Граф-2. Законник.

— Голова... и печень похитителя твоей сестры... — негромко сказал Молниеносный. И, увидев выражение лица горца, мысленно пообещал себе наградить графа Игрена.

Подняв с пола голову своего бывшего соплеменника, Равсарский Тур с омерзением плюнул в мертвые глаза, а потом вопросительно посмотрел на короля:

— А что с Адилью?

Следуя советам начальника Ночного двора, король приложил к груди кулак и воскликнул:

— Славных дочерей рождают матери равсаров! Радуйся, вождь: перед смертью этот... пересохший кусок кизяка сказал, что твоя сестра сберегла свою честь и совершила альджам . Еще четыре года назад, в день своего похищения...

Горец гордо расправил плечи и улыбнулся:

— Она была настоящая гюльджи !

— Вне всякого сомнения... — кивнул монарх.

— Что ж... Значит, мой ардат завершен... — Равсарский Тур швырнул голову врага на пол и поставил на нее правую ногу. А потом вопросительно уставился на Молниеносного: — Завершен... благодаря тебе, дватт. Но для того, чтобы стать мне братом, этого мало. Скажи, зачем тебе надо было посылать людей за этой тварью?

— Я — волк... — ответил давно ожидавший этого вопроса Иарус. — Такой же, как и ты. Я рву овец, населяющих этот мир... И живу в мире с себе подобными...

— Волк... Я о тебе слышал... — согласился Тур, посмотрев на простые ножны и лишенную каких-либо украшений рукоять меча Молниеносного. — Однако ты не ответил на мой вопрос...

— Отвечаю... — усмехнулся Иарус. — Я никого не посылал. Королевство Ратмар, приютившее того, кто предал законы твоего народа — будущая часть моей Империи. Так что моих людей там хватает: прежде, чем начинать войну, я должен знать, сколько солдат в гарнизонах крупных городов; какие колодцы лучше отравить, а какие — оставить для своей армии; в каком месте мне давать бой и где этого делать нельзя. В общем, когда мне доложили, что в одной из деревень недалеко от Нивейла живет простоволосый равсар, я не поверил: о том, что воины вашего народа никогда не поселяются в долинах и не расплетают кос, знает даже ребенок...

— Он перестал быть равсаром в тот день, когда покусился на честь моей сестры... — мрачно буркнул Тур.

— Волк, предавший свою стаю, превращается в бешеного пса... — пожал плечами Иарус. — А таких надо уничтожать. Вот я и приказал с ним разобраться. Ну, а когда мои Барсы сломили его волю, и он рассказал, что оскорбил такого же волка, как и я, я решил, что твоя кровь — моя кровь...

Вождь испытующе посмотрел в глаза Иарусу, потом наклонился, поднял с пола печень своего врага и осклабился:

— Ты разделишь со мной ужин, брат?

— Сочту за честь, брат... — мысленно поздравив себя с победой, ответил король. И, жестом приказав телохранителям держать дистанцию, встал с трона: — Пойдем в трапезную... Поднимем кубки за посмертие нашей сестры...

...Невероятные истории, рассказываемые о нравах равсаров, оказались правдой: они действительно ели печень своих врагов, действительно не пили вина и действительно не отличались многословием. Кроме того, они не бахвалились своими подвигами в бою и постели, не тискали молоденьких служанок и не крали золотую утварь.

'Ну, и кто назвал их дикарями?' — то и дело спрашивал себя Иарус, глядя, как свита новоявленного 'родственника' ведет себя за столом. — 'Эти — утоляют голод. Мои придворные — жрут. Эти — пьют кобылье молоко. А мои вассалы — упиваются вином. Эти следят за каждым сказанным словом, а делирийцы, упившись, вообще перестают соображать... И ведь дело не в поминках...'

Дело действительно было не в поминках — подняв за посмертие сестры три или четыре кубка, Равсарский Тур посчитал свой долг перед усопшей выполненным и вспомнил о новом. Взятом на себя только что:

— Скажи, брат, а у тебя есть враги? Не те овцы, которым ты рвешь глотки походя, не останавливаясь, а такие, с которыми не зазорно скрестить меч?

