Привет, любимая!

— Ладно, теоретик! — мне было смешно смотреть, как Рыжий трет широкой ладонью укушенное плечо. Хорошо, что мы не поссорились и не обиделись друг на друга. А почему это, собственно, хорошо? Какая разница... Все равно. Это не Олег. Олег бы промолчал, но и обиделся на всю жизнь. Олег — вещь в себе. Мишка проще. И умеет надавить на свое самолюбие.

— Я, вообще-то, больше экспериментатор, — поправил меня Мишка.

Вот что мне в Рыжем действительно нравилось, так это его неунывающее веселье. Иногда я удивлялась уровню его мышления. Этот уровень, по всему, значительно выше, чем у всех наших общих знакомых. Где-то в глубине души я догадывалась, что Рыжий гораздо умней и образованней, чем хочет показаться. Но до сегодняшнего дня меня это мало трогало. Почему же сейчас я над этим задумалась? И, в самом деле, почему? Может, ему удобней — строить из себя дурака и не выделяться среди парней?

— А если я настучу на тебя Светке? — ядовито осведомилась я.

— Ты могла бы заметить, Алечка, — притворно погрустнел Рыжий, — все мои шуры-муры с разными девушками закончились. Я смотрю теперь только на тебя.

— Никогда особенно не интересовалась твоими... шурами-мурами. Правда, кое-что слышала. Как на счет кувырков на Козловском сеновале с Танькой-вдовой?

— Кувырки на сеновале тоже закончились, — подтвердил, как кающийся грешник, Мишка и вдруг спохватился, — А ты откуда про сеновал знаешь?

— Проснулся! Вся деревня второй год судачит.

— Ну... Это когда было?! Я теперь жениться хочу, — он опять рассмеялся. — На тебе, между прочим.

— Так мне только семнадцать исполнится. И то когда? Весной. Сколько тебе еще ждать придется?

— Я подожду. Мне не к спеху, — с постным выражением лица и чертиками в глазах ответил Мишка. — У нас в институте военной кафедры нет. Мне в ноябре в армию идти. За два года ты, глядишь, и вырастешь наконец. А то что-то подзадержалась с развитием.

Я даже не обратила внимания на его шпильку.

— Ты разве студент?

— Что я, по-твоему, дурее паровоза? — уже по-настоящему обиделся Мишка.

— Ладно, Рыжий, не сердись. Поедем-ка лучше к ребятам. А то влетит нам с тобой!

— Поехали, — весело согласился он.

Я примостилась на мотоцикле за его спиной. Мотор дико взревел, и мы лихо, с ветерком покатили к озеру. Еще было довольно светло, но Мишка включил фару. Осторожный, черт!

— А знаешь, у тебя сладкие губы! — кричал он мне, не оборачиваясь.

Когда только успел заметить? Поцеловать-то меня не очень и удалось.

— Они от малины такие. А на самом деле они кисло-горькие, — крикнула я в ответ.

— Да? — снова заорал он. — Тогда придется тебя кормить малиной каждый день.

Против этого у меня никаких возражений не возникло. Да и возникнуть не могло.

* * *

Мы подъехали к маленькой утоптанной площадке среди плакучих ив и густой осоки. Горел костер, и свет его отражался в темной воде. Кроме Светки, Толика и Олега у костра сидело еще несколько парней. У Олега в руках была гитара. Они пели какую-то песню, но очень тихо, не разобрать... Рыжий лихо развернул мотоцикл. Так, что я чуть не слетела. И заглушил мотор.

— Тише ты, леший! — ругнулась Светка, внимательно посмотрела на меня. — Где ты ее нашел?

— Места надо знать! — Мишка подмигнул мне особым образом, как будто у нас с ним имелась общая тайна. Вот нахал! Он скроил на лице обаятельную улыбочку — специально для Светки. И стащил меня с мотоцикла.

Пока он ставил "Яву" на подножку, я подошла к костру. Светка неохотно подвинулась, освободила мне место. Молча. Она еще дулась на меня. Я так же молча села. Оправдываться перед ней не хотелось. Сколько можно? Она же передо мной никогда не отчитывается. Ого! С чего это вдруг у меня такие крамольные мысли?!

