Охота на колдунов. Книга 1

— Кстати, — обратился Евгений к Гриффиду, — помнится ты называл Холминых наимерзейшими из богохульников? Вот пусть они и возглавят поход. Если будет угодно богам — там и сложат свои головы. А задание им сформулируем так: удерживать 'столицу' провинции до подхода императорского полка.

'Даже если случится чудо и северяне временно удержат город, то войска, которые имеет ввиду император, не подойдут, — пронеслось в голове у жреца, — иначе будет потерян юг империи и казна совсем опустеет. В любом случае за возможными чудесами следует присмотреть, так как чудотворство — прерогатива жречества'.

Глава 2, где главный герой так сохраняет южанам жизнь, что повергает их в отчаяние.

Северяне собирались в поход. Сначала, как сообщили с голубиной почтой лазутчики, предстояла стычка с зарвавшимся южным баронетом. И лишь затем, отправив домой прошедшую первое испытание боем молодежь (по возвращении на Холме им предстоит еще одно не менее важное дело), остальные отправятся выполнять поручение императора.

Многое пригодится в пути, но самое ценное, естественно, — оружие.

Тяжелые боевые топоры на длинных рукоятях — с 'бородой', выступом снизу на лезвии, служащим сразу нескольким целям: и крюком для стаскивания всадника с лошади, и прикрывающим пальцы при хвате под металлическую часть, и попросту удлиняющим рубящую кромку. Топор относительно прост в изготовлении и сравнительно дешев, но в паре со щитом в искусных руках не уступит мечу. А ежели надобно рубить тяжелый доспех — так и превзойдет.

Высокие прямоугольные щиты с железными полосами по краю лицевой стороны, везде кроме верха, там полоса чуть ниже, дабы позволить оружию врага увязнуть в древесине.

Длинные граненые копья с толстыми древками.

Обоюдоострые мечи, засапожные ножи, шлемы с забралами и без, кожаные поддоспешники, длиннополые кольчуги, редкие пластинчатые доспехи — всего не перечесть.

Клéвоц же подобрал себе еще и клевéц: хотел сохранить детское имя и во взрослой жизни. Не знаешь ведь наперед, каким новым прозванием могут наградить после испытания боем. Живет на Холме и рябой Жеб, которого облепила тина в ночной вылазке у болота. Вернувшись, он показался остальным похожим на жабу. И Клощ-лучник, когда-то опоздавший занять свое место в строю, увлекшись извлечением клеща. И копейщик Таптун, он в молодости, отбиваясь от одного южанина, затоптал насмерть другого, предварительно сбитого с ног.

Нет, Клевоцу намного больше нравилось собственное имя и не хотелось его менять на кота в мешке. А остаться при своем просто — всего лишь следует время от времени к месту пользоваться в рукопашной клевцом.

Охваченный предвкушением похода молодой Холмин в своих ожиданиях разрывался между двумя крайностями. С одной стороны, северные сказания славили воинов, побывавших на острие клина, прорывающего чужой строй. Прославляли тех, кто первым встречается с врагом лицом к лицу, убивает полудюжинами. Потому долгими зимними вечерами, слушая поющих в полутьме стариков, Клевоц с замиранием сердца мечтал о том, как его заметят за смелость и удачливость в первой же битве.

Но с другой стороны, в повседневных разговорах стáршие упоминали походы как нечто обычное, обыденное, в общем ряду, к примеру, с воспитанием детей, полевыми работами, поведением женщин или обновлением крыши. Войну, как нечто недостойное излишнего волнения. Войну не как пир крови, а как многодневный тяжелый труд.

И последнее не могло не оставить свой отпечаток на восприятии образов из былин. Позволяло осознать, что там, куда каждый год уходят северяне, найдется место всему — и подвигам духа, и грязи осенних дорог, и богатой добыче, и гудящим от усталости ногам, и славе, и кишкам, выпадающим из вспоротого живота.