Молниеносный отставил в сторону свой кубок, обмакнул губы куском выбеленного полотна и кивнул: — Да, есть...

— Как их имена? — прищурился равсар.

— У них нет имен... — точно следуя инструкциям графа Игрена, король гордо расправил плечи и слегка задрал подбородок: — Только прозвища. Утерс Молчаливый, Утерс Неустрашимый, Утерс Законник...

— Достойные враги... — восхитился Тур. — Тебе есть чем гордиться, брат! Как говорят у нас в горах, имя врага говорит о воине больше, чем имя друга...

— Я слышал эту поговорку... — кивнул Иарус. — Тот, кто это сказал, был мудрым человеком...

— Скажи, брат, а ты не будешь против, если я возьму на себя этот твой ардат?

Монарх мысленно повторил нужную фразу, выдержал небольшую паузу и пожал плечами:

— Мой дом — твой дом... Моя кровь — твоя кровь... Мои враги — твои враги...

— Хейя!!! — от слитного рева равсаров из окон чуть не повылетали витражи, а одна из подавальщиц от страха выронила из рук поднос с жареными перепелами.

— Скажи, а где находится их родовое гнездо? — удивленно покосившись на до смерти перепуганную девушку, спросил Тур.

— В самой середине Ледяного хребта... В долине Красной Скалы...

— Они горцы? — искренне удивился равсар.

Иарус кивнул.

— Что ж... Тем интереснее будет наша охота...

Глава 4. Аурон Утерс, граф Вэлш.

Разбег, толчок, несколько мгновений полета — и я с разгону влетаю в ледяную воду озера с забавным названием Русалочье Царство. И, выдохнув из легких весь воздух, опускаюсь на илистое дно. А потом принимаюсь считать удары сердца.

Десять... Двадцать... Тридцать... Сорок... — время тянется медленно, как еловая смола. Стук сердца становится все чаще и громче, в груди начинает жечь от недостатка воздуха, а русалки все не появляются: видимо, я для них либо слишком молод, либо слишком трезв, либо слишком жилист. Досчитываю до двухсот, потом в последний раз вглядываюсь в темную, почти черную толщу воды, и, с силой оттолкнувшись от дна, устремляюсь вверх, к поверхности, разделяющей царство русалок с миром, в котором живем мы, люди...

— Жалеете вы себя, ваше сиятельство... — в голосе Рыжего Лиса, донесшемся до меня с берега, звучит неприкрытая издевка. — Будь здесь Кузнечик, вы бы сейчас ныряли до посинения...

— Жалею? — восстановив дыхание, ухмыляюсь я. — Так я задерживал дыхание на полном выдохе, а не на вдохе... Разницу чувствуешь? Впрочем, о чем это я? Марш в воду — попробуешь сам...

— Мне нельзя, ваша светлость! — страдальчески вздыхает десятник. — Буквально через минуту-полторы мне надо будет менять Молота...

— Ничего страшного! — я подплываю к берегу, и, нащупав ногой дно, встаю: — Его сменит Бродяга. Или Игла...

— Они не смогут вымотать Тома так, как это сделаю я... — Лис делает еще одну попытку выкрутиться. И, увидев, что я поднимаю бровь, сокрушенно вздыхает и принимается стягивать с себя кольчугу: — Эх... Вот так всегда... А я, может быть, с детства не люблю воду...

— Расскажи это девкам из придорожных трактиров... — усмехаюсь я. И, дождавшись, пока воин зайдет в воду по грудь, добавляю: — На счет два — выдыхаешь. Потом ныряешь и терпишь до последнего. Кстати, это упражнение тоже придумал Кузнечик. Так что при случае можешь его поблагодарить... Готов?

— Да, ваша светлость...

— Раз... Два... — моя правая нога с разгону втыкается ему в солнечное сплетение, и пытавшийся схитрить десятник складывается пополам: — Я сказал, полный выдох, Лис!!!

