— Стандартный передатчик так не работает, — предположил я. — Думаю, мы нашли бы много для себя интересного на борту "Миранды".
Я видел, что капитан со мной согласен и хотел что-то сказать, но вынужден был отреагировать на резкую смену курса транспортника. "Реликт" повторил манёвр "Миранды" и тут началось нечто непонятное. Сигнал чужого корабля начал слабеть, потихоньку затухая, а срочно спроецированная голограмма оптического изображения показывала как "Миранда" постепенно теряла чёткость очертаний, с каждой секундой становясь все более прозрачной, будто разрывая последние связи с материальным миром.
— Чертовщина, — пальцы Еронцева зачастили по консоли. — Нет, сенсоры работают штатно.
— Не в сенсорах дело. Это с "Мирандой" что-то не то происходит, — признаться, я не на шутку взволновался, наблюдая всю эту свистопляску. — Она куда-то от нас убегает.
— Убегает? Как? И куда?
— Знать бы. Это всё лунный объект, без него не обошлось.
— И я так думаю. У нас не более минуты в распоряжении. Жду указаний.
— А вот что, Григорий Романович, пощупай-ка нашу беглянку гравилучём. Попробуем её, что ли, притянуть поближе к нам.
Капитан принялся манипулировать пультом, заметив с вдруг просквозившим ожесточением:
— Навернуть бы её гравиударом, "Миранду" эту. Со всей дури.
— Не стоит, — возразил я, хотя у самого руки чесались покончить с транспортом, не дав чужакам шанса на бегство, куда бы там они не собрались. Кто их знает эти древние артефакты, вдруг здесь портал в другую галактику или иное время, или, скажем, в загробную жизнь?
"Миранда" тем временем перестала растворяться, застыв в полупрозрачной фазе. Гравитационный луч потихоньку стал тащить её к "Реликту". Все ближе и ближе. Но вот корпус транспортника начал прогибаться, потом от него с вальяжной медлительностью отделились и поплыли мелкие обломки. И вот то, что было "Мирандой" развалилось на дюжину сегментов.
Предчувствуя недоброе, Еронцев поспешил вырубить гравилуч. Но, похоже, было поздно. Изображение на панораме внешнего обзора мигнуло раз-другой и на десяток долгих секунд заволоклось дымкой. И все эти долгие секунды корпус "Реликта" сотрясала не сильная, но ощутимая дрожь... И вот всё прекратилось. Пропали попахивающие мистикой эффекты, как будто ничего и не было. Но только то, что теперь показывала панорама, заставило нас пережить чувство нереальности происходящего. На панораме исчезли многие звёзды, да что там звёзды(!), пропали многие галактики, туманности, а то, что осталось, выглядело как-то бедновато и сиротливо. Хорошо хоть Темискира с её луной были на месте. А развалившегося на части транспортника тоже не было.
Я молчал, ошарашено посматривая то на панораму, то на капитана, суматошно колдовавшего над пультом. Наконец, Еронцев бросил с ним возиться и, словно отсекая лишнее, махнул рукой.
— Никаких сбоев и неполадок. Не знаю, что и сказать, Пётр Викторович. "Реликт" совершенно не пострадал.
— Но впечатление такое, что изрядно пострадала окружающая нас вселенная.
— Или мы сейчас в какой-то другой вселенной.
— Вполне допускаю. А вот объект наш никуда не делся, — я показал рукой на маркер на фоне луны. — Да и Темискира изменилась.
С полным спокойствием Еронцев смотрел на панораму. Смотрел с внешним безразличием, как и я. Это была наша общая черта. Общая черта всех ребят, находившихся на борту.
Планета теперь была на две трети обращена к "Реликту" дневной стороной. И вроде бы ничего в ней странного на первый взгляд не было — все та же чужеродная биосфера, чужие континенты и моря, но в зоне сумерек картина незаметно менялась. И нельзя было сразу понять в чём тут дело, игра воображения или оптический обман. Там, где граница сумерек переходила в ночь, темноту рассвечивали россыпи огоньков. А там, где огоньки, там и промышленная цивилизация.
