнать, о чем?

— О доме. — Абсолютно честно ответила я. Ответила и задумалась. А где он, этот дом, блуждающим болотным огоньком парящий где-то впереди, но так и не дающийся в руки? Вначале я думала, что это маленькая избушка с покатой крышей, надежно укрытая от недоброго глаза росскими лесами, потом — что бревенчатый дом в Древицах, а в прошлом году меня приютили чертоги Снежного дворца. Да не просто приютили — приняли хозяйкой, но и там не было того тепла и спокойствия, который дарил бы мне дом. Странное дело. Дом стал казаться для меня кем-то вроде того, единственного возлюбленного, которого втайне желает встретить каждая девка, каждая женщина. Нечто призрачное и неуловимое, что всегда рядом — и одновременно так далеко, что рукой не дотянуться.

Дом волхва всегда распахнет предо мною двери, но как гостье. Знахарка Метара в пограничном поселении рядом с Серым Урочищем будет по-прежнему мне рада, стоит только переступить порог, привычно пригибаясь, чтобы не задеть головой низкую притолоку в сенях, но я никогда не стану ей родной. Мраморные залы Снежного дворца в далеком Андарионе поманят бархатом портьер и картинами, созданными из самоцветных камней, позовут эхом длинных коридоров, встретят радостными возгласами тех, кто почитает меня королевой, но и там я буду пришлой. Чужой. Которая заслуживает верности и уважения, но не любви и согревающих объятий.

— У-у-у-у-у, Всевышний, как тебя это царствование-то из колеи выбило, — сочувствующе покачала головой полуэльфийка, невесть откуда выуженным ножом подковыривая сургучную печать на горлышке бутылки. Еще полминуты возни — и вот уже пробка лежит на полированной столешнице, а от хмельного меда по всей горнице разливается дивный аромат весеннего березового сока, смешанного с душистым июльским медом и чуть-чуть приправленный осенней горчинкой. Точно напьюсь сегодня. Не от горя, так хоть с радости, что взбалмошную подругу по любви замуж выдаю.

Ревилиэль разлила по серебряным бокалам прозрачное золотое вино, и первый тост, по эльфийскому обычаю, пошел за ушедших. Не знаю, кого про себя вспомнила Вилья, но мне на ум пришел Алин, чей пепел развеялся над заброшенной дорогой Ночного Перевала. Пусть твоя звезда ярче сияет на ночном небосклоне, указывая путь. По правде говоря, зимой, еще в Древицах, я забиралась на стрелковую вышку, и уже оттуда смотрела в черные небеса, на которых россыпями зерен мерцали далекие звезды, и гадала, какая же из них принадлежит Алину. Глаза болели, когда я вглядывалась в морозный мрак, а ветер все гнал со стороны гор тяжелые тучи, до краев полные колкого снега, нес на своих крыльях злую студеную метель. И тогда я спускалась по шаткой, обледенелой лесенке, опрометью неслась по заснеженной улочке, скользя по коварно скрывающейся под пушистым зимним одеялом наледи, чтобы поскорее оказаться в теплых сенях вдовьего дома. Сбросить в угол заснеженный полушубок, скользнуть в горницу, заполненную ароматом свежевыпеченного хлеба. И уже не вспоминать о ледяном бархате ночного неба, отражение которого жило в глазах чернокрылого аватара.

Под золотистое эльфийское вино и разговор пошел легче. У обеих многое накопилось, многое хотелось рассказать. Поделиться, как раньше, страхами и сомнениями, а у обеих и того, и другого было в достатке. Вилья, решившись на свадьбу с Ританом, места себе не находила, то вспоминая, как выдавали замуж старших двоюродных сестер и едва ли не бросаясь к сумке с немногочисленными пожитками, чтобы удрать на ночь глядя, то начинала перебирать наряды и вздыхать о том, что будет после венчания. Честно говоря, я ее понимала, и даже думать не хотела, что будет, если и я решусь на брак. А я...