Мишка подошел и пристроился на земле прямо за моей спиной... Песня закончилась... Олег лениво теребил струны. Ребята тихонько переговаривались. О чем? Я не интересовалась. Я прислушивалась к тому непонятному, что сейчас происходило во мне. И никак не могла понять, что это? Ко всему прочему, меня смущала ситуация. Нам со Светкой здесь, среди взрослых парней, было не место. Ну, Светка — куда ни шло... Все-таки сестра Олега. А вот я... Интересно мне знать, что я-то здесь делаю? Парни стеснялись, я тоже. Одной моей разлюбезной подруженьке все нипочем. Видимо, ее вдохновляло присутствие Рыжего. Она чувствовала себя, на мой взгляд, излишне свободно: перебивала ребят; требовала, чтобы Олег пел; сама рассказывала какие-то истории. И при этом постоянно оглядывалась на Рыжего. Но с Рыжим что-то случилось. Он как воды в рот набрал. И слава богу! Мог заговорить всех до одури. Я тоже помалкивала. Смотрела. Слушала. И не знала, что нужно сделать, чтобы на меня совсем перестали обращать внимание. Только, когда пришло время собираться домой, робко заикнулась:

— Олег, спой еще что-нибудь.

— Что тебе спеть? — тихо спросил он, но посмотрев куда-то поверх моей головы, тут же насмешливо добавил, — Ты скажи — что? Я спою.

Он вообще весь вечер приводил меня в изумление. Смотрел на меня постоянно: то слишком внимательно, то с явной издевкой. То молчал, как рыба, то разражался бурными тирадами. Это было так не похоже на его обычную уравновешенность... Я не знала, что и думать. И слегка подустала от такой смены настроений. Его легкая издевка не осталась бы без ответа, но упорно молчавший до сих пор Мишка высунулся из-за моей спины и бесцеремонно заявил:

— А ты спой ее любимую. Какая у тебя любимая песня, Алечка?

И опять. Я даже рта не успела раскрыть. На сей раз инициативу перехватил Олег:

— Не спрашивай у нее, Миха. Я и сам знаю.

Вы только посмотрите! Все лучше меня знают, что мне надо! Все решают за меня! Какая наглость!

Олег зловредно улыбнулся и запел:

Для меня нет тебя прекрасней,

Но ловлю я твой взор напрасно.

Как виденье — неуловимо

Каждый день ты проходишь мимо...

Рыжий придвинулся поближе и, стараясь не перебивать Олега, зашептал мне в самое ухо:

— Это и правда твоя любимая?

Как ни странно, Олег угадал. Он, очевидно, хотел подразнить меня, но случайно попал в точку. Я только кивнула Рыжему. Мишке моего кивка оказалось достаточно. Больше он не мешал. Мы дослушали песню до конца. Оставалось только сказать:

— Спасибо. Свет, пойдем домой. Нам пора.

— Я вас провожу, — тут же вскинулся Рыжий.

— Сиди, — тихо, но жестко сказал ему Олег. — Я тебе сестру не доверю. Я сам их провожу.

Он встал, передавая гитару Петьке Козлову.

— Пошли, девчонки.

Мишка горестно покачал головой и притворно всхлипнул:

— Девочки, цветы жизни моей, до свидания. Алечка, любовь моя, сладких тебе снов.

И сделал вид, будто вытирает с щеки скупую мужскую слезу. Меня слегка царапнула обида. Непонятно, почему Мишка послушался Олега? Рыжий на полгода старше, выше ростом, сильнее и независимее. Независимее? Безусловно...

Я задержалась на секунду, собираясь ответить Рыжему в том же духе. Даже шагнула в его сторону. Но тут Олег поймал меня за локоть, слегка сдавил его и подтолкнул вперед. Единственное, что удалось увидеть — это всплеск непонятной мне боли в Мишкиных глазах. В другое время я бы непременно поразмышляла над этим. Но не сейчас. Сейчас не до того. Как-нибудь потом — обязательно... Олег, конечно же, сразу выпустил мой локоть. Все равно. Восторгам не было предела. Правда, непонятное чувство в моей душе мешало полностью насладиться этим невероятным фактом. Но какое именно? Бог его знает.

