Консерватория: мелодия твоего сердца

Посетителем оказался один из наиболее уважаемых преподавателей консерватории.

— Лорд Двейн, приветствую. Надеюсь, не помешал?

— Нет, лорд Муррей, вы как раз вовремя, — первый проректор не смог сдержать торжествующей улыбки и демонстративно отодвинул значительно истончившуюся стопку документов на край стола, после чего обратился к нахмурившемуся секретарю:

— Идите, Делма. Продолжим позже.

Девушка вышла из кабинета начальника и тихонько, но неодобрительно прикрыла за собой дверь: действительно, возни с документами оставалось не больше, чем на пять минут, но Маркас не был бы собой, если бы не воспользовался подвернувшимся случаем.

Проследив взглядом за закрывшейся створкой, первый проректор приглашающим жестом указал посетителю на кресло напротив и произнес:

— Присаживайтесь, лорд Муррей. Чем обязан?

Заняв предложенное место, немолодой мужчина ответил:

— Я по поводу оллемы Адерин Лори, — на лице первого проректора воцарилось выражение заинтересованного внимания. — Вы сами знаете, что специалистов с такой же направленностью дара, как у оллемы, у нас в консерватории, увы, нет, — лорд Двейн кивнул, подтверждая свою осведомленность. — Я же, в свою очередь, исчерпал багаж знаний и опыта, которыми могу поделиться со студенткой. Необходимо пригласить специалиста в данной области, который знает вопрос изнутри. Чувствует его, так сказать.

— Я согласен с вами, лорд Муррей, — произнес первый проректор. — У вас есть кто-то на примете?

— Да. Есть. Очень талантливая молодая леди, у нее обширная практика и хорошая рабочая репутация. Думаю, именно она может помочь оллеме Адерин лучше кого бы то ни было, — ответил Тиган Муррей.

— Замечательно. Тогда оставьте мне данные, и я свяжусь с ней. На какой срок, по вашему мнению, лучше всего заключать контракт? — уточнил лорд Двэйн.

— До конца учебного года. В случае если ее помощь окажется полезной, всегда можно будет продлить, — внес рациональное предложение преподаватель. После чего положил на стол первого проректора лист с информацией о возможном новом сотруднике консерватории.

Придвинув его к себе, Маркас Двейн пробежал глазами строчки и, улыбнувшись, произнес:

— Уверен, эта молодая леди действительно сможет помочь нашей студентке.

Тиган Муррей улыбнулся в ответ, кивнул и, попрощавшись, поднялся и покинул кабинет.

Первый проректор снова опустил глаза к листу, врученному немолодым олламом, а когда поднял, ему захотелось издать обреченный стон: Делма стояла напротив уже закрытой двери и маскировала победную улыбку под дежурную. Неудачно. Настолько, что Маркасу Двейну стало понятно и без намеков: увильнуть не удастся. С тихим, но, тем не менее, весьма тяжелым вздохом, он медленно придвинул к себе стопку документов. Скорее бы разделаться с этими мраковыми бумажками!

* * *

Пальцы скрипача легко перемещались по грифу, извлекая из струн лунную мелодию, затрагивающую, казалось, самое сердце. Эта легкость была результатом невероятных трудов, упорства и силы воли. Слушая исполнение молодого мужчины и представить было сложно, что когда-то он мог играть на порядок лучше, не уступая преподавателю. Прежнему преподавателю. Нынешнему он не уступал и сейчас, правда, стоило ему этого гораздо больших усилий, чем прежде.

Уже в самом конце урока преподаватель обратился к своему неожиданному новому студенту выпускного курса:

— Оллам Грейн, вы же помните о традиции помощи, которую старшекурсники оказывают студентам младших курсов?

— Да, мэтр Нуада, — коротко ответил оллам, опустив скрипку с плеча.

— Замечательно, значит, завтра во второй половине дня вы поступаете в распоряжение мэтрессы Линдберг. Время уточните в расписании.

Оллам кивнул в знак того, что информацию принял к сведению и стал укладывать скрипку в футляр.