А что я могла сказать? Что у меня есть неделя свободы, когда мне можно забыть про невесомую почти тяжесть королевского венца и обязательства, которые не дают мне покоя? Что могу смотреть в глаза Данте так, как мне хочется, не обращая внимания на тех, кто может оказаться рядом?

Солнце постепенно закатилось, Серебряный Лес погрузился в сумерки, и только в нашей горнице горел добрый десяток ярких магических огней, то и дело слышались взрывы смеха, да и народу прибавилось. Началось все с заглянувшей "на огонек" златокудрой дриады, знакомой с Вильей еще с тех времен, когда она жила в Стольном Граде, а закончилось все тем, что я обнаружила себя сидящей в компании довольно нетрезвых дриад и эльфов. Как назло, в заначке у Ревилиэль вино еще не перевелось, а хоть айраниты пьянеют гораздо менее охотно, чем люди или эльфы, но ноги меня уже почти не держали. Кажется, я вела долгий философский диспут с невесть как затесавшимся на "девичник" Аранвейном, после чего резко встала из-за стола, едва не перевернув оный, и по стеночке добралась до выхода.

Свежий ночной ветер опьянил меня сильнее, чем только что выпитое травяное вино, поэтому я не сразу обнаружила, что на резном крыльце сижу не одна, а доверчиво уткнувшись лицом в чью-то жесткую кожаную куртку, пахнущую пряной осенней горечью опавших листьев, дымом костра и почему-то вересковым медом. Сообразила, попробовала отстраниться, но взгляд выхватил в сгущающихся сумерках черты узкого волевого лица, пряди волос, выбившиеся из хвоста и занавесившие левую щеку, и глаза, еле заметно сверкавшие серебром искорок в ответ звездному небу.

Он тоже заливал сегодня свою непонятную доселе, почти звериную тоску, от которой мне иногда хотелось оборотиться волком и убежать в лес наперегонки с ночным ветром, воя на бездушно-холодную луну. Тоже хотел сегодня забыть о чем-то своем, несбывшемся, что кололо душу льдистой, не дающей покоя занозой. Но сейчас он просто сидел рядом, держа меня в объятиях. Крепко.

Так, как держат драгоценность, которую в любой момент могут вырвать из рук, оставив ни с чем.

Или свое счастье...

Глава 2.

Утро накрыло меня золотистым снопом теплых солнечных лучей, заставляя морщиться и зарываться лицом в подушку, стремясь урвать у наступающего дня еще несколько минут сна. Голова после вчерашней гулянки гудела, как рой рассерженных шмелей, виски отзывались резкой колющей болью на каждую попытку пошевелиться, а память "радовала" мутным туманом, застилающим события прошедшей ночи. Последнее, что я помнила — это то, как я пытаюсь не заснуть на плече Данте, сидя с ним в обнимку на крыльце дома, где проходило предсвадебное веселье с тягучими "прощальными" песнями. Все остальное вспоминалось с большим трудом. Впрочем, как я и подозревала, напиться вчера до стадии "а что вчера было?!" мне не удалось, хоть я и старалась, как могла. Видимо, во всем виновата повышенная устойчивость организма айранита к хмелю, или же было просто мало выпивки.

Я потянулась, и рука моя задела кого-то, лежащего рядом со мной, причем этот кто-то, стоило мне только привстать, моментально сгреб меня в охапку, прижимая к груди, жар которой ощущался даже сквозь тоненький лен нижней рубашки. Негромко пискнув, я попыталась высвободиться и заодно разглядеть, с кем же мне угораздило проснуться поутру.

Впрочем, могла бы и не сомневаться — аватар уже садился на скомканных простынях, держась за голову и все еще слабо соображая, что тут происходит. А я медленно впадала в тихую истерику, и только похмелье не позволило мне сначала взвыть в голос, соскочить с кровати, и уж потом разбираться, что к чему. Да и память, как назло, не подкидывало ничего, кроме относительно приличных воспоминаний, из которых понять, что случилось, было невозможно.