Светка с братом шли впереди и о чем-то тихо разговаривали, а я отстала от них шага на три. Все копалась в себе и своих ощущениях. Еще оставалось острое впечатление от прикосновения Олега. Но вызывало оно какую-то странную маяту. Ну, что? Неделю теперь руку не мыть?

Ребята остановились у своей калитки и подождали меня.

— Ладно, я пошла. Спокойной ночи.

— Не торопись, — Олег подтолкнул Светку к калитке, — я тебя провожу.

Светка заговорщически мне подмигнула. Вот в чем дело! Это она руку приложила. Кто же еще? Почти на год старше меня, а все в детские игры играет.

— Да здесь идти совсем ничего. Шагов двести...

Я так боялась остаться с ним наедине, так боялась глупо повести себя. Вполне достаточно того, что мы вечер провели вместе. Ко всему, у меня еще был мой локоть. Остальное — это уж слишком. Могу и не выдержать.

— Ничего. Я тебя не съем. Пойдем.

Мы молча дошли до моего дома и остановились прямо под фонарем. Было жарко и тихо. Трещали сверчки. Свет фонаря — желтый, как топленое масло. Я впервые видела лицо Олега так близко. И с интересом разглядывала. Хотелось навсегда запомнить? Большие, как на иконе, карие глаза с желтыми крапинками вокруг черных зрачков, с короткими прямыми ресницами. Прямой нос. Мягкие, темные усы над сухими, чуть потрескавшимися губами. Нельзя упускать случай, другой может и не представиться.

— Что ты на меня так смотришь? — смутился Олег.

— Просто так...

— Я хотел у тебя спросить... — он замялся.

— Да?

Он молчал и переминался с ноги на ногу. Молчал, молчал, а потом взял и ляпнул:

— Это правда, что я тебе нравлюсь?

Паника охватила меня. Я судорожно сочиняла приемлемый ответ. Вот он, тот подходящий случай, который я так искала. А мне нечего сказать. Не могу. Не сейчас. Не сию минуту. Я не готова. Я совсем не готова. Думать некогда. Все усилия ушли у меня на то, чтобы выглядеть спокойно.

— Нравишься. А что в этом криминального?

— Ничего... — опешил Олег. По его интонации стало ясно, он не ждал прямого ответа. А чего он, собственно, хотел? Чтобы я закатила глаза, поломалась, пококетничала, пропела нечто неопределенное, но приятное? За что боролся, на то и напоролся. Хотел — получай.

— Пойду спать. Спокойной ночи, Олег.

Он протянул мне руку. Он! Мне! Протянул! Руку! Сам! Нет, мир сегодня и впрямь перевернулся с ног на голову. Я пожала протянутую руку, как будто делала это каждый день. Рука показалась прохладной и сухой.

— У меня, наверное, руки холодные? — окончательно смутился Олег.

— Да, нет. Все в порядке. Пока, — улыбка сама заплясала на моих губах.

Он кивнул, повернулся и пошел прочь. А я помчалась к дому. Вприпрыжку. Какой сегодня замечательный день! Лучше не бывает. Как здорово все получается! Я поцеловала тетю Нину. Она обомлела. Я выпила опостылевшее молоко. И не умерла. Я тут же забралась в постель...

* * *

Кажется, я ему нравлюсь. Но насколько это серьезно? В голове снова и снова, как в замедленной киносъемке, прокручивались события вечера. Проплывали лица Олега, Светки, Толика, Рыжего... И никак не спалось. Ну, никак.

Было душно, маятно. Я открыла окно настежь и опять легла. Еще немного покрутилась с бока на бок. Сходила, попила холодной воды. Не помогло. Так вот это и есть бессонница? А если выйти в сад? В доме слишком жарко. Подышу свежим воздухом и, может быть, засну? Я вылезла в сад через окно, поскольку боялась разбудить тетку. Крику не оберешься. Не очень-то оказалось удобно в длинной ночнушке перелезать через подоконник. Даже если он низкий. Но переодеваться лень. На улице теплынь. И, вообще, это ненадолго.