Первый в жизни бой не пугал молодого северянина. Впереди дни пути; слишком рано, чтобы ощутить даже тень тревоги. Это потом, перед самой схваткой почувствует волнение. Но оно не помешает, а скорее наоборот поможет, заставит молодую кровь бурлить.

Ведь будущее для истинного сына Севера не изобилует разнообразием путей. Клевоц либо вернется домой взрослым воином, либо попадет в чертоги Вышнего, как погибший достойно. Можно, правда, еще уцелеть, но обрести увечье. Но и это не тупик. Тем, кто совсем не способен смириться с утерей части тела, Вышний попускает обрести различные хвори и зачахнуть, уйти за грань. Остальные же живут, и не то что бы в унынии. Ведь младшие не могут жениться, пока каждому из старшего поколения всего Холма (а значит, и калекам) не подберут супругу. Вдобавок, увечным вменяют обязанности, позволяющие почувствовать себя нужными остальным. Кто-то пасет скот, щиплет пух для подушек, чешет шерсть, кто-то — наблюдатель на каменной башне в центре селения, кое-кто учит молодежь, а двое одноногих даже служат в немногочисленном конном дозоре и принимают участие в походах.

* * *

Сосновый лес подступил к самой дороге, лишний раз напоминая о себе раздавленными шишками под копытами и колесами. О приходе осени говорили холод по ночам, постепенно меняющий окрас негустой подлесок да редкие в этих местах желтеющие кроны берез и золотисто-красные — осин. Крестьяне наполняли лес гомоном голосов, прямо на ходу, наклоняясь, срывали алые ягоды брусники, отправив в рот, примолкали, но ненадолго.

Юрий, младший сын владетеля Нижнегорского чуть раскачивался в такт движениям лошади, невидяще уставившись вперед. Забрало укрывало голубоглазое лицо, массивные пластинчатые доспехи привычно облекали тело, не притягивая к земле, напротив, это без них каждый раз первое время ощущалась странная легкость, будто еще немного и, как в детских снах, птицей воспаришь в небо.

Несколько запустелая дорога — единственная дорога на Север через Спорные земли — не изобиловала развилками, а точнее их и вовсе не было. Судя по словам жреца, в полдень вереница из всадников, пеших и телег выберется к назначенному под поселение месту, будущему домену Юрия. Лишь скот и птицу не везли с собой — их доставят купцы позднее, когда на новом месте будет поставлен частокол.

Скорее бы. Всю дорогу бурелом вкупе с кустарником, молодыми сосенками, а на склонах больших оплывших холмов и оврагами, мешали дозорам как следует охранять фланги. Временами охватывало ощущение чужого взгляда, а по ночам будил подозрительный вой волков, будто передающих людей от одного рубежа на другой.

Да, отхватить домен на Спорных (они же Ничейные) землях — дело, на которое он сам бы никогда не решился. Многие пропали здесь, и ничей замок так и не оседлал ни один из холмов. Поговаривали о темной волшбе.

Юрий участвовал во многих стычках (начал еще до того, как аккуратная темно-русая борода укрыла квадратный подбородок), нескольких дуэлях, даже в двух настоящих битвах, но, по большому счету, он всегда отвечал только за себя и своего оруженосца. Здесь же следовало рискнуть не только презренными общинниками, но и их женщинами, большим ценителем которых он был, и даже дюжиной всадников из благородных семейств. А значит, решалась судьба его репутации, заметят ли в нем острый ум тактика, будут ли когда-либо 'тэлы доверять Юрию командование над десятками и сотнями, помимо его собственных вассалов. Или он так и останется рядовым всадником дворянского ополчения (если, конечно, вообще вернется из Спорных земель).

