Срыв

— Мало того, что в мужской раздевалке наблевали, так ещё и кучу наложили! — заорала она.

Киря удивлённо открыл рот.

— Подонки, вы думаете кто-то за вами будет это убирать?! — она кивнула на уборщицу. Та стояла и жалко моргала. Она это убирать не хотела.

Директриса хотела сказать что-то ещё, но у неё не было слов.

— Подонки, — сказала она снова тихим голосом и вышла из класса вместе с уборщицей.

В классе поднялся ропот.

— Кто? — спросил Андрей Кирю.

— Без па-анятия, — ответил он, пожимая плечами, — Ну, уж точно не я.

"Вот корова" — подумал Андрей, — "У неё под носом избивают и насилуют несовершеннолетнюю ученицу, ученики калечат друг друга и физически, и душевно, по школе шляется всякая шушера, а она закатила истерику из-за какой-то кучи говна!".

Учительница литературы, потеряв дар речи, стояла и качала головой из стороны в сторону.

— У меня нет слов, — сказала она, когда класс замолчал, при этом она не сомневалась, что в этой школе такое мог сделать кто угодно.

— О чём нам с вами говорить?

Вопрос был риторическим.

— О сексе, — буркнул себе под нос Киря и ухмыльнулся. В полной тишине его голос был хорошо слышен.

— Что ты сказал, Кирилов? — спросила "училка", услышав его слова.

— Га-алина Фёдоровна, можно выйти? — решил выкрутиться Киря.

— Сиди!

— Сесть я всегда успею, — сказал он тихо, но все это услышали и заржали.

— Это точно, — подтвердила "училка", и по ней было видно, что ей не смешно.

Киря не зря упомянул о сексе. Для "руссички" Галины Фёдоровны это была больная тема. Киря очень рисковал.

Однажды друг и одноклассник Кири и Андрея Диман, мажор и папенькин сынок, позволили себе грязно выругаться в её присутствии. Она оставила его после урока для беседы.

По словам Димана, она капала ему на мозги нотациями, угрожала прийти к нему домой для беседы с родителями. Прийти к нему домой! Как будто её бы туда пустили! "Папик" Димана сам закончил классов восемь и при этом многого добился в материальном плане. Всяких там учителей он вообще ни во что не ставил. Диман рассказывал, что когда его отец напивался, то говорил ему:

— Не слушай ты эту хуйню, сын. Квартиру я тебе купил уже, тсссссс. Машину... купил. Диплом — тоже... купим. Лохов не слушай. Угу?

Надо ли говорить, что мажоры, подобные Диману, самые отвратительные люди, которые никого ни во что не ставят, никого не уважают, сидя на бычьей шее папы.

Когда "руссичка" сказала ему, что прейдёт к нему домой поговорить с отцом, Диман заржал ей в лицо.

— Ты что ржешь, идиот?!

Диман замолчал и сделал обиженное лицо.

— Как вы смеете меня оскорблять? — сказал он таким жалким тоном, будто его действительно задели за самое живое.

— Пошёл вон отсюда!

— Сама пошла на хуй! — рявкнул он, глядя в её глаза.

— Что? — её губы затряслись от обиды, — Что ты сказал?

После этого случая Димана выгнали из школы. Он всем рассказывал, что достал тогда свой член из штанов и пошёл на "руссичку".

— Э! У тебя чё, стоял на неё? — ржали пацаны, когда он это рассказывал.

— Да ну нах! Стоял! Чё, гоните?

— Ты её тронул что ли?

— Не, она шары выпучила и завизжала, овца!

— Гы-гы-гы!

Но никто не верил в то, что Диман вытащил тогда свой член. Всё это стало одной из полупридуманных легенд.

Самое плохое было в том, что Галина Фёдоровна узнала о придуманном продолжении её унижения. Чего только учителя не узнают о себе из надписей на партах и стенах туалетов.

Но даже на этом её история не закончилась.

Дело было в десятом классе. Была весна. Андрей и другие пацаны как обычно курили на школьном крыльце. Девичьи юбки стремительно укорачивались, и разглядывание женских ног стало одной из забав пацанов. Они сидели на крыльце, как воробьи на проводах и нагло рассматривали каждую девушку.