— Еваника? — тихо, почти со священным ужасом в темных глазах пробормотал Данте, глядя на меня, как на привидение, и ожесточенно растирая виски.

— Нет, призрак твоей давно почившей бабушки, — буркнула я, слезая с кровати и начиная рыться в своей походной сумке, которую кто-то приволок в комнату. Ведь обязан там быть настой от похмелья, не может не быть!

— Что я наделал... — простонал аватар у меня за спиной, имея в виду не то поруганную честь королевы, не то собственное поведение. Я только вздохнула, шаря в недрах сумки в поисках вожделенной бутылочки. Наконец шершавое стекло оказалось в моих пальцах и я, хлебнув настоя, прислушалась к себе. Головная боль уходила вместе с разбитым состоянием, на ее место возвращалась бодрость и неистребимый оптимизм, твердящий, что хуже может быть всегда. Может, однозначно может. На протрезвевшую голову я вспомнила заклинание диагностики физического состояния, а применив — успокоилась и одновременно огорчилась.

— Ничего ты не наделал, — ответила я, садясь на краешек кровати и протягивая Данте бутылочку с настоем. Тот, не задумываясь, сделал глоток, настороженно глядя мне в глаза. Я вздохнула и уточнила. — У нас ничего не было. Мы просто спали рядом. И все.

— Может, и зря, — он осторожно погладил подушечкой большого пальца мою ладонь.

— Может. Только в таком случае, хотелось бы помнить все до мелочей, а не гадать, было, али нет, узнавая правду только с помощью магии, — пожала плечами я, не торопясь убирать руку и скользя взглядом по его лицу. Оказавшись вдали от Андариона, где Данте приходилось быть Ведущим Крыла, не ставящего ничего превыше долга, он снова становился самим собой. Словно отпускала душу звериная тоска, и не нужно было больше прятаться за равнодушием стального шлема-маски.

— Ты же знаешь...

— Знаю.

Разговор без слов — только долгий взгляд душа в душу, теплое прикосновение его руки к моей, и рвущее на части ощущение свободы. Пусть недолгой — но принадлежащей только нам. И неизвестно, чем бы все закончилось, если бы дверь не отворилась, и на пороге не возникла Ревилиэль со стопкой чистой одежды.

— Ев, у тебя нигде не завалялось средство от.. Ой. — Полуэльфийка так и замерла с приоткрытым от удивления ртом, переводя взгляд с меня на Данте и обратно. — Ну, вы даете...

— Виль, ты за чем пришла? — осведомилась я, чувствуя, как щеки начинают гореть.

— У тебя зелья от похмелья нету? — со стоном поинтересовалась та, кладя стопку одежды на табуретку у резной двери и глядя на меня, как пресловутый страждущий. Я отобрала флакон с настоем буро-зеленого цвета и хотела было кинуть младшей княжне, но передумала. Не поймает ведь, а второго пузырька у меня может не оказаться, и вот тогда я услышу о себе много нового и интересного. Но вставать было лень, поэтому я попросту подняла стеклянную бутылочку взглядом и та, медленно пролетев через комнату, зависла перед Вилькиным лицом.

Та моментально цапнула лекарство и вымелась за дверь, успев сказать, что мое присутствие в процессе обряжания невесты в свадебное платье обязательно, и возражения не принимаются.

— По-моему, у нее окончательно крыша поехала от волнения, — задумчиво протянула я, щелчком пальцев переправляя принесенную Ревилиэлью одежду на краешек кровати. — Она даже мне лекцию о падении нравов не прочитала.

— Возможно, я покажусь тебе излишне циничным, но в данный момент я сожалею, что ей не в чем нас упрекнуть.

Я обернулась. Аватар уже зашнуровывал сапоги, и свободная темная рубашка натянулась на плечах, когда он стянул волосы в хвост и поднялся. Откинул тонкие растрепанные прядки с загорелого лица, подхватил куртку с пола, и только тогда посмотрел на меня. Тоска выглядывала из черных с серебристыми искрами глаз. Так смотрит волк снежной зимней ночью на бледную луну, заливающую снег мертвенно-бледным светом. Интересно, в моих глазах сейчас такая же пропасть, или мне удается это не показывать лучше? Не думаю. Я уже в который раз пожалела, что не могу просто так отбросить от себя проклятый венец, который был мне не нужен, и уже не возвращаться в Андарион никогда. Безумный, жгучий порыв, на миг охвативший меня всю.