Со стаканом крепкого ютивгийского чая я расположился в компенсационном кресле в самом дальнем уголке рубки управления. По старой своей привычке я всегда пристраивался где-нибудь подальше, вот и сейчас мне не хотелось мозолить глаза Еронцеву и своей персоной отвлекать его внимание. Пусть делает своё дело ни на что не отвлекаясь. Мысли мои в это время, странным образом, крутились вокруг чая. Грубоватый стальной стакан, вдетый в массивный, опять же стальной подстаканник с широкой, покрытой натуральным деревом ручкой — вот и вся посуда, что нашлась в вотчине капитана. Давненько я не сталкивался с такой голой функциональностью. А раз кроме стакана ничего не нашлось, то приходиться коротать время, попивая чаёк, кроме которого, к слову, тоже ничего другого не нашлось. Строго говоря, ютивгийский чай — и не чай вовсе, потому как на означенной Ютивге-3 (ох, уж названьеце у планеты, пусть бог милует!) вместо чайных кустов садили совсем другое — местное растение. Настоящий чай рос на Земле, ну и ещё на паре десятков планет, но меня это никоем образом не оскорбляло. То, что ютивгийцы называли чаем мне нравилось.
Так я и сидел, похлёбывая из стакана да наблюдая за работой Еронцева, со всем усердием исследовавшего наш конфуз.
Давно, ох как давно я не испытывал столь сильной досады. Так давно, что даже порядочно подзабыл каково это, когда на душе бывает так дурно от допущенного промаха. Да что там промаха, как бы всё случившееся не вылилось в оглушительное фиаско! Просто форменный провал! И тут даже не в том дело, что я пока совершенно не представлял, как сложатся в дальнейшем наши судьбы, тут дело в "Реликте". Потеря такого корабля, к тому же единственного в своём роде, это серьёзный удар по организации. Понимание этого просто жгло изнутри. Сознаюсь, судьба собственная, как и участь моих ребят, волновала меня гораздо меньше, чем судьба организации. Такая я, по-видимому, сволочь, но поделать с собой ничего не мог. И хотя часть моего Я настойчиво нашёптывало, что это ещё не конец и всё ещё можно обратить в свою пользу, где-то глубоко в душе кусала злость от собственного, в данный момент, бессилия. Временного, конечно же, но бессилия!
А ведь как удачно всё складывалось поначалу.
Малозначительный периферийный мир, этакий уголок самовластия, так и не ставший частью какой-либо звёздной державы. В галактике подобных миров — уйма и все они были в чём-то похожи: недостаточно индустриально развиты, с неустойчивыми политическими системами, с главенствующими идиотско-утопическими учениями, с крайне жёсткими или предельно мягкими законами — в общем, сточные ямы для беглых преступников, авантюристов, проповедников новых ересей, непризнанных гениев и просто искателей всеобщего счастья за всеобщий же счёт. Да, таких миров было немало и какой бы на каждой отдельно взятой планете не властвовал политический режим — олигархическая диктатура ли, клирикария ли, бесхребетная полуанархия или бестолковая парламентская республика, — именно такие мирочки были давно и прочно облюбованы "друзьями" нашими закадычными, рунхами то бишь. И везде, ну или почти везде, законспирированные ячейки, пустившие свои метастазы. Оно конечно понятно, в подобных мирах работать чужакам на порядок легче, чем при отлаженной государственной машине какой-нибудь конфедерации или империи со всеми их сыскными, карательными и прочими структурами. И вот незначительный такой периферийный мир со своим гнойником, на вскрытие которого было потрачено без малого три стандартных года. Что, в общем-то быстро, бывало и в разы дольше. Разгром местной ячейки можно было с полным правом назвать в высшей степени успешным — на сей раз обошлось и без потерь, и без неприятностей с властями. Эту хирургическую операцию я возглавлял от начала и до конца. И всё шло настолько гладко, что я решил подкорректировать финал — дать возможность ускользнуть некоторым, к тому времени порядком затравленным чужакам. Очень уж хотелось посмотреть куда они рванут. А чтоб беглецы не ощущали хвоста, привлёк к преследованию "Реликт".