На улице оказалось здорово. Мне никогда раньше не приходилось выходить из дома ночью. И, между прочим, зря. В траве слабо мерцали огоньки светлячков. Сколько же их здесь? От земли и травы шел влажный запах росы. Лунный свет тонко серебрил листья яблонь. А заодно высвечивал мою ночную рубашку.

— Белею, как привидение. Издалека видно, — пронеслось в голове. — А-а-а... Все равно... Все давно спят, и стесняться некого.

Было так хорошо, возвращаться в постель ужасно не хотелось. Поговорить бы с кем? Неизвестные раньше чувства переполняли меня и рвались наружу. А что делать? Светка седьмой сон видит. Да к ней и не проберешься. Может, прогуляться? Хотя бы до озера. Правда, я в ночнушке. Но ведь не по деревне же? Задворками.

Нет, положительно, только в шестнадцать лет в голову может прийти подобная бредовая идея! И ведь я пошла. И это получилось чудесно. Красота июльской ночи только обостряла мои чувства. За те десять минут, что длился путь до озера, я несколько раз спотыкалась и падала. Слишком трудно было отвести глаза от неба. Мне казалось, что никогда я еще не видела столько крупных, ярких, блестящих звезд.

Я была счастлива. Очень счастлива. И даже немного огорчилась, когда дошла до озера... Надо бы вернуться. Но так не хотелось. И я присела на одну из ив, низко склонившихся над водой. Предполагала сначала сходить на ту площадку, где мы жгли костер. Однако на ивовом стволе оказалось слишком удобно. Даже легкая дрема на меня накатила. И я все не уходила, все сидела. Досиделась. Послышались шаги и негромкие голоса. От неожиданности я поджала ноги. В результате чуть не свалилась в воду. Хорошо, успела схватиться за толстую ветку. А потом вспомнила, что я в ночнушке и свечусь в ней, как неоновая лампа. Шаги и голоса слышались все ближе. Ничего не оставалось, как броситься в высокую, мокрую от росы осоку.

— Постой, — сказал кто-то, и мне показалось, что это голос "нежнолюбимого" мною Толика, — там, кажется, кто-то есть...

— Тебе померещилось, — отозвался другой голос.

Уж этот тембр я узнала бы в самом туманном сне. И потому затаила дыхание. Везет же мне! Вечно влипаю в дурацкие истории. Зубы у меня начали выбивать дробь. То ли от страха, что меня сейчас обнаружат, то ли оттого, что ночнушка успела вымокнуть, прилипла к телу и меня теперь бил озноб.

— Ну, может, и померещилось. А ты, Миш, все же сходи, посмотри.

Рядом со мной словно слон протопал. И куда Рыжий только смотрел? Не пойму. Наверное, на звезды. Меня он, во всяком случае, не заметил.

— Нет там никого, — буркнул Мишка.

— Я же говорил, — Олег кашлянул. — Миш, дай спички.

— Держи.

В темноте тускло засветились огоньки сигарет. Три. И эта глиста в скафандре, Толик, туда же. Курит, дохляк, а у него, кажется, астма. Матери его что ли настучать?

— Чего, мужики? Присядем?

Ой, ой, изображают из себя! Мужики! Ха!

— Трава мокрая, — это Олег.

— А мы — на дерево... — это Толик.

Три темных силуэта появились на дереве. На том самом месте, где пять минут назад сидела я. Спиной ко мне сели — дошло до меня. Вот и чудненько, теперь не заметят... Но пришлось сидеть еще тише. Сердце колотилось так, что ребята вполне могли услышать его стук.

— Ну? — начал Олег. — Завтра с мужиками из Березовки играем? Или как?

— А в чем дело? — удивился Рыжий.

— В маленьком пустячке... Центральный нападающий у нас заболел.

— Ага, — подхватил Толик. — Что-то Миха тихий весь вечер. Точно. Заболел.

— Да пошел ты... — огрызнулся Мишка.

Я вдруг поняла — ребята правы. Обычно Рыжий трепался больше всех, а сегодня вечером нем, как рыба.

— Не злись, Миха, но уж больно ты смурной. Может, тебя девки больше не любят? — тихонько издевался Толик.

— Ты, Толян, поосторожней. У него сегодня не все дома. Мало ли какая муха его укусит? Еще в зубы получишь. Он на это дело скорый, — язвил Олег.