Воин изображает гримасу раскаяния, послушно выдыхает весь воздух и погружается в воду. А я прислушиваюсь к звукам, доносящимся с поляны, которую мы выбрали местом для ночевки.

Судя по темпу, с которым там звенит сталь, Том все еще держится. И держится неплохо. Впрочем, ничего удивительного в этом нет — последние месяцев восемь дали ему гораздо больше, чем три с половиной года, которые он прозанимался у Низала Финта и Фалько Рубаки.

Нет, ничего плохого об этих мастерах я сказать не могу — они действительно дают неплохие навыки владения мечом или топором. Только вот те, кто к ним обращается, развиваются крайне медленно. На мой взгляд, в основном потому, что эти двое, пытаясь заработать денег, одновременно тренируют группы по восемь-десять человек.

В случае с Томасом Ромерсом все иначе: на одного моего оруженосца приходится несколько десятков учителей. Каждый из которых кровно заинтересован в том, чтобы 'ученик' максимально быстро научился выживать. Поэтому каждая ночевка или дневка начинается и заканчивается одинаково. Тренировкой.

Том не сопротивляется. Вернее, не так: Том занимается. И занимается с таким фанатизмом, что уже заслужил свое первое прозвище. А это для воинов Правой Руки равносильно признанию его своим.

Да, для самого настоящего графа, пусть и хранящего инкогнито, прозвище 'Коряга' звучит не особенно благозвучно, но Том носит его с гордостью. Зная, что вместе с ним заработал не только уважение лучших воинов Элиреи, но и постоянное место в строю...

...Лис выныривает через сто семьдесят восемь ударов сердца. И, судорожно втянув в себя воздух, криво усмехается:

— Кузнечик... — вдох, — редкая... — выдох, — сволочь... — вдох. Будь... — выдох, — я на вашем... — вдох, — месте, — выдох, — я бы его... — вдох, — прирезал... — выдох, — еще, — вдох, — в детстве...

— А что, тебе не понравилось? — интересуюсь я. И, выслушав возмущенную тираду, в которой Лис подробно описывает детские травмы, которые могли сказаться на психике моего учителя, неторопливо бреду к берегу. Решив, что ничего нового он мне не скажет...

— Он хочет еще, ваша светлость! — доносится с опушки леса.

Это Горен Злой. Вернувшийся из Больших Околиц...

— Просто стесняется попросить...

— А в челюсть? — за моей спиной возмущенно шипит десятник.

— Можно и в челюсть... — ухмыляется воин. — Рука у графа Утерса тяжелая, так что тебе точно понравится...

— Ладно, шутник, рассказывай, что у вас там? — перебив не на шутку разошедшегося разведчика, приказываю я.

— Начали запрягать лошадей, ваша светлость... — мгновенно отзывается Злой. — Ряшка опять всю ночь не спал. Зубами скрипел так, что во дворе слышно было... Что-то у него с поясницей не то...

— Вполне возможно... — кивнул я. — Ему надо к костоправу. Но сначала хорошо бы похудеть...

— Боюсь, сегодня ему будет не до костоправов... — криво усмехается Горен. — В Волчью стражу с постоялого двора ушло двое очень интересных мужичков. И явно не до ветру...

— Проследил? — спрашиваю я, заранее зная ответ.

Воин отрицательно мотает головой:

— Нет, ваша светлость... Хитро ушли, заразы: один страховал другого. А когда я наткнулся на их сторожок...

— Наткнулся или наступил? — торопливо натягивая на мокрое тело поддоспешник, хмуро уточняет Лис.

— Что я, совсем зеленый, что ли? — обижается воин. — Я его НАШЕЛ. И даже пощупал руками... Добротно сделано. Даже очень... А, как ты понимаешь, их по одной штуке не ставят...

— Ну, и куда они пошли?

— К Погорелью...

— Значит, завтракать надо в темпе... — заключаю я. И мрачно замолкаю: лязг мечей, все это время раздававшийся с поляны, внезапно стихает.

— Опять подставился... — вздыхает десятник. — К-коряга...