Девушки видели это. Некоторые из них торопились поскорее пройти мимо, некоторые смущенно улыбались и отворачивались, кто-то наоборот — делал вид "неудачники, вы можете только смотреть", кое-кто успевал покраснеть, кому-то было всё равно. А одна даже бросила в их сторону: "Онанисты".

Между пацанами велись примерно такие разговоры:

— Я вот эту ебал!

— А я эту!

— Я эту и ту!

— Да?

— Да!

— А я тебя ебал!

— Га-га-га-а-а, а-га-га!

— Вы чё орёте?! Они же всё слышат!

— Ну, и чё?!

Некоторые девушки проходили мимо под их протяжное "О-о-о-о!". Некоторые проходили под их полное молчание. Девушки уже и сами не знали, что лучше или хуже.

Некоторых девушек они настолько обижали, что те переставали носить юбки и меняли их на брюки или старались приходить в школу до перемены. Многие вообще боялись ходить в школу, помня о прошлогоднем изнасиловании.

Пацаны же продолжали забавляться.

— На троечку!

— На четыре!

— Да, твёрдая четвёрка!

— О-о-о-о! Пятёрочка-а-а!

— Три с минусом.

— Садись, два! А-га-га-а!..

В один из таких дней к крыльцу школы подошёл Диман.

— О-о-о, Диман! Здорово! Ну, чё! Как она?

— Нормально, — пробасил Диман низким голосом. Его глаза были припухшими.

— Чё, бухал?

— Ну, вчера с пацанами... Бля-я-я...

— Чё делаешь? Работаешь?

— Неа! Хуй пинаю во все стороны.

— Молодец, можёр ты мелкий, — говорил Киря с нотками зависти в голосе.

— Чё, руссичку проведать решил?

— А чё, она тут ещё?!

— Ну, да, ёбаны! Распустилась тут без тебя! — вставил Апарыш и гоготнул.

К этому времени кто-то из девочек пожаловался "руссичке" на пацанов у крыльца. Она вышла из дверей школы, увидела кучку пацанов и сказала:

— Мальчики, вам что, больше делать нечего?

— Здравствуйте, Галина Фёдоровна! — деланно вежливо и с издёвкой прогудел Диман пропитым голосом.

Галина Фёдоровна только скользнула по нему взглядом и сделал вид, что не помнит и не знает его.

— Вы ещё и курите тут?! — продолжила она, — Так, Апаршиков, Кирилов, Мерошников..., — начала она перечислять фамилии сидящих на крыльце, — Андрей! И ты тут?!

От её слов Андрею стало не по себе. Она назвала его по имени и выделила из толпы, как-будто своего любимчика. Андрей почувствовал на себе взгляды. Ему нужно было что-то срочно предпринять.

— А чё такого?! Хотим и курим! Вон учителя курят где-то в школе, а мы, скажите спасибо, сюда ходим! — выдал он.

— Андрей, я от тебя не ожидала.

"Твою мать!" — подумал Андрей, — "Откуда ты взялась тут?!"

— Здравствуйте! Галина Фёдоровна, — ехидно повторил Диман.

— Так, заходите в школу, — сказала она, игнорируя слова Димана.

— Пошла на хуй отсюда! — грубо крикнул Диман.

Пацаны притихли, смотря на выражение лица "училки".

— Что ты сказал, подонок? — ответила она, быстро повернувшись к нему.

— Чё слышала!

— Мне мать твою жалко. За то, что родила такой кусок говна, — говорила она, но её слова были пустым звуком, ведь говно говном не обмажешь.

— Сосать будешь? — спросил её Диман с наглой улыбкой.

Галина Фёдоровна посмотрела на своих учеников, ища в их глазах поддержку и защиту. Но ничего в них не видела. Многие из пацанов считали, что Диман выразил их общее мнение.

Хлопнув пару раз глазами, пожилая учительница вернулась в школу.

