Студия "Боливар" - роман

Я умею мыслить логически, но сейчас ясно понимал, что размышляю, совсем не используя этого умения. Но делать было нечего. Развернулся и пошел обратно.

Прошел метров восемьсот. Той тропы, с которой я вышел, не было. Не было вообще никакой тропы. Сплошная лесополоса. Я прошел еще метров двести, все время глядя налево. Тропы не было.

Что же, — мозг зашевелился чуть быстрее. — Возможно я ее прошел. Ну не разглядел и все. Мало ли, стало пасмурно, видимость ухудшилась, плюс вино, немудрено не заметить какой-то там тропочки. Шириной в метр?! Стоп. Я ее просто не-за-ме-тил. Прошел мимо, а значит, осталось прошагать еще метров триста-четыреста и будет эта чертова остановка. Да хрен с ней с остановкой, лишь бы шоссе было, а там и пешком дойду. Только вот куда? Если я запутался с дорогой, то куда повернуть на шоссе?

Вопрос ошеломил меня и мой мозг. И вправду, если будет шоссе, то куда поворачивать, направо или налево? Бред. Мозг начинал закипать. К тому месту, где должно было быть шоссе, я подошел, окончательно запутавшись во всех право-лево. Казалось, мозг вот-вот обратится в пар и вознесется горе. Но ему повезло — вопрос отпал сам собой. Шоссе не было. То есть, получается, его не было ни там, ни здесь.

— Х.йня какая-то, бл.дь! — я выпустил пар проверенным способом. Перечислив еще с десяток нецензурных выражений, немного успокоился. Надо бросать пить. Трезвый мозг — ясное мышление.

Вот тогда я и решил сделать то, что делал в своей жизни всего пару раз — вызвать искусственную рвоту, чтобы немного протрезветь. Два пальца в рот и всё такое. Мы с друзьями называем это — позвать Ихтиандра. Отойдя в лесополосу, я приготовился к процедуре. Первая попытка не принесла ожидаемого результата. Слишком слабо надавил на основание языка. Второй раз решил надавить со всей силы. Получилось. Через минуту я стоял на коленях, со слезами текущими из глаз, и наверное, с пунцовым от прилившей крови лицом, тупо глядя на еще дымящуюся, свежую кучку. Что называется, позвал Ихтиандра, так позвал, чтобы потом не говорил, что не слышал. Медленно приподнялся и вышел на дорогу. Тело дрожало от пережитого ощущения, но зато мозг прояснился, и довольно хорошо. Настолько хорошо, что сразу же сообразил, что теперь, вернувшись обратно на дорогу после процесса очищения организма, я вообще не в состоянии понять с какой стороны шёл до этого. Если справой, то мне нужно налево... Или нет?

Надо же, заблудиться на дороге! Это даже звучит смешно. Другое дело заблудиться в лесу, где ни черта не видно. Но на дороге! Дорога — это такая прямая, которая ведет всего в двух направлениях. Есть выражение — заблудиться в трех соснах. Какие на хер три, я заблудился в двух.

— Хрен с тобой, золотая рыбка, — я зло сплюнул. Во рту был мерзкий послервотный привкус. — Пойду направо. Все равно ведь где-то эта сучья дорога пересечется с какой-нибудь другой.

Нахмурив лоб, я зашагал вправо. Потом, решив отвлечься от мыслей, стал прислушиваться к звукам. Прислушивался минут пять, пока до меня не дошло, что звуков нет вообще. Вокруг стояла неестественная тишина. Ни птиц, ни кузнечиков, не говоря уже о шуме машин. Мне стало как-то не по себе. Причем резко. В самый тот миг, когда осознал, что ни хрена не слышу, по моему телу пробежала цунами мурашек, а сердце бешено заколотилось. Я читал в одном умном журнале, что это древний инстинкт. В дикой природе полная тишина наступает, когда где-то поблизости крадется хищник. Первыми замолкают птицы, с высоких деревьев они раньше других замечают вышедшего на охоту зверя. Вслед за ними, один за другим, словно по цепочке, замолкают все остальные "нехищники". В тишине легче расслышать поступь охотника.