"По следу загнанной дичи
ловец попадает в капкан" —
Вспомнилась вдруг песенка, уж не припомню где и когда услышанная. Да, хотелось посмотреть куда они рванут. Вот и посмотрел, на свою голову...
— Всё. Скрылся, — произнёс капитан. — Сенсоры его больше не видят. Его как и не было.
— Этот активатор — двойник или один и тот же объект?
— Мне не удалось этого выяснить, Пётр Викторович. Не удивлюсь, если объект может спокойно перемещаться между вселенными. Ясно одно — к нему нужен ключ. А ключ где-то на Темискире.
— Объяви общий сбор в кают-компании через десять минут.
Вопреки моим тайным опасениям, в кают-компании я не нашёл и следа волнений. Напряжённость — да, она ощущалась, но была сродни вниманию, когда весь обращаешься в слух, боясь пропустить малейшую деталь, могущую потом стать важной. Я не сомневался, что за последние часы, проведённые мною на мостике, в отряде успели вволю наобсуждаться, возможно, и наспориться. Естественно, все знали о постигшем нас конфузе, но в самых общих чертах. Теперь все жаждали разъяснений. И никто не бесновался, не задавал глупых или умных вопросов, не пытался давать советов, не делал скороспелых выводов. Картина сильно походила бы на сбор офицеров, явившихся пред светлы очи командира и ожидающих постановки задач, если бы не дымящиеся сигареты и бокалы с вином. А вот бутылки, кстати, нигде видно не было. Но мы не военные, разве что некоторые из нас офицеры запаса. Мы — соратники. Да, у нас общий враг, общая Цель, все мы давали присягу Организации. В нас жила и живёт общая идея и одна на всех ненависть.
— Григорий Романович, — кивнул я капитану, стоявшему невозмутимой статуей у трёхмерного экрана.
Еронцев "ожил" и включил воспроизведение записи последнего акта нашей погони. Он начал доклад чёткими лаконичными фразами, намереваясь как можно полнее донести до остальных всё то, что на данный момент было известно ему и мне.
А пока он в деталях излагал цепочку последних событий, я внимательно и оценивающе, но так чтобы это не бросалось в глаза, рассматривал свою группу.
Трое из четверых были охотниками — так в организации принято было называть обладателей дара, то есть тех ментальных способностей, что позволяли противодействовать рунховским властелинам, а при случае и умерщвлять их. Двоих я знал много лет, сам их приметил и ввёл в Организацию.
Александр Кужель, он же Оракул, слегка сутулящийся толстячок, медлительный, этакий увалень. Но образ увальня обманчив, многие купившиеся на него дорого поплатились. Кужель был когда-то молодым перспективным статским служащим, то есть, говоря проще, чиновником. Интересно, что служащим он стал вопреки юношеским мечтаниям об уголовном сыске.
Хельга Вировец, она же Комета, благородных кровей, из невероятно богатого графского рода одного весьма воинственного звёздного королевства. Получившая блестящее образование, к чему редко стремились барышни её круга, увлекающаяся искусствами. Она, пожалуй, из романтических побуждений отказалась от благоустроенной жизни, порвала с роднёй, имевшей на неё матримониальные виды, променяла безмятежное будущее на жизнь полную скитаний и опасностей.