На обратном пути он действительно подошел к расписанию, чтобы посмотреть в котором часу и с кем ему придется играть. Имя ни о чем ему не сказало. Впрочем, ничего удивительного: за эти годы все, кого он знал, успели выпуститься.

По дороге в общежитие, он, как всегда сделал крюк, решив прогуляться в парке. Прогулки помогали ему очистить мысли. Да и пустой парк навевал умиротворение. Однако в этот раз он оказался не таким уж и пустым.

Сидя на скамейке и смотря на игры белок на деревьях, молодой мужчина услышал рядом с собой незнакомый голос:

— Ты ведь Грейнн Бойл, верно?

Увлекшись узорами, что выписывали рыжие юркие создания своими пушистыми хвостами, бегая вверх-вниз по стволам деревьев, он не заметил, как к занятой им скамье кто-то подошел. Кем-то оказалась молодая девушка с блеском превосходства в глазах — явно первый или второй курс. К выпуску, обычно, от этого явления олламов избавляют.

— Верно, — ответил он, окидывая незнакомку изучающим взглядом.

Девушка была красива ухоженной кукольной красотой, которой отдают много усилий, оправданных усилий. Незнакомка выглядела идеально. Слишком идеально: завитые в локоны золотые волосы, словно светящаяся кожа, искусно подчеркнутые зеленые глаза и безупречный стиль в одежде. Ну что ж, смотреть приятно.

— Меня зовут Лиадейн, — представилась девушка и присела рядом с ним на скамью.

Грейнн вопросительно-иронично приподнял бровь, в глубине его глаз плескалась насмешка.

— Я слышала, ты был жемчужиной исполнительского факультета, — снова произнесла Лиадейн, ответом ей была тишина, поэтому она продолжила:

— Уже скоро произойдет распределение на исполнительские дуэты, и я хотела бы играть с тобой.

Молодой мужчина хмыкнул и произнес:

— Ничем не могу помочь. Меня уже распределили.

На лице девушки отразилось явная досада и разочарование.

— И с кем ты в ансамбле? — спросила она уже с куда меньшим энтузиазмом в голосе.

— С второкурсницей. Адерин Лори, — ответил Грейнн.

— И почему я не удивлена... — фыркнула девушка, изменившись в лице. Из ее голоса вполне можно было сцеживать яд.

Грейнн снова вопросительно приподнял бровь. Этого оказалось достаточно, чтобы красавицу прорвало:

— Этой выскочке всегда и везде чересчур много внимания. Впрочем, неудивительно. Полконсерватории знает, что она спит с кем-то из преподавательского состава. Бегает на свидания стабильно три раза в неделю по вечерам. Видимо ее любовник — приверженец строгого распорядка даже в подобных делах. Наверняка какой-нибудь молодящийся престарелый дурак.

Грейнн поднялся со скамьи. Слушать сплетни о морально неустойчивых студентках сегодня ему было не интересно.

— Как я уже сказал, ничем не могу помочь, — произнес он и уже хотел оставить пышущую негодованием девушку в одиночестве, как услышал:

— Жаль... А может, подсластишь мне эту горькую пилюлю приятным ужином? — девушка улыбалась явно своей лучшей улыбкой, вполне вероятно, что даже тщательно отработанной. Ее глаза блестели уже вовсе не превосходством, его сменило задорное лукавство. Молодому мужчине такой взгляд был знаком и даже очень.

— Может быть, — пожал плечами Грейнн Бойл, поймал игривый, но недовольный взгляд красавицы, не привыкшей к уклончивым ответам и, тем паче, отказам, после чего развернулся и отправился прямиком в общежитие.