Если я не буду перекидываться в айранита, то меня никто и никогда не найдет, если я этого не захочу. Лес примет меня, как принимал всегда. Он укроет меня от ненужных взглядов, даст кров и стол. Будет защищать порывами ветра в листве, шумом вековых елей, волчьим воем и тропами леших. Я навсегда останусь лесной ведуньей, той, которой была рождена. Уйду, как Лексей Вестников, в глухую чащобу, выстрою там дом и буду жить, не зная об интригах королевского двора в небесной стране.

Я смогу. Но вот Данте — вряд ли. Для него долг и честь — прежде всего. Он не сбежит от ответственности и постылой судьбы, как это только что хотела сделать я. Да и будет ли он по-прежнему относиться ко мне, зная, что я смалодушничала, бросила на произвол судьбы целое королевство, которое всецело мне доверяло, как дитя малое — матери? Нет, не будет. Предав целое королевство своим побегом — кем я стану для него?

Пусть лучше все остается так, как есть. Судьбе рано или поздно надоедает уже сложившийся расклад, и тогда одним небрежным мановением руки она смахивает карты со стола и начинает новую партию с прежними участниками. Надо только подождать. Я ведунья и здесь, в Серебряном Лесу, я впервые ощутила столь явственно, как ветер перемен расправляет над нами свои призрачные крылья, готовясь пронестись с первой зимней бурей. Перемены кого-то сломают, кого-то просто согнут, и хватит ли человеку сил вновь распрямиться, как упругой луговой траве — никто не знает, даже он сам. А кого-то ветер перемен закружит, унесет далеко-далеко, и уже там напишет ему новую судьбу на страницах великой Книги жизни.

Данте улыбнулся мне. Впервые за долгое время не вежливой, а искренней улыбкой, от которой веяло горечью, как от ковра опавших листьев, пропитанных дождем. А потом поклонился и ушел, так и не сказав ни слова на прощание. Да и зачем слова-то, если и так все понятно. Он тоже ничего не забыл, только ему, как и мне, слишком сложно будет вернуться в Андарион, если между нами что-то изменится здесь и сейчас.

Я только вздохнула, и принялась разворачивать одежду, принесенную Вильей. Сначала с недоумением, потом с возмущением обнаруживая, что это не что иное, как платье, в котором Вилья хочет меня видеть на своей свадьбе. И записка, вложенная между слоями нежно-голубого шелка — "Ев, приходи в этом на церемонию хотя бы ради меня.". И приписка, от которой мое настроение значительно улучшилось — "Ты еще мое платье не видела".

Отлично, страдать — так вместе. Что ж, ради такого я, пожалуй, похожу денек в этом шедевре эльфийского творчества. Не знала я еще, на что соглашаюсь...

Каюсь, увидев страдальческое выражение лица "счастливой" невесты, я с трудом удержалась, чтобы не захихикать максимально гнусно, но сдержалась, позволив себе лишь ехидную улыбку. К счастью для меня, Вилька ее не заметила, поскольку была занята тем, что не давала окончательно превратить себя в выставку достижений мастеров Серебряного Леса. Видимо, ее папочка все-таки вспомнил, что он не кто иной, как принц, пусть и предпоследний в очереди на престол, и решил отгрохать разлюбезной дочурке свадьбу пороскошнее, чтобы распрощаться с ней раз и навсегда. Есть у эльфов такой занимательный обычай — выдавая дочерей замуж, родители могли целиком и полностью переложить ответственность за ее грядущее благополучие на плечи мужа. Могли, конечно, и принять чужака в род, но такое редко случалось. Официально — не более десяти случаев, неофициально — в несколько раз больше.