Но жрецы умели убеждать, и вот здесь восемнадцатилетний Нижнегорский, двунадесять таких же как он младших сыновей из древних родов, оруженосцы из мечтающих о рыцарском звании простолюдинов, две дюжины нанятых за отцовские деньги лучников, полусотня пеших храмовых наемников — дар жрецов, а также сотни три общинников с семьями, бежавших из провинции Запад куда глаза глядят.

План был прост: с помощью двух ʼвысших жриц, переодетых и загримированных под крестьянок, отбиться, выиграть первую стычку с северянами, единственными, кто мог оспорить новый домен. Должна была пролиться кровь — повод потребовать столичного правосудия. А в присеверных городках уже ждала сигнала имперская кавалерия, чей провинциальный держатель был изрядно умаслен деньгами. Ждала, чтобы защитить истца на время разбирательства, об исходе которого обещали позаботиться жрецы.

Нижнегорские, читавшие древние летописи, а потому имевшие возможность сравнивать, не доверяли жрецам полностью, иногда даже тайком привечали в своих владениях знахарей и ведуний из непризнанных культов. Да и как можно доверять служителям всемилостивого Похитителя, провозгласившим воинскую стезю вторым греховным занятием после богохульства и заставившим каяться не только рыцарей, но даже общинников за пролитие крови при забое скотины и резке птицы. Такими темпами они скоро деревья запретят рубить. 'Дерево — оно ведь тоже живое', — мысленно передразнил Юрий жрецов.

О подобном никто не мог и помыслить до войны, закончившейся присоединением Севера, до последнего броска дряхлеющего тигра, как говаривали враги империи. Броска, произошедшего уже после поражений в войнах за города Юга и королевства юго-востока. Тогда помощь храмов впервые оказалась решающей. А теперь, с каждым поражением императорского и дворянских полков от внешних врагов, с каждой просьбой о жреческой воинской помощи — учение храмов становилось все более странным и неудобным для исполнения. 'Жрецы всего лишь люди и могут ошибаться, толкуя потустороннее, — утверждалась во мнении значительная часть знати. — Хорошо, что Похититель ограничил полномочия большинства храмовников молитвой. А в противовес остальным жрецам, не позволяя им впасть в соблазн вседозволенности, поставил императора и дворян меча'.

Но в этот год Юрий и его отец усмотрели прямое совпадение своих интересов с храмовниками — металлические шпили замка вознесутся к небу, и люди правильной веры утвердятся на землях Севера, погрязшего в греховном суеверии, умудрившемуся избежать принятия милостей всеблагого Похитителя даже после страшного поражения.

Юрий задумался и не сразу заметил, как деревья расступились и дорога тотчас затерялась в разнотравье. Лес в этом месте разрывала здоровенная залысина, будто нарочно приглашавшая по весне засеять поле. В центре поросший высокой травой пологий холм так и просил уже сейчас обкопать, сделать круче склоны, вновь укрепить их дерном, а повыше поставить частокол и башенки. Но холм был уже кем-то занят: высокие прямоугольные щиты, конические шлемы, лес копий...

— Северяне, — злобно сплюнул под ноги один из наемников постарше. — Холмины.

— Холмины? — поднял забрало Юрий, всматриваясь в тесно стоявшие на холме фигурки.

— Не потому, что на холме, твоя милость, — пояснил мечник, — а на испятнанные зеленым щиты посмотри, холминские смерды, род такой, Холмины. А на холм взобраться может случайно решили, а может потому, что на Севере ихнем принято имена свои оправдывать. — И, подумав, посоветовал:

— Если говорить, то пообходительней нужно. Буде решат, что оскорбляем, могут, не переспрашивая, самострел разрядить.

Юрий презрительно хмыкнул и пришпорил коня (его примеру почти тотчас последовали пару всадников из родов поблагороднее), направляясь на переговоры. В ответ, против всех воинских обычаев, никто не отделился от вражеских рядов, лишь такой же белый флажок, как и у одного из спутников Юрия, затрепетал на ветру в центре.