* * *

Перед уроком специальности меня всегда как будто наполняла необычайная легкость, я не замечала, как оказывалась на нужном этаже, преодолев четыре лестничных пролета. Такое состояние я впервые ощутила перед самым первым уроком у мэтрессы Санны Линдберг, и вот уже второй год оно сохранялось неизменным. Мне нравилось заниматься музыкой, но заниматься музыкой у конкретно этого преподавателя было действительно приятно. Она умела наполнить ум и сердце студента энтузиазмом, зажечь огонь азарта, пробудить настоящую страсть к музыке, не используя при этом никакого убеждения или влияния оллемы. Санна Линдберг беззаветно и самозабвенно была влюблена в музыку и свою работу, а настолько увлеченный человек, не может не зажигать всех, кто находится рядом, тем же чувством.

Открывая дверь кабинета, я рассчитывала увидеть привычную картину: черный рояль, два стула и пюпитр, ощутить приятную тишину пустой комнаты. Однако, коснувшись дверной ручки, я отдернула от нее ладонь, будто ошпарившись. Вибрация. Музыка. Значит, в кабинете кто-то есть. И это не мэтресса Линдберг. Ее музыку я знаю, она отзывается теплым прикосновением нежной руки. Мелодия, звучавшая сейчас в комнате, перед дверью к которой я стояла, была совсем другой: скрежещущей, как наждачная бумага, медленно и с усилием пробирающаяся по необработанной деревянной доске.

Нахмурившись, я снова коснулась ручки и толкнула дверное полотно. Как ни удивительно, но в этот раз преподаватель опередила меня, оказавшись в кабинете первой. Санна Линдберг сидела на одном из стульев и внимательно слушала скрипача, стоящего ко мне спиной. Молодой человек играл второй голос арии Зиггерда. Увидев меня, мэтресса сделала знак войти в комнату, а потом мягким движением ладони попросила играющего остановиться.

— Замечательно, — произнесла она, обращаясь к скрипачу, а затем повернулась ко мне, улыбнулась и произнесла:

— Оллема Адерин, а мы вас ждем. Знакомьтесь. Это оллам Грейнн, студент выпускного курса нашего факультета. Вы с ним будете играть в ансамбле.

Молодой человек опустил инструмент и обернулся. Первым, что бросилось мне в глаза, была седая прядь, ярко контрастирующая с короткой шевелюрой цвета воронова крыла. В тот же миг перед глазами встала картина: незнакомец, спасший меня от падения, смотрит на свою испачканную руку, а затем переводит взгляд на изгвазданную в грязи по самую макушку меня. Мне кажется, или в комнате стало ощутимо теплее?

Оллам Грейн окинул меня взглядом, в котором мелькнуло узнавание и... насмешка? И кивнул в знак приветствия. Я кивнула в ответ. Ощущение неловкости неотвратимой волной накатывало от солнечного сплетения к щекам, неся с собой румянец. Я же пыталась его хотя бы замедлить.

— Я опоздала? — прекрасно зная, что пришла, как и всегда, раньше, я все же решила уточнить.

— Нет, конечно, нет, — снова улыбнулась преподаватель. — Это мы с олламом Грейнном решили начать немного раньше, чтобы он познакомился с нотами. Мне не терпится услышать дуэт ваших инструментов.

Намеки были излишни. По блеску глаз мэтрессы Линдберг я и так догадывалась, что расчехлять инструмент следует быстрей.

Минутой позже каждый уже был на своем месте: мы с новоприбывшим олламом рядом друг с другом, ножки наших стульев касаются друг друга, мэтресса — на стуле напротив. Делить пюпитр не пришлось: молодой человек предусмотрительно захватил с собой и стул, и подставку для нотных листов.

— Итак, — с энтузиазмом, прошивающим легкими искрящимися разрядами воздух рядом с кожей, произнесла преподаватель, — приступим. Начнем с первой части.

Посмотрев на партнера, я уловила его кивок, и в следующую секунду вступление привычными звуками разбавило неподвижность воздуха.

