— Это не в моей компетенции освобождать или связывать тебя ремнями, сейчас принесу утку, вставлю в неё твой аппарат, и дуй себе. Припрёт очень освободить желудок, приспособлю и судно. Санитарок сейчас днём с огнём не найдёшь, кто за эти гроши согласится на эту грязную работу, лучше поедут к капиталистам телом торговать, проститутки, прости господи...

Угу, бабка не простая, с норовом, надо это иметь в виду, так в запале и информашки подкинет.

— Регина Матвеевна, я пока обойдусь без справления большой, но если сейчас не схожу по малой нужде, то лопну, хотя мне так неловко просить Вас об этом.

— Проси, проси, это моя работа. Сейчас помочишься, затем трохи тебя оботру водичкой, и будешь завтракать.

Если кто-то подумает, что я от прикосновений к моему прибору пухлой руки Регины Матвеевны получил заряд бодрости, так заблуждаетесь, от смущения я никак не мог начать естественный процесс мочеиспускания, от напора и боли в мочевом пузыре даже слёзы выступили.

— Да, ладно тебе, милок, пыжиться понапрасну, уточку оставлю на несколько минут под одеялом, пусть в ней твоя писька побудет, успокоишься и посцишь...

Она и правда вышла из палаты, в которой, я сейчас разглядел, не было вовсе дверей, в свете тусклых ламп из проёма проглядывался широкий коридор. Разглядывая отвлечённо обстановку палаты и всё, что было достижимо моему взгляду, я успокоился и с бурным натиском легко выдал в утку содержимое мочевого пузыря.

Тяжело ступая, женщина вновь появилась в палате. Я ей навстречу с радостной улыбкой кивнул, что, мол, всё в порядке.

— А я тебе что говорила, сынок, тридцать лет работы с психами — это тебе не кирпичи на стройке таскать.

Она обтёрла моё тело и лицо мокрым полотенцем, скормила из блюдца ложечкой сметану вприкуску с полюбившемся мне чёрным хлебом. Не стала пичкать манной кашей, увидев на моём лице гримасу отвращения, подсунула поильник с жидким чаем, на этом мой завтрак окончился. Она ушла, унося грязную посуду, а я лежал и с грустью обдумывал свою несчастную участь. Во мне почти сто девяносто сантиметров роста, под сто килограмм веса, и такая поедуха... Ладно, пока я лежу, не двигаясь, расход энергии у меня никакой, но вряд ли рацион изменится, когда я встану на ноги и начну хоть сколько-то перемещаться. Нет, мне тут будут кранты, если побыстрячку не выберусь отсюда.

Зашла моя глыбоподобная медсестра с таблетками и уколом на знакомом уже подносике. Да, жрачки мало, а вот химии хоть отбавляй, угрохают они меня здесь, как пить дать.

После приёма лекарств я погрузился в привычный для меня сон.

Из забытья меня вывел весёлый стук каблучков, стремительно приближающийся к моей кровати. Я приподнял отяжелевшие веки, ко мне подходила очаровательная Лидия Николаевна:

— Здравствуйте, как себя чувствует, мой больной? Какие будут жалобы, пожелания? Как аппетит и настроение?

Я не успел ответить ни на один из поставленных вопросов, а она уже тараторила снова:

— Смотрела запись у медсестры. Температура у Вас нормальная, мочились, завтракали и без осложнений принимали лекарство, я Вами довольна.

— Лидия Николаевна, Вы хорошо выглядите, от Вас веет такой зажигающей энергией, что мне нестерпимо захотелось высвободиться из пут и встать на ноги...

— Больной, я ничего не имею против, но сейчас начинается обход, а решение после него примет наш профессор, — и с этими словами, она развернулась и зацокала прочь.

После обхода, так после обхода, столько терпел, потерплю ещё какое-то время. Я лежал, подрёмывая, настраивая себя на миролюбивый лад, показывать нервы тут не покатит. Главное, не спороть какую-то глупость, никаких фамилий политиков, никакой истории после девяносто первого года, сплошная амнезия. Если захотят, я им расскажу про Наполеона, Петра Первого и даже про Александра Невского.