Третьим охотником был Кочевник, он же Дмитрий Семёнов. С ним я до недавнего времени был знаком только по досье. Он был придан группе для усиления на кануне преследования "Миранды". Семёнов в Организации был личностью полулегендарной, своё прозвище или, если угодно — позывной, он получил из-за специфики поручаемых ему заданий. За редкими исключениями, он всегда работал в одиночку, никогда подолгу не задерживался ни на одной планете и успел побывать на стольких мирах, что длинный их перечень поместился бы на нескольких страницах галактического справочника. К своим сорока годам он успел поучаствовать в четырёх войнах и дюжине "конфликтов низкой интенсивности", как их идеологически выверено называют официозы титанов галактической политики. Похождения Кочевника начались после лютежского "конфликта", когда гордая и независимая планета Лютеж, имевшая статус свободного мира, не вняла увещеваниям своей соседки-империи, давно зарившейся на этот мир, ввиду его удачного расположения на пересечении торговых трасс. Да и само существование независимых миров империю сильно раздражало. Вторжение Семёнов встретил свежеиспечённым ротным командиром механизированных войск (они же — мотострелковые, моторизованные, мотопехотные, везде пехтура называется по-разному). Все семь месяцев, что защитники Лютежа, после молниеносного сокрушения космической обороны, сопротивлялись агрессорам, Семёнов со своей частью не выходил из боёв. И голову всё же не сложил, тут кроме как "повезло" ничего не скажешь. А потом нелегальное положение, позже выпал редкий шанс вырваться из поруганной Родины на торговом судне, когда торговцы стали возвращаться на Лютеж — этот такой удобный промежуточный пункт для транспортных маршрутов. Потом Кочевник избрал стезю наёмника, побросавшую его по всей галактике, в которой, к слову, не мало скитается полков, бригад и даже дивизий солдат удачи. Во всех войнах наёмников не берегли и не берегут, а если берегут, то по причине недоверия к своей армии. Спрос на солдат удачи в галактике стабилен: то непопулярное правительство какого-нибудь свободного мира хочет удержаться на плаву; то сепаратисты намереваются отколоться от родной федерации или империи; то одна империя, опасаясь усиления другой, решает помочь её противнику и, не желая вмешиваться напрямую, нанимает пиратов и наёмные дивизии. В одной из недавних войн было нанято аж 42 такие дивизии и всех их превосходно оснастили. Так что покидало-побросало Кочевника по галактике вдоль и поперёк. В своей части он дослужился до полковника, правда звания наёмников, которые они сами себе присваивают, в регулярных армиях не котируются. А в одном из миров ему присвоили бригадного генерала. Потом судьба свела его с Организацией.
Наконец, Ярема Красевич, четвёртый и последний член моей группы, выделялся среди остальных атлетическим телосложением, что выдавало его спортивное прошлое. На Родине он был дважды чемпионом по многоборью среди полицейских спецчастей. Красевич — единственный в моей группе, кто не был охотником. Он был бойцом — так у нас называются специалисты по силовым акциям, прошедшие особую психическую подготовку и чаще всего действующие в связке с охотниками. По табелю о рангах боец не считается ниже охотника, ведь у каждого своя специфика работы. В Организации нет жёсткой иерархии, старшинство в группах, отделах и прочих структурных подразделениях зависит от стажа и авторитета, за исключением таких как я "патриархов", как нас в шутку за глаза называют.
Что же касается капитана Еронцева, то он лишь временно переподчинён мне. Его прошлое родственно моему — мы оба были офицерами флота. Только вот он ушёл в запас, а я по сию пору так и не знаю в каком статусе проходил в давно исчезнувших архивах моего 26-го флота. Хотя почти не сомневаюсь, что в статусе пропавшего без вести.
Когда капитан закончил излагать и занял пустующее кресло, в кают-компании повисла долгая пауза. В глазах Красевича и Семёнова я прочёл и фатализм, и желание немедленно начать действовать. В глазах же Кужеля и Хельги горел задорный огонёк, всю ситуацию они, похоже, воспринимали как неожиданно возникшую интересную задачку.