Мандолина и первая скрипка невероятно созвучны. У них один строй, но разный тембр звучания. На фоне общей тональности различие в звучании вносит контраст, заставляет играть арию новыми красками. Плавный атласный звук скрипки сплетается с тремолирующим движением струн моей бессменной подруги. Волны вибраций то изгибаются, то распрямляются, в зависимости от активности партии того или иного инструмента, по коже раз за разом проносятся мурашки. Я стараюсь концентрироваться на произведении, его характере и оттенках, но сильный голос скрипки, направляемый умелыми пальцами, будто царапает мою кожу ногтями. Мое тело снова и снова прошивает дрожь, хочется передернуть плечами, скинуть с себя невидимые руки, неотвратимо скользящие по скрытому одеждой телу и оставляющие неприятные ощущения на казалось бы защищенной поверхности.

Вторая часть. Пассажи становятся активней, и я не выдерживаю. Медиатор выскальзывает из сведенных судорогой пальцев, с режущим звуком цепляет струну и падает на пол уже в полной тишине.

Вот теперь я была абсолютно уверена, что мои щеки пунцовые. Кожа горела огнем и не только на лице. Я сделала глубокий вдох и медленный выдох. Небо, да я готова была огреть этого типа по голове его же скрипкой! Вряд ли от этого было бы больше вреда, чем от его игры! Нельзя же так терзать инструмент своими эмоциями!

— Оллема Адерин? — голос мэтрессы Линдберг отзывался приятной прохладой дуновения беспокойства на почти ощутимо саднящей коже.

— Простите, мэтресса Линдберг, я... Мне... Можно, я немного подальше сяду? Мне нужно больше пространства... для... м-м-м...— для чего? Не для маневров же.

Ситуация глупая, но мне ни капельки не стыдно. Неловкость исчезла, будто ее и не было. Остались воспоминания о неприятных ощущениях, повторения которых мне не хотелось настолько, что я готова была выставить себя в сколь угодно глупом свете.

Преподаватель недоуменно посмотрела на меня, а затем медленно кивнула:

— Конечно...

Не теряя ни секунды, я встала и отодвинула стул на расстояние локтя. Так вибрации будут ощущаться гораздо слабее, ведь звук будет передавать мне только воздух, а он благодушный проводник, скрадывающий большую половину интенсивности звуковой волны. А значит, остаток урока пройдет, хоть и не приятно, но вполне терпимо.

Молодой человек с привлекающей внимание седой прядью бросил на меня короткий озадаченный взгляд, быстро сменившийся безразличным, и снова повернулся к нотам.

За оставшееся время занятия мы прогнали еще два ансамблевых произведения. В плане техничности к дуэту было не придраться, но мэтресса Линдберг все равно задумчиво закусывала нижнюю губу. Она всегда добивалась слаженности исполнения не столько механической, сколько интуитивной, и сейчас подспудно ощущала отчужденность музыкантов.

Однако, вопреки моим опасениям, преподаватель не стала разбираться с проблемой немедленно:

— Что ж, нам еще предстоит поработать, — произнесла она, но потом расцвела своей обыкновенной улыбкой и добавила. — Но вы оба сегодня хорошо постарались.

Грейнн покинул кабинет первым. Вежливо попрощавшись с метрессой, я последовала его примеру через минуту, сопровождаемая прощальным кивком и задумчивым взглядом преподавательницы.

* * *

Слуагадхан Броган смотрел на своего приятеля поверх пустого бокала. Что-то в старом знакомом неуловимо изменилось. Его бокал был пуст всего на половину, и это не было похоже на Грейнна Бойла, которого он знал.

— Слушай, Грейнн, — начал молодой человек, когда решил, что градус дружеского расположения возрос до приемлемого уровня, — тебе должно быть, некомфортно вернуться в консерваторию, когда все твои знакомые давно ее окончили.

Он сделал небольшую паузу. Оллам неопределенно хмыкнул, и лорд Броган продолжил:

— Почему ты взял такой длительный академический отпуск?

— Разве ты не слышал? — с мрачной усмешкой произнес молодой мужчина. — Перелом пальцев правой руки. С таким особо не поиграешь.

— Да, что-то такое говорили... — не испытывая неловкости, подтвердил Хан, — Но ведь кости срастаются довольно быстро. Восстановление занимает месяц, в худшем случае три... — незавершенная интонация явственно подразумевала под собой вопрос.