В мою палату вошла та же группа врачей, что и вчера, не хватало только Димы, который сегодня не дежурил. Я молча смотрел на подошедшего к моей кровати старого доктора. Он тоже не спешил начинать со мной беседу, а внимательно смотрел в мои распахнутые ему навстречу глаза. Затем, провёл взглядом по моему телу с головы до пальцев ног и обратно:

— Здравствуйте, больной, напомните, пожалуйста, как Вас зовут...

— Здравствуйте, меня зовут Виктор Соколов.

— Что, и никакого прозвища? — глаза его улыбались.

— Кликуха для друзей, а вы мои врачи...

— Разумно, разумно, Вы, батенька сегодня намного лучше выглядите и отвечаете вполне здраво, но вот глаза у вас хитрющие, хотите провести старого человека...

— Ну что Вы...

Он перебил:

— Товарищ Соколов, Вы можете восстановить события, предшествующие Вашей госпитализации?

— Товарищ профессор, только фрагментами, ведь мы с ребятами выпили изрядно после баньки, из-за чего-то рассорились, и заварилась драка.

— И Вы можете назвать всех участников этого побоища?

— Нет, не могу, я с ними был мало знаком, а имена, которыми они представлялись, сейчас вылетели из головы.

— Ну, что я сказал, хитрите, батенька. А, может, скажете, где Вы работали?

Всё, влип, такого подвоха я не ожидал.

— Доктор, я точно не помню, мне кажется, что в том месте, где была та мерзкая попойка и завязалась драка.

— Вы, что банщик?

— Нет, я массажист и считаюсь очень даже неплохим.

— Ещё бы, Вам ведь за массаж иногда платят зелёными...

— Товарищ профессор, я ведь пошутил, чтоб себе цену набить, откуда я тогда знал, что нахожусь в психушке.

— Ну, что я сказал, глаза хитрющие... — и, повернувшись к коллегам, добавил: — Типичный вид паранойи, пациент затаился, от него теперь можно ожидать чего хочешь. Он явно сейчас маскируется под лояльного и идущего быстрыми темпами на поправку.

Лидия Николаевна, мы сейчас дадим распоряжение снять с него ремни, но беседой с ним повременим, приставим к палате санитара, а Вы, голубушка, понаблюдайте за ним в монитор.

С этими словами доктор развернулся и пошёл от меня прочь, не одарив даже на прощание улыбкой. Вот же старая перечница, на мякине не проведёшь, как в том анекдоте, сказал — не сопи, так не сопи.

После обхода я пребывал в мрачном, если даже не сказать больше — в паническом, состоянии духа. Как разобраться в исторической реальности, в которую я попал? Как выработать линию поведения, способную помочь мне быстрей выбраться на свободу? И какая она там свобода? Кого встречу и кого не встречу?.. — нет, тут и в самом деле крыша может поехать.

Чёрт с ними, пусть колют и травят таблетками, во сне хоть нет смятения души и муки тела.

Не успел я подумать о страданиях моего до недавнего времени такого крепкого тела, как в сопровождении Регины Матвеевны явился здоровенный парень, под стать мне, даже, похоже, крупней и стал распускать на мне пряжки ремней. Первым делом он освободил от пут грудь, стало не намного вольготней, но задышалось как-то легче. Упали ремни с ног, и, наконец, свободными стали руки.

Регина Матвеевна внимательно следила за моим взглядом, а здоровенный парень затем, как я начал двигаться. По его выражению лица я понял: одно только агрессивное действие с моей стороны, и кулак в размер чуть ли не футбольного мяча уложит меня надолго в постель без движения, не прибегая к помощи ремней.

Они зря волновались, у меня и в мыслях не было совершить что-то подобное и не только из страха перед кулаками санитара, а просто не было на это сил, да и не видел целесообразности.