Нижнегорский презирал северных дворян, как известно, с детства не брезгующих перекидывать деревянной лопатой свиной навоз. Правда, он еще ни разу не видел вблизи ни одного северянина. Лишь когда был оруженосцем в дворянском ополчении на юго-западе в битве против Цдонека, шагах в трехстах от них стояла северная 'стена щитов'.

Юрий подъехал ближе и, когда уже почти решил, что переговоров не будет, набрал было в легкие воздуха, прокричать строю русых, рыжих и даже нескольких седых бородачей о своих правах на холм и окружающие земли — ему на встречу, отойдя все же на несколько шагов от первой шеренги, выступил молодой светловолосый северянин с едва пробивающимися, тоже светлыми, а от того почти незаметными на загорелом лице бородкой и усами.

'Такого стопчешь конем и не заметишь', — подумал Юрий, но покривил душой: хоть и мал годами, северянин был чуть выше среднего роста и широк в плечах. Плотности фигуре придавал поддоспешник, а на нем длиннополая кольчуга двойного плетения с рукавами и свисающим на спину капюшоном. Оружия юнец с собой не прихватил, но пристальное, исполненное любопытства оценивающее выражение серых глаз убедило Юрия, что разговаривать с ним выслали все же не выряженного в железо с чужого плеча писаря.

'Да и откуда писарь среди безграмотного быдла?' По слухам, северных дворян начинали учить грамоте, лишь когда те выходили в большие чины. Южнее же благородное сословие училось счету и письму вместе с мечом и копьем.

Вежество Севера все же в чем-то совпадало с общеимперским и мальчишка — тут Нижнегорский даже в мыслях упускал, что и сам старше всего на пару-тройку лет — мальчишка, обладавший благородным высоким лбом и массивной нижней челюстью, представился:

— Рэлʼ Клевоц Холмин, второй в наследном ряду, внук владетеля Холма, — то, что Клевоц смотрел на почти вплотную приблизившегося всадника снизу вверх ничуть не мешало северянину говорить внешне спокойно и с достоинством.

'Еще бы, — вдруг осенило Юрия, — видать, его первые переговоры, да еще и на глазах у своих. Вот и напустил на себя важности'. Правда, для Юрия эти переговоры тоже были первыми.

— Юрий Нижнегорский, владетель — коротко представился и тут же поинтересовался: — Уж ни этого ли самого холма? — холмов на Севере было много, но карта у Нижнегорского отсутствовала. И ему почему-то на миг показался возможным (похоже, несмотря на совместный поход, срабатывало-таки подспудное недоверие к жрецам) именно худший вариант — неспроста ведь его встретили именно здесь, откуда им было знать, где расположена цель похода. А то, что замка на холме нет — так ведь варвары, живут где-нибудь в лесу, в землянках.

У Юрия, конечно, была грамота на этот холм и близлежащие земли с печатью императорской канцелярии. Но грамота эта смущала его отца, владетеля Нижнегорского — обычно на грамотах владетелей красовалась печать императора, а печать канцелярии ставилась в отсутствие оного в срочных случаях. Но во время выдачи грамоты Юрию император из столицы не отлучался.

Жрецы, которые и предложили его отцу вариант с владением в Спорных землях, обещали нужную печать, когда сын подтвердит свою ценность для империи, свою силу и умение, победив северян при первой встрече. Слабому ведь не владеть землей. Но, если у рода мальчишки уже есть императорская грамота на этот холм...

— Конечно нет, — обезоруживающе улыбнулся северянин. — Просто покойный император признал здешние земли частью Севера. Вот мы и заглянули в этот уголок, гм ...поохотиться.

Упоминание охоты вызвало оживление в рядах северян, смех и возгласы, услышав которые, становилось ясно: на охоте предполагается богатая добыча, новые доспехи, пусть и нуждающиеся в ремонте, и, конечно, женщины.

Но Клевоц продолжил, будто ничего не происходило, с самым доброжелательным выражением лица: