Магия Голоса. Книга вторая

Он контролировал каждый мой шаг, каждый мой вздох, а его забота обо мне не знала границ. Стремясь создать мне в быту максимальный комфорт во всём, обеспечить всем самым лучшим, взамен он требовал демонстрации полной зависимости от него и лишал какой либо самостоятельности. 'Отойди, не поднимай, не двигай, не трогай, не режь, я все сделаю сам'. Хвала Небесам, я пока еще не слышала: 'Не дыши, не думай, не живи'. С ним было хорошо в постели, где я забывала о наших разногласиях, наслаждаясь его умелыми ласками. Но все остальное время превращалось в бесконечное противостояние и взаимное недовольство.

Правду говорят, что первая любовь слепа! Ей свойственно видеть такие черты в своих избранниках, которых, зачастую, на самом деле нет. Понимать, что происходит, я стала не сразу. А когда прозрела, осознала, что такие отношения и такая жизнь не для меня, что каждый из нас сделал неправильный выбор.

Пришло отчаянье. Что делать? Вернуться к родителям? Совестно. Я всего-то год как замужем. Сама этого упрямо добивалась, не слушая их советов. А все знакомые, перед которыми я совсем недавно задирала нос, что будут думать и говорить обо мне? О-хо-хо-х... стыдно!

Да и моя любовь к Лазарэлю не ушла, если бы не жёсткий запрет на мою независимость хоть в чём-то, я была бы счастлива. Ведь его внимание и забота искренние, а его ласки такие нежные, желанные, чувственные, приносящие ни с чем несравнимое удовольствие, отказаться от которого кажется немыслимым.

Я решила, что надо попытаться откровенно поговорить с Лазарэлем, несмотря на то, что он будет сердиться, и, как обычно, постарается увести неприятный разговор в сторону или загасить конфликт в постели. Объяснить ему, что я не отношусь к 'домашним' женщинам, которые всю свою жизнь посвещают только дому, мужу, ребёнку. Если он и дальше будет пытаться выковывать из меня совсем другую личность, я вернусь к родителям.

Такой разговор состоялся, несмотря на попытки Лазарэля заткнуть мне рот жаркими поцелуями. Шантаж моим уходом к родителям не произвёл на него большого впечатления. В ответ он сказал, что я слишком гордая, чтобы вернуться к ним обратно. А то, что он ограничивает мою личную свободу, Лазарэль объяснил тем, что я ещё маленькая, наивная, несовершеннолетняя, не способная отвечать за свои поступки. И постольку поскольку он несёт за меня всю ответственность, ему и решать, как мне лучше жить и чем заниматься. И что действует он исключительно в моих интересах. Закончил он свой монолог словами о том, что его поведение не деспотизм, как я выражаюсь, а всепоглощающая любовь, что никто и никогда не будет так преданно, беззаветно, безумно и страстно любить меня, как он.

Возможно, это так. Но это не даёт ему права запирать меня в клетке! В общем, моему разочарованию не было предела. Стало понятно, что все разговоры бесполезны, мы, как будто, говорим на разных языках.

Я подумала-подумала и решила, что пока не буду ничего менять в своей жизни, тем более не зная, как это сделать. Ведь он, действительно, на ближайшие четыре года оставшиеся до моего совершеннолетия, мой опекун с правом принимать за меня решения. Скоро Лазарэль надолго уйдёт в Дозор, а к его возвращению я, может быть, что-нибудь придумаю. А если не придумаю, то как-нибудь потерплю до совершеннолетия, ждать осталось не так уж много. Приняв такое решение, я немного успокоилась.

Но жизнь вносит свои коррективы.