Я попытался присесть, голова тут же закружилась, и подступила тошнота. Регина Матвеевна вдруг участливо заметила:

— Милок, ты не спеши, помаши руками и ногами, разгони немного кровь, а потом уже и присаживайся.

Я тут же воспользовался советом опытной медсестры и через пять минут уже сидел, прислонившись к спинке кровати, накрывшись до пояса одеялом:

— Сестричка, дай, пожалуйста, какие-нибудь штанцы, на толчок хочется, мочи нет...

— Ну, если бы не было мочи, то и голышом побежал, многие психи не любят одежды, срывают и бегают, в чём мать родила.

Петя, не спускай с него глаз, они хитрецы ещё те, а я ему бельё и пижаму принесу...

Так, доверия мне нет никакого, вот за него и начнём бороться с самого начала.

Глава 5

Регина Матвеевна бросила на мою кровать пару белого нательного белья и хлопковую пижаму синего цвета, правда, весьма полинявшую. Возле моих ног с грохотом опустила тапки без задников. Руки меня пока плохо слушались, как, впрочем, и ноги, я судорожно впихивал себя в кальсоны и нательную рубашку, задевая непослушными своими конечностями за рукава и штанины. Такое нательное бельё носил мой дед в деревне, поэтому особых вопросов оно у меня не вызвало.

Больничную пижаму подобного вида наблюдал в старых фильмах, и тоже удивления пришельца с другой планеты у меня не было. Брючины и рукава пижамы оказались короткими и не просто, а сантиметров по десять не хватало до нормальной величины.

Медсестра осклабилась:

— Будешь себя хорошо вести, подыщу по размеру, а в тулик и в этом сходишь...

Я как-то навещал в больнице одного приятеля, так сегодня там все фланируют по коридорам в своих спортивных костюмах, но я не произнёс ни слова недовольства, тем более в туалет хотелось нещадно. Всунул ноги в шлёпанцы на два размера меньше моего сорок пятого и, качаясь, спешно двинул к туалету, находившемуся в начале палаты.

Мне казалось, что, когда меня освободят от пут, жизнь будет выглядеть совсем другом свете, но, вернувшись облегчённый из туалета, застыл посреди палаты, в которой кроме прикроватной тумбочки ничего не было.

Пересилив слабость и лень, несколько десятков раз присел, тридцать разиков отжался, понагибался и сел на кровать.

Всё, больше заняться было нечем. Кровь благодатно заструилась по венам, мышцы приятно напряглись, хотелось куда-то пройтись, осмотреться, но подобного распоряжения на мой счёт не было, а проявлять самовольство я не решался.

Мне ещё вспомнилось, что за мной в монитор, точно за рыбкой в аквариуме, наблюдает хорошенькая врачиха. Конечно, можно было бы смириться со своим положением, если бы мне предоставили газеты и телевизор, но об этом пока можно было только мечтать, а жаль, сколько нужной информации я бы выудил оттуда.

Я сидел на кровати, уперев локти в колени, голова покоилась на ладонях. Прикрыв глаза, думал, вспоминал и искал ответы, но возникали новые и новые вопросы.

Регина Матвеевна принесла обед. Я быстро выхлебал реденькие щи, съел ложку картофельного пюре с котлеткой, запив эту обильную еду водянистым компотом из сухофруктов... — по крайней мере, ими эта жидкость пахла.

После обеда принял укол, заглотал таблетки, разделся, лёг и заснул.

Описывать дальше ход событий в течение дня нет никакого смысла, потому что в моём положении, по сравнению со вчерашним днём, изменилось только то, что я стал самостоятельно ходить в туалет и кушать. Несомненно, меня радовала моя подвижность, но лекарства явно делали меня сонливым, но я, преодолевая её, усиленно махал руками и ногами, приседал и отжимался.

Ощупав шишку на затылке, с удовлетворением отметил, что боль от неё уже почти не ощущаю, в общем, парень к борьбе за существование в новых условиях готов.

Два последующих дня не отличались друг от друга, не было только обходов, потому что были выходные. Я уже мало зависел от младшего персонала, поэтому даже не пытался идти на контакт со вступающими на смену работниками.

Похоже, они все стукачи, а мне надо было как можно быстрей проявить свою лояльность и выздоровление.

С самого утра в понедельник я с нетерпением ожидал обхода, отлично понимая, что после него может что-то измениться в моём режиме.

После завтрака заглянула в палату Лидия Николаевна, издали улыбнулась и махнула приветственно рукой, не сказав ни слова. Я весь был обращён в слух, ожидая делегацию врачей, но она тоже задержалась только на минутку на пороге. Профессор что-то тихо им сообщил, и они удалились.

Облом, какой облом, они и впрямь решили сделать так, что бы я тронулся умом от безделья и неопределённости.

Я сидел в своей излюбленной в последние дни позе, уронив голову на ладони, и неожиданно почувствовал руку на своём плече. Открыв глаза, увидел стоящего рядом со мной улыбающегося Диму:

— Пойдём, больной, на приём к лечащему врачу... — и шёпотом: — Ахинею только не неси, меньше говори, больше слушай. Они любят, когда их слушают... — и громче: — Выглядишь неплохо, после обеда приду тебя побрить, а то на душмана похож...

В сопровождении Димы я вышел в коридор, вдоль которого тянулся длинный ряд палат без дверей, откуда слышались вскрики, бормотание, пение и плач. На каждые две палаты был оборудован пост для санитаров, которые вальяжно сидели в креслах с айфонами в руках.

Ага, техника тут тоже продвинулась, это уже неплохо, можно будет разговаривать в этом плане на одном языке.

Мы подошли с Димой к одной из плотно закрытых дверей, и он постучал. Раздался высокий голос моего лечащего врача:

— Входите.

Мы перешагнули порог. Прямо напротив меня за столом сидела Лидия Николаевна, а сбоку — профессор.

— Здравствуйте Виктор Соколов, рада видеть Вас в хорошей форме и, надеюсь, в добром здравии и настроении.

Старичок тоже буркнул приветствие, беззастенчиво вглядываясь в моё лицо.

— Здравствуйте, я тоже рад вас видеть.

— Скажите больной, Вас не тошнит? Голова не болит? Не кружится? Как аппетит и стул?

Врачиха явно задавала привычные вопросы для всех пациентов.

— Я чувствую себя хорошо, жалоб ни на что у меня нет...

Профессор ехидно спросил:

— Молодой человек, и наш столовый рацион Вас устраивает?

— Умереть нельзя, понимаю, что не санаторий...

Он, улыбаясь, кивнул своей кандидатке в доценты, мол, продолжайте.

— Присаживайтесь, больной, и поведайте нам о своих нынешних ощущениях...

— А какие там ощущения, чувствую себя хорошо, заняться нечем, сплошная скука.

— А как память? Возвращается?

— Да не очень, какой-то длинный провал во времени...

— А что Вы помните?

— Детство, школу, как приехал в город из деревни и учился на курсах массажиста и физиотерапевта, занимался спортом, играл на гитаре, пел в компаниях...

Лидия Николаевна перебила:

— А кого-нибудь из компаний тех помните?

— Так они менялись, но у меня были два хороших друга — Петя Фомичёв и Игорь Наумчик.

— А, это который еврей и дилер? — это подал свой голос профессор.

Насчёт дилера сейчас не уверен, даже не знаю, с чего я это взял, а вот, что еврей, так точно.

— Ох, батенька, в какую-то игру Вы с нами начали играть, но она мне нравится.

— Простите, профессор, запамятовал, Вы не называли мне своё имя-отчество? Или я его не расслышал... но почему-то совершенно не помню.

— Ах, батенька, голубчик мой, для вашей амнезии Вы уже многое хорошо воспринимаете. Обращайтесь ко мне запросто — Владлен Евграфович... — и он радостно захихикал.

— Владлен Евграфович, — я непроизвольно споткнулся (теперь понятно, почему коллеги и сотрудники обращаются к нему "товарищ профессор"), — извините, но почему у вас такое ко мне недоверие?