...Выбравшись на поляну, я окидываю взглядом место тренировки и удивленно хмыкаю: мой оруженосец стоит. Самостоятельно. В полном сознании. И даже не покачивается. А вот Бродяга Отт — лежит! Навзничь! И очень здорово изображает труп!

— Что с ним? — удивленно интересуется Лис, и, присев рядом со своим подчиненным, прикладывает пальцы к его шее.

— Поймал на противоходе... — угрюмо бурчит Ромерс. — И ударил локтем... В голову. Думал, он среагирует...

— Он и среагировал... — улыбается Игла. Потом чешет бородку и добавляет: — Хороший был удар, Коря-... Мда... Пожалуй, первое прозвище ты уже перерос...

...Торговый караван Диомеда Ряшко — что-то вроде королевского двора на выезде. Две кареты, двадцать укрытых просмоленной тканью телег и куча сопровождающего их народу. Сам Ряшко, два его приказчика и четверо служанок. Шорник, кузнец, плотник. Четыре десятка возниц. И пятьдесят один охранник.

Четвертый день все это 'великолепие' ползет по юго-восточному тракту, все больше отставая от несущейся впереди него волны слухов. Слухов о том, что десять из двадцати телег до верху загружены серебром, купленным королем Онгарона для нужд его монетного двора.

Распространением слухов занимаются скрытни . Поэтому в придорожных постоялых дворах обсуждается не только приблизительная стоимость груза и то, что на это серебро можно купить, но и доход, который получат хозяева постоялых дворов, в которых планирует останавливаться караван. А еще — тупость скряги Диомеда, нанявшего для его охраны всего одного настоящего воина. Отставного десятника Внутренней стражи Макса Бериго.

Досужие сплетники искренне сочувствуют Максу. Ибо, по их мнению, человек, чьими стараниями караван умудряется собираться в дорогу за какие-то час-полтора, и добирается до очередного места ночевки в полном составе, ничего не забыв и не потеряв, заслуживает уважения. И не только уважения: воин, способный держать в руках весь тот вооруженный сброд, который набрал Диомед, должен получать как минимум две обычные ставки. И надбавку за риск и еженощные бдения, во время которых отставной десятник, по сути, заменяет охраняющих серебро часовых.

— Наше поколение... — вздыхают старики. — Не чета нынешней молодежи...

Да. В отличие от Бериго, у молодежи — остальных охранников каравана — весьма своеобразные представления о службе. Нет, после обеда, когда кое-как выспавшийся Макс открывает глаза и спрыгивает с первой телеги, караван превращается в средоточие дисциплины и порядка. Не успевшие привести себя в порядок бездельники получают по паре сногсшибательных зуботычин. Все остальные, облаченные в полный доспех, не отрывают глаз от придорожных зарослей, реагируя на любой подозрительный звук или шевеление ветки. А головной дозор тщательно осматривает любые подозрительные места, в которых может спрятаться хотя бы один разбойник.

А вот с рассвета и до обеда, пока десятник спит после очередной бессонной ночи, караван выглядит несколько по-другому. Основная масса охранников двигается налегке, забросив щиты на ближайшие телеги. Особо нахальные снимают шлемы, а отдыхающая смена вообще оголяется до поддоспешников.

Естественно, воинам становится не до зарослей — лишенные контроля начальства, они, собравшись вокруг второй кареты, в которой путешествуют служанки своего нанимателя, принимаются обсуждать прелести этих красоток.

Перепуганные женщины задвигают занавески и затихают. Зная, что защитить их некому: Диомеду Ряшко, страдающему от болей в пояснице, не до дисциплины, а его приказчикам — тем более: тощие и нескладные парни, умеющие только писать и считать, предпочитают не связываться с теми, кто при желании способен скрутить их в бараний рог...

...В общем, в утренние часы караван смотрится добычей. Для любого, у кого достаточно сил для того, чтобы справиться с пятью десятками вооруженных недоумков...

...От бьющегося в агонии татя прет немытым телом, потом, мочой и серой глиной . Мысленно отметив, что перед тем, как обмазываться последней, стоит все-таки помыться, я выпускаю из рук мертвое тело и вопросительно смотрю на Тома.