Я почувствовал себя добычей. Воображение с удовольствием нарисовало страшного, дикого зверя, идущего вслед за мной в лесополосе. Конечно, я понимал, что это полный бред, но чтобы победить страх, нужно время. Нужно подождать пока логика одержит верх над разбушевавшимися чувствами. Прошло несколько минут, прежде чем я убедил себя, причем, не прибегая к особому обману, что в наших краях давным-давно уже нет никаких диких хищников, что они вообще остались только в заповедниках, а не здесь, в двух-трех километрах от города.

Сама местность решила помочь мне в борьбе со страхом. Лесополосы закончились, и моему взору предстали луга, протянувшиеся до холмов километрах в семи от дороги. Причем и с одной, и с другой стороны холмы были абсолютно одинаковой высоты, а в однообразно-зеленых лугах помимо невысокой травы не было ни одного цветка, ни одного куста. Как будто, всегда такая щедрая природа решила попридержаться, устав от своей щедрости.

Зато местность просматривалась теперь просто отлично, хищнику негде было устроить засаду, и страх полностью отступил. Но основная проблема никуда не исчезла. Дорога шла вперед абсолютно прямо и вдалеке незамысловато упиралась в горизонт. Оставалось идти по ней, надеясь на то, что когда-нибудь она пересечется с какой-нибудь трассой по которой хотя бы изредка проезжают машины, либо на то, что повстречаю кого-нибудь, кто объяснит мне, где я мать его нахожусь, и даже может быть, что, в конце концов, происходит.

Но я все шел и шел, а вокруг ничего не менялось. Луга, холмы, дорога, и еще — постоянная, абсолютная тишина. Если в начале она меня лишь напугала, то теперь начинала еще и сводить с ума. Прошло часа три. Я шел. Время от времени, то с одной стороны, то с другой, снова начинались лесополосы. А потом появилась птица.

Наверное, я о чем-то задумался и не заметил, как она приблизилась. Я только громко вскрикнул, когда она с лету ударила меня клювом в лоб. Все произошло неожиданно. Я вскинул руки, закрывая лицо, и уже сквозь них попытался разглядеть, что это было. Метрах в трех надо мной порхала какая-то птичка. Зависнув на одном месте, она неистово махала крыльями и время от времени возбуждённо чирикала. Потом вдруг резко прижала крылышки к своему тельцу и вновь ринулась на меня. На этот раз удар клюва пришелся на запястье левой руки. Я попытался отбить птицу, но промахнулся. Этот бешеный воробей снова завис в паре метров над моею головой.

— Ты чё, сука?! — сдавленно крикнул я, ошарашенный происходящим.

Птица больше не атаковала, наверное, сообразив, что я принял защитную стойку и при атаке могу схватить ее рукой. Прошло минуты три. Я, как сдающийся фашист, стоял с поднятыми руками, а она продолжала кружиться надо мной. Не отрывая от неё взгляда, я осторожно потрогал лоб. Из ранки сочилась кровь.

— Сука, — процедил сквозь зубы и медленно присел на корточки. Не опуская рук, стал глазами искать камень или палку. Как эта мелкая тварь заметила, что я на секунду выпустил ее из вида? Наверное, у нее отличное зрение. Она спикировала прямо в ухо, в тот момент, когда я совсем чуть-чуть повернул голову вправо. Боль была ощутимой, если учитывать, что вдобавок сжатой в кулак ладонью левой руки, я въехал себе в то место, куда эта птица меня клюнула, пытаясь её прибить.

Я стал громко материться, чувствуя жгучую обиду, а птица, удовлетворенная атакой, села на ветку одного из деревьев в лесополосе и стала рассматривать меня, любуясь моим поражением.

— А, это ты, тварь! — вскрикнул я с ненавистью, узнав её. — Жаль, что я не прибил тебя еще там, возле остановки.

Это была та самая птица, в которую я бросил камень. Но это ничего не объясняло. Никогда не слышал о мстящих пернатых, тем более о таких маленьких. Может у нее здесь гнездо и она боится, что я разорю его? Медленно опустил руки. Птица осталась сидеть на ветке, продолжая смотреть на меня. Отошел шагов на десять спиною вперед. Птица спокойно наблюдала.

— Ладно, хрен с тобой, живи! — буркнул я, и развернувшись, зашагал по дороге. Но уже через несколько секунд почувствовал удар острого клюва в затылок. Я с размаху, наотмашь ударил рукой, задев птицу в тот момент, когда она начала взлетать. Та скользнула вниз примерно на метр, быстро очухалась и стремительно замахала крыльями, пытаясь вновь набрать высоту, но я уже накрывал её ладонью сверху. Через мгновение эта тварь отчаянно дергалась в моем кулаке, голова торчала снаружи и она с невообразимой частотой и злостью долбала мое запястье.

— Ну, что? — процедил я сквозь зубы. — Говорил тебе, что ты дура?

Птица что-то пискнула в ответ, и напрягая все силы своей тоненькой шейки, вонзила клюв прямо в косточку большого пальца. Я чуть было не разжал ладонь, боль пронзила всю руку, из ранки потекла кровь.

— Ну, все! — заорал я в бешенстве. — Сдохни!

И приложив руку с птицей к земле, с радостью наступил кроссовком прямо ей на голову. Раздался хруст. Птица дернулась и затихла. Я поднял ногу. Под ней, на месте головы, лежал двухмерный портрет птички в профиль.

— Сама виновата, — сказал я, разжав ладонь. — Не хрен было быковать.

Оторвав взгляд от дохлой птахи, я осмотрел израненную ладонь и запястье. Из некоторых ранок сочилась кровь. В руке пульсировала боль. Согнув её, чтобы кровь отхлынула от запястья, а боль немного стихла, я побрел по дороге, постоянно осматриваясь вокруг, чтобы ненароком не пропустить птичку размером побольше. Например, с ворону. Как показал поединок с мелкой дурой, встреча с более крупным экземпляром могла доставить мне конкретные неприятности.

5

С того момента, как замочил сумасшедшего воробья, прошло ровно пять с половиной часов. Птиц с таким прибамбахом я в своей жизни еще не встречал. Про птичий грипп слышал, но птичье бешенство — это уже чересчур. Так, скоро придётся ходить в железных шлемах, в таких, какие носили в средние века рыцари, чтобы тебе ненароком не выклевали глаза.

Еще пять с половиной часов без единой пересекающейся дороги, без одного встреченного человека. После убийства пернатой я выставил часы на ноль. Мне вдруг стало интересно, а сколько еще я здесь прошатаюсь, пока не доберусь до города? Выставляя часы, с усмешкой подумал — все люди ведут отсчёт времени от рождества Христова, а я вот, от смерти бешеного воробья. И оно будет идти и идти, пока не закончится своим личным апокалипсисом — разрядкой батареи.

Достав в очередной раз телефон, я мрачно посмотрел на экранчик, выдохнул задумчиво и присел прямо на дорогу. Нужно было немного отдохнуть. Ноги начинали ныть, особенно икры и ступни. Я снял кроссовки, сразу стало намного легче.

Что ж, тридцатиминутный привал не повредит. Интересно, а сколько всего прошло времени с тех пор, как я вышел от режиссёра? Примерно час я ходил туда-сюда по дороге в поисках шоссе и остановки. Потом еще пару-тройку часов брёл в одном направлении. Потом появилась птица, и после этого — еще пять с половиной часов. Если прибавить время, затраченное на рвоту и на битву с птицей, то получается, что из дома режиссёра я вышел примерно... десять часов назад! В таком случае уже через полчаса-час должно стемнеть. А это значит, что ночь я встречу здесь, далеко от города, на лоне, так сказать, матушки-природы.

Эта перспектива не обрадовала. Опыт ночевки на природе у меня, конечно, был, в детстве не раз ходил в походы, иногда на несколько суток подряд. Но тогда я не был один, мы шли всегда большой компанией, имея с собой всё необходимое: запасы воды и пищи, палатки, а иногда даже матрасы. А без всего этого я даже не представлял себе, как здесь можно провести ночь? Просто повалиться на землю и спать, что ли? Конечно, уже середина мая, но с другой стороны, и не июль же. В мае ночи еще такие холодные, что под утро можно замёрзнуть на хрен.

— Чего это я паникую? — спросил себя. — Еще не факт, что мне придётся здесь ночевать. Да и вообще, чтобы не замёрзнуть, можно всю ночь продолжать идти, а уже утром, если никуда к тому времени не приду, прислониться спиною к дереву в лесополосе и нормально подремать.

Небо до сих пор было полностью затянуто облаками. Где солнце не понятно. Возможно, оно уже садится за горизонт, и тогда, значит, вот-вот начнет темнеть. С другой стороны, в темноте можно пройти мимо какой-нибудь трассы, если по ней не будут в тот момент ехать машины.

Проблема ночи, к сожалению, была не единственной. Начинала здорово мучить жажда. Было пройдено уже несколько десятков километров, причём практически в состоянии того, что называется отходняком, плюс рвота, после которой сухость и горечь во рту троекратно умножились. Не утешало и то, что еще ни разу не встретил не то что озера или реки, а даже самого маленького ручейка. Хорошо еще небо облачное, и солнце не усиливает и без того разбушевавшуюся жажду. Если так пойдёт и дальше, и мне не встретится хоть какой-то водоёмчик, то появляется достаточно реальный шанс умереть от жажды. И это не в пустыне. Это в умеренном климате и невдалеке от города!

— Хватит грузиться, — одёрнул себя. — Даже в пустыне человек может обойтись без воды пару дней. А здесь и подавно, дня три-четыре можно без неё протянуть. Организм, конечно, обезвозжится, но даже четыре дня всё же реально. И вообще, с чего это я взял, что буду скитаться вот так вот еще четыре дня? Не позже чем к завтрашнему вечеру, это крайний срок, я буду лежать на диване в своей комнате и вспоминать обо всём случившемся, как о глупой и смешной истории. С самого начала пошел не туда, потом запутался и вот иду в неверном направлении. Возможно, даже удаляюсь от города. Но это не страшно, должны же быть какие-нибудь поблизости сёла. Как известно, все дороги ведут к людям. Хотя эта дорога и странная немного, но ведет же она к чему-то! А луга, наверняка, используют для покосов. Вон трава, какая зелёная и сочная. Кстати, внутри нее, наверное, есть какой-никакой сок.

Я встал, подошёл к краю дороги, нагнулся и сорвал несколько травинок. Положил их в рот и стал жевать. На вкус не противно, и действительно из неё выделилось немного сока.

— Ну вот, от жажды уже не умру, — обрадовался я.

Присев на корточки, стал срывать пучок за пучком. Затем отправлял их в рот и жевал, а когда весь сок выходил, сплевывал на землю белые волокна изжеванных стеблей. Через минут десять такого жевания жажда почти отступила. Сразу же вернулось хорошее настроение и ситуация представилась не такой уж мрачной.

— Может еще и дождь пойдёт, — я посмотрел на серое небо. — Тогда вообще с жаждой проблем не будет.

Я вернулся к кроссовкам, обулся и вновь зашагал по дороге. Конечно, это странно — ни одного водоёма за весь день, но что мы, городские жители, знаем о местности вокруг наших городов. Мы привыкли, что там, где живем, всё расположено скучено. Прошёл немного, вот тебе магазин, сделал еще два шага, вот тебе аптека, развернулся на месте, перед тобою двери бара. Но стоит выехать за город и всё сразу меняется. Если в доме нужно просто подойти к крану чтобы попить, то здесь, на природе, это уже серьёзная проблема. Мы отвыкли жить без комфорта, обеспеченного нам в городах. Стоит исчезнуть воде, газу, свету, и многие из нас не протянут, наверное, и неделю. В этом плане, любое животное защищённее. Оно привыкло каждый день, даже каждый час, в трудах добывать себе пропитание и поэтому больше застраховано от непредвиденных обстоятельств, чем мы — люди. Оно не замечется в панике, если в булочные города вдруг не привезут хлеб, и не умрёт от жажды, когда в кране отключат воду. А мы? Мы стали слишком слабы в вопросе выживания по сравнению с любым из братьев наших меньших.