— Нихуя ты, Диман, отчаянный! — прохрипел Апарыш.

— Ну-тк!.. Короче, ладно, пойду я, а то ща приведёт кого-нибудь ещё. Если чё — зовите!

— Давай!

Диман ушёл.

"Вали отсюда, паскуда трусливая" — мысленно сказал ему Андрей.

Как и для любого из сидящих на крыльце, "руссичка" для него была просто "руссичкой". Но всё же Андрей понимал, что она сначала человек и только потом "руссичка". Она уже прожила долгую жизнь, у неё есть дети, возможно внуки, которые называют её "мамой" или "бабушкой". У неё есть чувства, душа, сердце, мечты. Она конечно не идеальная "руссичка", но она не заслужила такого отношения к себе, таких оскорблений от какого-то папенькиного сынка, притом публичных оскорблений.

Андрей подумал, что если бы кто-нибудь посмел сказать что-то подобное его матери, то он разорвал бы его на месте, не думая ни о чём.

— Слы, Апарыш? — позвал он Апарыша.

— Чё?

— Прикинь, он бы твоей матери такое сказал? Чё б ты с ним сделал?

— Бля! Я бы его пиздошил, пока он, блядь, не сдох бы, ёбаны, — зарычал Апарыш, — Это ж пиздец полный! Не-е, я б его точно прибил бы, суку.

Через некоторое время разглядывание девичьих ног превратилось в нечто иное. Пацаны стали играть в карты на желания. "Желания" состояли в том, что проигравший должен был целовать девушку, о которой договаривались заранее. Желание или нежелание самой девушки не учитывалось.

Поначалу все немного боялись проигрывать. Проигравший подходил к девушке и, как мог, целовал её в лицо. Было даже не важно, в какую часть лица целовать и как целовать. Важен был сам факт.

Первые проигравшие оставляли ничего не понимающих девушек в полной растерянности, а сами отходили от них с улыбкой на лице, если девушка была хотя бы симпатичной, или наигранно отплёвываясь, если девушка не была симпатичной. Но в любом случае все исполняли желание. Тот, кто сомневался в своих силах, не играл.

Идя целоваться, проигравший не чувствовал стыда или неуверенности. За ним наблюдала целая компания пацанов, которые таким образом давали ему уверенность. Со временем пацаны стали даже специально проигрывать, чтобы у них был оправданный повод поцеловать симпатичную им девочку. Проигрыш оправдывал их тайные желания, освобождал их. В конце концов некоторые обнаглели настолько, что целовали девчонок без всякой игры, но делая вид, будто они проиграли.

Андрей был одним из первых проигравших. А девушка, которую он должен был поцеловать, не была красавицей.

"Твою мать!" — подумал Андрей, когда понял, что проиграл. Он никого ещё не целовал.

В десятом классе все девушки для Андрея делились на красивых, которых он считал "уличными пиздами" и некрасивых, которых он девушками не считал.

"Эта хоть не прыщавая" — подбадривал себя Андрей, направляясь к девушке.

Подойдя к ней, Андрей оглянулся на друзей. Те стояли и смотрели на него с улыбками на лицах. Андрей тоже не раз был среди зрителей и знал, что после поцелуя всё становится неинтересным. Самое интересное это наблюдение за проигравшим до поцелуя. Интересно смотреть на его глупое выражение лица, на его неуверенность.

Андрей знал это, поэтому хотел всё сделать как можно быстрее. Он подошёл к девушке, схватил её за плечи, немного наклонился и поцеловал куда-то под глаз. Это был даже не настоящий поцелуй. Андрей поджал губы и прикоснулся ими и носом к тёплой коже девушки. Одновременно с этим поцелуем он почувствовал её мягкие волосы на своих руках, которые лежали у неё на плечах. Он почувствовал приятные спазмы в солнечном сплетении и в животе, почувствовал её аромат. На какое-то мгновение ему даже захотелось продлить поцелуй и прижать к себе девичье тело.

"Как приятно" — мелькнула у него мысль.