В последний вечер, перед уходом Лазарэля в Дозор, вернувшись домой после занятий с Учителем, это, пожалуй, единственное, что мне ещё было позволено, я впервые застала у нас в гостях бывшего любовника моего мужа. Они сидели в кухне-столовой, с бокалами вина и вели неспешную беседу о прошедшей охоте и предстоящем дозоре. Лазарэль усадил меня рядом, налив вина и мне. Я, пригубив вино, с удивлением и удовлетворением отметила, что не испытываю никакой ревности, уверенная в чувствах ко мне Лазарэля. Даже мелькнула неожиданная, неправильная и стыдная мысль, что лучше бы он снова вернулся к своей прежней любви и оставил меня в покое.

Через некоторое время, Лазарэль, на глазах у Азарисэля, стал поглаживать меня по спине, шее, груди, всё больше и больше возбуждаясь, не обращая внимания на мои молчаливые протесты и нарастающий гнев.

— Девочка моя, сладенькая... — с каким-то предвкушением зашептал он мне в ухо, одной рукой через рубашку теребя мой сосок, другой — обнимая за плечи и крепко удерживая, не давая мне отстраниться.

Что это? Он во всем перестал считаться с какими-либо моими желаниями? Всерьез воображает, что может делать со мной что хочет? С тревожным удивлением осмотрев сложившуюся композицию, я увидела, что и Азарисэль возбудился, шумно задышав. Лазарэдь ногой развернул свой и мой стулья так, чтобы мы оказались лицом друг к другу. Сминая моё сопротивление, припал к моим губам в глубоком, страстном поцелуе, настойчиво исследуя языком мой рот, стремясь меня возбудить и расслабить.

Меня охватила паника. С трудом вырвавшись из его крепких объятий, задыхаясь от страха и гнева, я спросила:

— Ты хочешь секса втроём?

— Нет, Сокровище мое. Кроме меня до тебя никто не дотронется. Но мне нравится, что он смотрит, а ему нравится смотреть, — ответил Лазарэль с довольной улыбкой, вновь притягивая меня к себе.

— А как быть с тем, что это не нравится мне? — возмущенно спросила я.

— Как тебе может это нравиться или не нравиться, если ты никогда ещё такого не пробовала? — иронично возразил он, не замечая моего состояния. — Вот сегодня ты получишь такой опыт, тогда и расскажешь мне, как тебе это, нравится или нет. — Зажав мои ноги между своих коленей, сковав мои запястья одной рукой, другой он начал расстёгивать пуговицы на моей рубашке, обнажая грудь, при этом ласковым голосом уговаривая: — Доверься мне... не сопротивляйся... расслабься... и думай о том, как я люблю тебя... как я хочу тебя... как тебе со мной хорошо... какое удовольствие я тебе сейчас доставлю... а наш наблюдатель будет смотреть и завидовать... представлять себя то на твоём месте, то на моём... и тоже получит яркое удовольствие.

Все менталисты слышат в голосе собеседника больше, чем он зачастую хотел бы показать, а у меня, вообще, особые отношения именно с голосом. И сквозь этот обволакивающий нектар я слышала его напряжённое нетерпение и нарастающее недовольство моим сопротивлением. Невольно перевела взгляд на Азарисэля и содрогнулась от брезгливого отвращения, увидев, как капли пота выступили над его верхней губой, а рука, лежащая сверху штанов в области паха, судорожно сжимается.

Тем временем, Лазарэль, ужасая меня все больше и больше, от чего мое сердце пустилось вскачь, продолжал свои уговоры:

— Ты же привыкла на концертах обнажать свою душу перед тысячей слушателей, а сейчас нужно обнажить только тело и всего-то перед одним зрителем...

Так. Спокойно, без паники — приказала я себе. Я не беспомощная, безголосая бабочка. Конечно, физически я несравнимо слабее, но у меня есть оружие — мой Голос. Может быть им и нельзя пользоваться в личных целях, но, наверняка, не в такой ситуации, когда надо мной совершается насилие. Это будет самообороной!

Как только я поняла, что сумею себя защитить, страх ушёл, а на смену ему пришла решительность.

— Фу! — громко, резко фыркнула я в лицо Лазарэлю, вложив в этот звук с помощью Дара своё отвращение, гнев и желание, чтобы он меня отпустил.

И тут же получила результат. Лазарэль резко отшатнулся от меня, отпустив мои скованные руки и ноги. Ни секунды не мешкая, я поднялась со стула и опрометью рванула на лестницу, ведущую на второй этаж.

Лазарэль быстро опомнился и побежал за мной следом, крича на ходу:

— Сокровище моё, остановись! Если ты пока к этому не готова, я не буду настаивать!

Влетев в одну из свободных комнат и захлопнув дверь перед носом Лазарэля, я затянула протяжное и громкое:

— А-а-а-а-а-а.... — опускаясь на пол, привалившись спиной к двери.

Сидя за закрытой дверью, я, в этом бесконечно тянущемся звуке, выражала свой яростный протест, отвращение, обиду и желание, чтобы он не посмел открыть эту дверь и приблизиться ко мне.

Он и не открыл. Оставаясь с той стороны двери, он что-то говорил, судя по интонациям, просил, уговаривал, умолял, но я, закрыв уши ладонями, продолжал тянуть:

— А-а-а-а-а-а...

Беспокоило только одно, хватит ли моего магического резерва на всю ночь? И чем мне грозит его полное опустошение? Я просто обессилю, лишусь сознания, или умру? Насколько я знаю, бывает по-разному, а со мной, вообще, ничего не ясно, ведь я же полукровка.

Прошёл уже не один час. Постепенно подобралась усталость. Надо потерпеть до утра — борясь со слабостью, уговаривала я себя, продолжая тянуть звук. Утром Лазарэль вынужден будет уйти в Дозор, и я, наконец, останусь одна и отдохну.

Не знаю, когда силы кончились, и я потеряла сознание.

Очнулась только в середине следующего дня, в спальне, на кровати, в одежде, одна в доме, чувствуя себя полуживой. Исчерпанный резерв магической Силы вызывал ощущение трудно переносимой, холодной пустоты в груди, все поглощающей усталости, голода и жажды.

Вначале накатило чувство обреченности, бессилия, отчаяния с пониманием собственной никчёмности и неполноценности. Ведь я представляю интерес только как сексуальная игрушка, и в этом качестве, не считаясь с моими желаниями, мне предстоит узнать много нового. Будто камнем сердце сдавило чувство вины перед близкими за то, что не хотела их слушать, и не слушала их. А потом пришла заторможенная апатия, мысли о том, что потенциальная возможность чего-то достичь в будущем, мною утрачена, жизнь загублена, и нет смысла влачить такое жалкое существование.

После недолгих раздумий — что же мне делать, я, как всегда, со свойственным мне максимализмом и упрямой, дерзкой категоричностью, приняла решение.

С трудом поднявшись с кровати на ослабевших ногах, я, медленно передвигаясь, направилась в кладовку. Там, по моим представлениям, должен был находиться белый траурный флаг, который эльфы вывешивают на крыше дома, когда собираются уйти из жизни. Знаю, что в этом случае в дом никто не заходит три дня. Но что надо сделать, чтобы за этот срок умереть? Ведь просто не пить и не есть эти три дня, это же не смертельно. Может быть, надо как-то воспользоваться магической Силой? Но как? Ну, почему этому меня никто не научил, а я сама раньше никогда не интересовалась? Сейчас мне эти знания очень нужны!

Полдня я провозилась в кладовке, перебрав там весь хлам, и нашла-таки траурный флаг. Оставшуюся половину дня приводила себя в порядок, уверенная, что уходить за грань надо чистой и красивой. Из-за того, что я так и не поела, и не попила, магический резерв почти не восстанавливался. Все движения давались с таким трудом и были так замедленны, что на такие пустяки ушёл весь день.

Вечером я поднялась на крышу и закрепила на ней белый флаг.

И вот, теперь, я лежу на диване, на мокрой подушке, смотрю на лужу собственных слёз, вспоминаю свою никчёмную жизнь и не знаю, что надо сделать, чтобы остановить биение своего отчаявшегося сердца.