11 эпохи холст -11

Покажет ли при этом гигрометр на 80... 100 процентов влажности? И как следствие — на образование маскирующего тумана? Возможно. Но не с вероятностью даже "пятьдесят на пятьдесят". Обманщики туманы они такие — прийти могут, но только лишь утром, и только лишь вечером. А упрямый день назло вполне себе отстоит свою суточную вахту на "ясно".

* * *

При дурном воображении и определённой паранойе это выглядело, как будто эскадру завели в западню.

Снова встал вопрос дисциплины.

Рожественский медленно закипал, но был вынужден провести совещание среди офицеров, заверив, что скоро подойдёт "большой ледокол" и они продолжат путь.

Информация по цепочке спустилась до нижних чинов, успокоив самых нетерпимых и неспокойных. На некоторое время.

Всегда найдутся дурни, которые готовы "хлопать дверьми", призывая "двигать пёхом домой". Но даже самые глупые понимали, что хоть земля и близко, туда ещё добраться надо. По льду, в ветер и мороз. А внутри кораблей тепло и кормят.

Телеграфисты... тоже люди, и факт частых переговоров командующего по "искровой" с кем-то извне (с "большим ледоколом", да хоть с сами царём-батюшкой), при всём сохранении секретности, слухами медленно расползался по флагману.... И с корабля на корабль, дав ту маленькую, но важную надежду.

* * *

— Капитана не видел? — Начальник безопасности поймал куда-то бегущего камбузника с тормозком — явно кому-то харч нёс, — у вас там его не было?

— Так он это.... На мостике. Я вот ему, — матрос взвесил в руке пакет, показывая, — попросил....

— Точно?

— Точно....

— Давай сюда, я сам отнесу.

Время ожидания — время безделья. И размышлений. И иногда весьма полезных.

Капитан, находясь на мостике, как обычно сидел в правом крыле.

Ледокол по-прежнему стоял на месте, точнее медленно дрейфовал, сцепившись со льдами. И вахта велась без напряг — просто дежурили.

Задумчиво подперев кулаком подбородок, Андрей Анатольевич что-то небрежно выводил-зачёркивал карандашом на лежащем перед ним листке.

Наконец обвёл "жирным" очередной вывод, пробормотав:

— Какая интересная конфигурация вырисовывается..., если всё по уму сделать. Как там оно планировалось....

Откинулся в кресле, припоминая:

"Вся волокита (почти в прямом смысле слова) с "Ермаком" — с буксировкой его от самой Балтики и затевалась лишь для отвлечения и маленькой дезинформации — он по любому должен был вернуться в Архангельск. А капитан Фельман громогласно заявить, что "эскадра Рожественского застряла во льдах!".

Как он объяснит, что один вернулся? Да хоть как!

Лёд расстреляли из пушек пробив ему дорогу — он и вырвался "кишки надорвав", коль уж его ремонт оказался полной фикцией. А остальные (броненосцы, угольщики) вмёрзли... потеряли винты... и ещё наплести с три короба.

При этом всё по серьёзу — поднять шумиху в прессе. Петербург отреагирует — слать спасательную экспедицию, вплоть до закупки ледоколов... у тех же американцев.

Зарядить, как там его, Абазу "по заграницам".... Только закрутить ему гайки так, чтобы он ничего втридорога не купил. А если и сторгует чего по приемлемой цене, то лишний ледокол России не помешает. *( Вице-адмирал А.М. Абаза. Засветился с неудачной попыткой перекупить броненосные крейсера в Латинской Америке.)

И тут сука-"Бервик" спутал карты...! И "Ермаку" пришлось тащиться во льды, где он прогнозируемо сдох. Эскадра Зиновия застряла, но...!

Теперь на виду у "англичанина", чёрт меня подери!

И если теперь сам "бритт" (а это заинтересованный свидетель) принесёт эту сенсационную весть, ему-то больше поверят!

Теперь только надо...".

Размышления капитана прервали.

— Что ты тут? — Спросил, бесцеремонно плюхнувшийся рядом Шпаковский.

— Да вот — разложил пасьянс своих соображений, — Черто́в показал на принтеровском распечатке карты Северного пути линии курса и какие-то надписи.

— Нифига я тут в твоих каракулях не понимаю, — помощник даже не стал всматриваться, — я вот что подумал! Ведь оно ж нам само в руки ложится.... А?

Шпаковский стал немного путано доводить свои мысли, но капитан его прервал:

— Так и я том же! — Снова подтолкнул свои схемы, — одно дело "Ермак" придёт в порт и пустит слух, что эскадра застряла где-то во льдах, а другое — сам "англичанин".

Это ж какая идеальная деза и шикарная провокация для То́го (тот который адмирал).

— А на сколько хватит терпения у "бритта"? Сколько он у пролива торчать будет?

— Хорошо бы даже не терпения, а банально угля... не хватило бы....

— А Рожественский? Он и так уже ноет, типа "где вы?", словно ему похер, увидят нас англичане, не увидят....

— Рожественского мы убедим подождать. В конце концов, поигнорируем немного.

— Ой..., говна не оберёмся с уст весельчака и душки адмирала.

— Х-х, — злорадно хмыкнул Черто́в, — ключом да морзянкой особо не поорёшь.

* * *

И сорвался бы на крик, была бы голосовая связь. Приказывать им он естественно не мог, но вот потребовать выполнения своих договорных обязательств, это — да!

Зато Рожественский в полной мере "спускал собак" на подчинённых.

Сухая телеграмма с "Ямала" объясняющая целесообразность потери времени в выжидании, с видом на уход "британца", была адекватным объяснением неторопливости потомков.

Всё он понимал, Зиновий Петрович, не глупее других. Тем более что был в теме.

И сама задумка — чертовски заманчивая попытка ввести в заблуждение противника. Которая реализуется на важном и узком участке, когда они будут уже в Беринговом проливе, на выходе в Тихий океан.

Но попробуй что-то втолкуй экипажу. Приказ приказом, мат и стуки по столу это одно, а, поднимающийся с низов недовольный ропот, медленно накатывающийся пессимизм в глазах офицеров — это другое. Это уже сейчас. Вот оно. Особенно когда на черноморских пароходах трюмным начало мерещиться потрескивание корпуса. Которое действительно имело место быть. Эскадра хоть и вмёрзла в лёд, но подвижка льда продолжалась (как установил Коломейцев). Он же и успокаивал, заверяя, что пока никакой опасности нет.

Этот подозрительный скрип было слышно даже в трюме "Суворова"! Коломейцев объяснял, что это трещит лёд, но ни как не толстая броня корабля. Но пойди, достучись до разума неразумных.

В общем прошло всего двое суток, а ситуация накалялась по экспоненте. Признаться же потомкам, что на его эскадре так сложно с дисциплиной, и кто-то осмеливается выражать неповиновение, Зиновий Петровичу почему было стеснительно.

А английский крейсер по-прежнему маячил в чистых водах и упования на то, что ограниченный запаса угля заставить его убраться раньше, сомнительны. Ещё по выходу из Александровске стало известно, что "Бервик" делал визит в норвежский Вадсё, где произвёл погрузку угля.

* * *

А проблемы с топливом потихоньку давили на капитана 1-го ранга Эванса.

Загруженный в Вадсё уголь был откровенно дрянным и годился лишь на отопление и поддержание пара. Да и взяли его, спеша, немного.

А крейсеру практически постоянно приходилось совершать эволюции.

Нынче ветер в проливе как в трубу выносил обломки льдин, среди которых попадались весьма крупные и опасные.

Днём "Бервик" легко уклонялся от них. Но ночью приходилось отходить мили на 3-4.

В общем, бункеры пустели, а добрый английский кардиф неизбежно сгорал в топках.

"Будет ли нас ждать у норвежцев обеспечитель? Неизвестно. А значит, — решил кэптен, — ещё трое суток и уходим".

* * *

Следующее утро чуть помутило туманом и снова раскинулось пронзительным горизонтом.

С утра Черто́ва уже ждала телеграмма от Рожественского — адмирал начинал выходить из себя. Это читалось между строк.

Вторпом отчитался за отсутствие происшествий.

Опоздав на завтрак (начальству можно) капитан подметил, как при его появлении слегка притих разговор, но обсуждали естественно и понятно что — нынешнюю ситуацию.

Быстро доклевав с тарелки, Андрей Анатольевич объявил совещание штаба через два часа и удалился.

Начальник безопасности постучался в каюту буквально вслед.

Получив кивок "садись-говори", плюхнул на стол распечатку карты:

— Вот ещё показания с РЛС. Дистанции в основном.

— И чего?

— Мы дрейфуем в сторону пролива. А дистанция с эскадрой Рожественского не уменьшилась. Значит и их выносит обратно в Карские ворота. А вот метки "Бервика", — Шпаковский значительно посмотрел на капитана, — я к тому, что "британец" уходить не намерен. Ночью он лишь отползает мили на четыре. Утром возвращается.

А туман возжеланный, блин, так и не концентрируется. Утренний бриз выносит его вмиг. Стоит ли ещё ждать?

Андрей Анатольевич, не понимая, упрямо возразил:

— Но не будем же мы светить "Ямал" англосаксам? Так что, пока не уйдёт....

— А давай..., — Шпаковский склонился ближе, — а давай его "попросим". Настоятельно.

— А-а-а! — Догадался капитан, — так вот о чём вы с утра всё шушукаетесь!

— Ну, да. Тем более, — Шпаковский был на взводе и даже стал эффектно загибать пальцы на руке, — вертолёт теперь на дальняк не гонять! Наши химики-алхимики две бочки напалма до идеальной кондиции довели — кто не сгорит, траванётся продуктами горения. К тому же обвязку бочек и сброс теперь отладили так, что никаких улик при бомбометании.

— Так уж и никаких?

— Да будет пара железяк из сцепки, но они такие... элементарные. Хер докопаешься, — и извлёк чертёж, подсунув кэпу, — гляди.

Черто́в склонился над рисунком не столько разглядеть, сколько для паузы, чтоб подумать. Потом шумно выдохнул и с иронией взглянул на помощника:

— Сколько у нас до вечера? Времени ещё вагон. Надо обмозговать. И обсудить.....

— Да все уже "за"!

— Ага! А ты, старина Пью, пришёл к Билли Бонсу с "чёрной меткой"....

Шпаковский осклабился.