Он отпустил девушку и повернулся к своим друзьям. Те стояли и довольно ржали. Идя к ним, Андрей всё ещё чувствовал на губах прикосновение к другому телу, чувствовал под своими ладонями её плечи, чувствовал, как её волосы щекочут его руки.

Девушка, видя всё это, пылала ушами. В её глазах читалась одновременно надежда, стыд и обида.

По началу девушки не понимали, что происходит. Но вскоре узнали об играх пацанов. И, видя в школьных коридорах их рожи, высматривающие очередной объект, они старались обходить их всевозможными путями.

Андрей проигрывал несколько раз и с каждым разом поцелуй давался ему легче. Дело было не в том, что девушки сами подставляли свои щёки и губы, а в том, что Андрей стал относиться к этому проще.

Пацаны видели это, поэтому пытались усложнить ему жизнь.

— Трахни её, Андрюха! — орали они, чем вызывали страх в глазах девушек и торопили Андрея.

Во время этих игр Андрей заметил за собой одну "паскудную" — как он её назвал — особенность. Она заключалась в том, что целовать красивых девушек ему было труднее, чем некрасивых. Некрасивые выглядели покорными, серыми овечками, и Андрею даже казалось, что он делает им одолжение, что они должны быть благодарны за то, что на них ещё обращают внимание. Красивые же не нуждались в таком одолжении, они были стервозными и наглыми. Они могли наорать и даже унизить. Этого Андрей и боялся. Он не хотел выглядеть слабым в глазах других пацанов, как это однажды было с Апарышем.

Апарыш проиграл и должен был целовать довольно красивую и стервозную девушку, к тому же одноклассницу. К тому времени об этих играх уже все знали, и, увидев приближающегося Апарыша, она сделала серьёзное лицо, опустила уголки губ и угрожающим тоном проговорила:

— Апаршиков, только попробуй!

Апарыш приближался.

— Апаршиков, ты чё, не понял!

Тот подскочил к ней, схватил за плечи и начал тянуться к её лицу.

— Урод! А-а! — пищала девушка.

Она пыталась отстраниться от Апарыша и закинула голову назад, подставляя ему шею. Апарыш начал лобзать и слюнявить её шею.

Андрею, наблюдавшему это, на секунду показалось, что в это время она прикрыла глаза и немного обмякла под натиском Апарыша.

"Слабый пол" — подумал Андрей.

— Фу, урод! — запищала она секундой позже и начала дёргаться.

Апарыш ослабил свою хватку и мгновенно получил ногой между ног.

— А-а-а, — выдавил он, оседая на пол, — А-а, сука-а-а, ебанулась что ли?

— Урод, ещё раз тронешь, я тебе вообще член отрежу! Козёл!

В такие моменты Андрей очень радовался, что он не девушка. Он даже не хотел думать о том, что чувствует девушка, когда на неё лезет такой вот Апарыш, о которого постоянно несло сигаретным дымом, сортиром, потом и нечищеными зубами. Да и лицом он был не красавец.

Сравнивая себя с Апарышем, Андрей отмечал, что он хотя бы не воняет и внешне выглядит более прилично. К тому же перед тем, как целовать девушку, он освежал дыхание жвачкой. Он не хотел вызывать к себе отвращение, не хотел, чтобы всё это превращалось в изнасилование.

Игры на поцелуи продолжались около недели и закончились, когда Паша — одноклассник Апарыша — избил другого своего одноклассника из-за того, что тот пытался помешать ему поцеловать, как оказалось, свою подругу.

Но для Андрея игра закончилась ещё за день до этого.

Апарыш проиграл и должен был целовать одноклассницу Андрея и Кири. Она была девушкой скромной, не блистала красотой, но очень хорошо училась.

Она знала об игре пацанов и, проходя по школе, постоянно напрягалась и озиралась по сторонам.

Во время перемена Апарыш пришёл в класс Андрея и направился прямо на девушку. Он вёл себя уверенно и даже нагло — ему было не в первой.

Девушка заметила его, когда он уже подошёл, и попыталась отойти от него. Но Апарыш схватил её и прижал к стене. Девушка закричала и начала мотать головой из стороны в сторону.