Не все луа-лури принадлежали цветным родам. Конечно же, ведь количество цветов в природе ограничено. И радуги на всех не хватило. Безродные рода — странное сочетание слов. Как ни появлялись? Ну, например, если вымирала семья, последний ее представитель лишался права на Цвет. Такие собирались в большие кланы, селились в больших городах, если их ходатайство о праве проживания удовлетворял король или глава какого-либо старшего рода. Этих луа называли по месту, где они жили. Столица и порт, горные селения и окрестности родовых замков. Даже у Рати, кроме младших, живет три или четыре семьи, не имеющих цвета, но носящих имена многоногих. Они принесли малую присягу, приняв права и обязанности младшего рода, не имеющего герба. И добровольно следуют той части кодексов, что регламентирует поведение слуг.

Или выжившие после проведения чисток изгои. Они, лишившиеся покровительства, не имеющие никаких прав, кроме как на смерть, идут к най-лурит. Не все, только самые... смелые? Безумные? Это даже не семья, не род, скорее Гильдия. Некое образование, находящееся под личным патронажем Короля. Их не так много, но это страшные существа. Им, прошедшим особое обучение, разрешено носить любое оружие, они способны принимать решения свободно, не руководствуясь традициями и уложениями. Они подотчетны только Королю и совету мастеров.

Гильдия най-лурит, свободных...

Как печально, не иметь выбора.

Ни у кого нет выбора...

Хотя после нашей смерти, Синяя Лура не исчезнет из росписи на стене главного зала Белого Рода. Спустя два сезона, на собрании Высших будет возвышен и приведен к присяге один из младших родов. Или кто-то из Эрани. Но это будем уже не мы.

-3-

Конец, начало, оборот

Я сидела на широком подоконнике, поджав ноги. Кость срослась, только ныла вечерами, когда пронзительно-синее солнце теряло яркость, скатываясь за горизонт. Уже можно было выходить из комнаты, похожей на глубокую, сумрачную пещеру. Но меня не привлекали ни темные, извилистые коридоры-норы, перегороженные занавесями из черной жесткой нити, ни возможность встретить там кого-то похожего на меня внешностью и запахом. Погладив шершавую стену, огляделась, внезапно поражаясь, насколько удобна и соразмерна скупо обставленная комната. Низкое мягкое ложе, застеленное темной тканью, столик, заваленный грудами свитков, ворохи одежд приятного глазу темно-алого цвета, завалившие сундуки, на стенах развешаны странные украшения. Обручи, широкие и узкие, похожие на ошейники, тонкие цепи из белого металла, полированные и матово поблескивающие в нежном сумраке кольца с каменьями. Все это я носила раньше, кое-что сделала сама.

Не помню. В очередной раз, уставившись в потолок, прикусываю губы, чтобы не завыть.

Не верю.

Комкаю попавшуюся под руки ткань, раздирая ее в клочья.

Ненавижу. Всех, все... Себя!

Еще один глупый, непонятный обычай, который хочется вырвать из кодекса с корнями. Каждая луа-лура Старшего рода до совершеннолетия должна освоить какое-либо полезное ремесло. Судя по всему, верчение нитей и веревок из собственных волос, раньше меня не привлекало. А вот чувствовать под пальцами гладкие камни и тягучий, гибкий металл...

Сглотнула, судорожно выдохнула. Запах, вся комната пропитана тяжелым мускусным ароматом. Моим. Гадость. Зажмурившись, подцепила с принесенного слугой подноса кусочек слегка обжаренного мяса. Корочка треснула под клыками, и сок пролился на язык живительной влагой. Сок... облизнув губы, усмехнулась. Кровь это... темно-фиолетовая, вяжущая язык. Приятно... Внезапно горло свело судорогой.

Гадость!

Отвернувшись, вновь посмотрела во двор. Раннее утро заливало утоптанную площадку сумрачным сиреневым светом, внизу резво, но тихо сновали слуги. В дальнем углу двое полуобнаженных молодых гварри тренировались с тяжелыми шестами. Под сине-фиолетовой кожей перекатывались мышцы, воздух, взрезаемый деревянным оружием, тяжко и мрачно гудел, от тел разило обреченным азартом и яростью.

Порыв ветра, перебравшегося через наружную стену, обдал затянутую в легкую ткань грудь холодом. Приближался сезон дождей, и дни становились все короче, а ночи... Ночи приносили незнакомые, горчащие на языке ароматы и тоскливый, будоражащий душу вой из окрестных лесов. Я с трудом подавляла желание сорваться с места и унестись туда, куда он меня звал. И спала плохо. Смутные кошмары не оставляли после себя воспоминаний, но были истерзанные ладони, горький пот, выступающий на лбу испариной и тьма в глазах с суженными до минимума зрачками.

Уже скоро будет легче, не сегодня-завтра в окна поставят тяжелые рамы, затянутые мутной пленкой и звуки, доносящиеся из диких зарослей, утихнут.

Сглотнув, вернулась в реальность. Как раз тогда, когда в едва приоткрытые ворота проскользнула незнакомая фигура. А я всех, кто имел право на посещение замка, уже выучила по движениям, запахам, голосам. Так, чтобы разговаривать, не вглядываясь, не стараясь понять переливов чужого настроения по глазам, то темнеющим от гнева, то светлеющим от радости. Я не испытывала по отношению к ним ничего, абсолютно! Кроме раздражения.

Этот был чужой. Закутанная в длинный плотный плащ без родового герба фигура, за плечами боевой шест. Он резким движением скинул глубокий капюшон, огляделся, хмуро ощерившись. Я подалась вперед, широко раздувая ноздри. Едва не вывалилась наружу и вцепилась когтями в косяки. Хочу жить, или нет, но сломать шею, выпав со второго этажа, просто глупо. Я не koshka? Опять странное слово всплыло из глубин памяти. Иногда возникает желание забрать кого-нибудь с собой.

Тоскливо нахмурившись, вгляделась в незнакомца.

Най-лурит? В темных глазах — сдержанный холод, густо-синяя кожа обтягивает тонкое, худое лицо с резкими скулами, создавая ощущение, что он не ел досыта последние несколько сезонов. Руки скрыты перчатками, на ногах — мягкие сапоги, удобные для пешего лесного перехода. Волосы... волосы забраны в короткую, чуть ниже лопаток косу. В нее была вплетена лента цветов высших родов. Белый, золотой, серебряный, черный. Най-лурит...

Очень, очень высокопоставленный най-лурит.

Скинув плащ на руки подбежавшему слуге, двинулся ко входу. Резкие, скупые движения, которым не мешало легкое свободное одеяние, скрепленное шнурами, завораживали. На груди был вышит черный круг, знак, признающий за незнакомцем право обучать избранных им учеников владению оружием. К бедрам пристегнуты ножны с короткими клинками. "Клыки" не мешали передвигаться, закрепленные на скользящих петлях.

Мастер...

К нему с поклоном спешил один из Младших, Закатный Лиар. Най-лурит неспешно оглядел его с ног до головы и что-то сказал. Луа-лур отшатнулся, сдерживая клокочущее в горле рычание, полагаю. Но к ним уже спешил отец, затянутый в церемониальный темно-зеленый наряд. Он принял переданный свиток, перевитый широкой белой лентой, с большой коричневой глиняной печатью-оттиском Высшего рода. Стиснул руки в кулаки, впиваясь выпущенными когтями в ладони. Во всей его фигуре проступила понимающая обреченность. Но, совладав с эмоциями, дрожью прокатившимися по спине, он взмахнул рукой, приглашая най-лурит, принесшего недобрые вести, в дом.

Я сползла с подоконника и на цыпочках выскользнула в коридор. Прокралась, едва слышно цокая когтями по камням, в большой зал на первом этаже, затаилась за ближайшей занавесью. Насторожилась, изо всех сил вслушиваясь в раздающиеся там голоса. Заостренные уши невольно дернулись.

А как иначе узнать новости? Меня в это место не допускают, как и всех луа-лури рода Рати. Таковы традиции.

Три тихих голоса сливались в неразборчивое шипение, но мерный речитатив зачитываемых рунни иногда прерывался сквозь яростные всплески раздражения. Чуть отодвинув занавесь, вдохнула смесь терпких ароматов. Отец, целитель и незнакомец. Най-лурит пах лесом, подгнившей листвой, пряными травами, усталостью и пылью.

— ...Рати лишается покровительства Высокого рода, ибо наследница не проявила должного почтения к традициям... И Глава не проявил должной твердости в наставлении ее на путь...

— ... почему так долго? Ведь Эрани имели полное право... — целитель с щелчками перебирает серые бусины, нанизанные на суровую нить.

— Луа-лур Саэттри тянули время, дабы наша встреча состоялась. Ваши подозрения, изложенные в последнем послании, затронули некоторые вопросы, интересные Совету мастеров, и вам дали время на подтверждение или опровержение, мое же дело проверить, насколько вы правы... — это най-лурит. Голос — тихий, будто листва шелестит на ветру.

— Но все же... За неспособность обеспечит достойную смену поколений, род Рати приговаривается, согласно традициям... — сухая насмешка в словах отца заставляет прикусить губу.

Это я во всем виновата.

— ...и приговор не удастся смягчить... — опять целитель, продолжая пощелкивать каменными шариками.

— Разумеется. И Эрани получат все, что хотят! — шелест извлекаемых из ножен клинков. — Нас предали, продали и уничтожили... Да и сами мы... постарались.

— Согласно традициям, — это най-лурит. — Но мы открыты для всех, кто не умеет отступать.

К чему эта фраза? Не понимаю. От этого в груди зародился раздраженный рык. И был услышан. "Мы"... гость особо выделил это слово. Мы? Гильдия? Опять не хватает воспоминаний.

— Аэла, — внезапно повысил голос отец, в голосе появилась повелительная нота, противиться которой я не могла, — заходи.

Инстинкт властно потянул меня вперед, найдя в себе силы попятиться, до боли впилась пальцами в камни. Не желаю ничего знать. Не хочу... А ведь только что сожалела о том, что осталась без капли воспоминаний, способных объяснить кусочек разговора!

Но приказ старшего взломал волю, и скрученные судорогой ноги понесли меня вперед.

Что есть моя воля? Лишь подчинение мне доступно.

По спине пробежали мурашки. Это... знакомо. Но по-другому!

Откинула ткань, замерла в проеме. Подбородок мелко подрагивал, клык нервно терзал губу. Отводя взгляд от сородичей, подошла и опустилась на колени, разглядывая пол.

Любопытство, перебивая страх и благоговение, заставило трепетать пальцы, впивающиеся в колени. Я ведь ни разу не заходила сюда. Скосив глаза, разглядела пурпурные драпировки, узкие щели под потолком, сквозь которые проникал рассеянный свет.

— Я, Реал Хсиг луа-лура Рати, — торжественно начал отец, — ввожу во внутренний доверенный круг Аэлу Хсиг луа-лура Рати, дабы не посрамила она чести рода в мире и войне.

Застыв, судорожно перебирала короткие отрывки летописей, кружащиеся в голове. Что это значит? Меня приняли как равную? После того, как я обрекла род на смерть? Ради чего?

А, не посрамить честь... Что это вообще такое? Честь? Скопище предположений о том, как должны выглядеть в глазах смотрящего разумные существа?

-Встань!

Взметнулась вверх, раздувая ноздри. Запахи, я уже уяснила, тоже могут многое рассказать. Отец был доволен, гость... испытывал интерес. От целителя веяло азартом и раздражением.

— Это кощунство! — прошипел тот.

— Не важно теперь! — встряхнув свитком, рыкнул Реал. — Най-лурит!

Тот скользнул вплотную, поднял руку, придерживая меня за подбородок и вглядываясь в лицо, не давая отвести глаз. И радужка его медленно светлела. Скривив губы, вывернулась из заставляющего трястись захвата.

— Да... медленно протянул мастер Гильдии, именно мастер, судя по витому, перевязанному узлами шнуру, скрепляющему рукава, — очень жаль будет дать погибнуть столь горячему и искреннему отвращению.

— Тогда займитесь ею. Аэла!

Я вздрогнула, выплывая из глубин собственного ничтожества.

— Это най-лурит Тэйнар, твой наставник на все оставшееся время, или пока он не решит, что ты достойна большего.

Ритуальная фраза взломала мое мнимое равнодушие. Меня отдают? Проснулся неуместный здесь и сейчас интерес... Но много ли у меня осталось времени?

И я вновь опускаюсь на колени, теперь уже касаясь пальцами холодных камней у ног гостя. Опустив голову, медленно выдыхаю, позволяя ярости, любопытству и отвращению вытечь с наполняющим грудь мускусным ароматом. Вот и вся свобода... Но теперь мне разрешено держать в руках оружие. Будет разрешено... наверное? Успею ли я принять клинок?

И еще одно. Почему?

Вопрос полыхал желтым огнем у меня в глазах, когда я встала, он был там, когда шла по темным коридорам, скалясь в лица слугам, не исчез и в комнате, когда я клубком свернулась на ложе, дерзая когтями деревянную раму.

Почему меня отдали этому най-лурит? И кто я, если мне простили гибель рода? Ведь простили, потому что ввели в круг доверия.

На следующий день ничего не изменилось. Все привычно незнакомо. Это странно.

Однако, осторожно спустившись вниз, я столкнулась с най-лурит. На мгновение мне показалось, что вот сейчас... Но он так никак и не проявил своей власти надо мной. Только обошел, оглядев внимательно, и скользнув дальше по коридору, скрылся в сумрачных переходах.

На сей раз я успела всмотреться в его лицо куда внимательнее, чем в первый раз. Благо, столкнулись мы в круге света у самого порога.

Он, кажется, ровесник моего отца. Или, возможно чуть младше, сезонов пятидесяти. Лицо узкое, на правой скуле три тоненьких белесых шрама, в уголках глаз едва заметные морщинки, а сами глаза холодного черно-синего оттенка, только вдоль узкой линии зрачка можно различить тончайшие золотистые ниточки. Кожа темная, гладкая, будто полированное дерево, руки спокойные уверенные, на длинных отточенных когтях вычерчены простые рунни. Я заметила их, когда он замер в проеме, придерживая ткань полога. Картинка будто застыла у меня перед глазами... Изящная пропорциональная фигура, залитая светом синего солнца. На миг, на целый миг она показалась мне красивой.

И я поспешно сбежала во двор, но позже пожалела об этом. Надо было, надо было так и сидеть в комнате, не пытаясь понять и принять окружающий мир.

Я увидела, как най-лурит Тейнар вышел из дверей, легко покачивая в руках боевой шест. Он замер посреди двора в стойке столь же естественной для него, как дыхание. Двинулся вперед, и... я моргнула. Это было восхитительно. И ужасно, потому что этому существу, танцующему на утоптанной земле, хотелось подчиниться. И с радостью. Я впивалась когтям в ладони до крови, кусала губу, слизывая соленые капли, и не двигалась, по-прежнему сидя на гребне стены. Почему? Почему для меня именно движение послужило знаком подчинения? Это, а не традиции, слова обетов и клятв и цветов Высших родов?

Ненавижу это состояние. Полное, абсолютное непонимание и неприятие себя. И желание склониться в почтительном поклоне, упасть на пыльную землю и дождаться разрешающего движения, чтобы подняться и посмотреть в глаза мастера.

Не хочу!

Но покорно спустилась вниз после того, как он замер, уперев шест в землю, и кивком позвал меня во двор. Замерев напротив най-лурит, растянувшего губы в хищной улыбке, настороженно принюхалась. Пахло азартом.

— Готова?

— К чему? — спросила тихо, глядя в утоптанную, серую землю.

— Меняться.