По следам своей удачи. Глава 22.

— Да, — кивнула Кохару и, видимо уловив в моем голосе неуверенность и легкий оттенок шока, добавила: "Это все те люди, что стерегут мир во всей нашей стране."

— Ясно, — как-то сокрушенно отвечал я, смотря как на небольшой поляне чуть в стороне от дороги проводят спарринг две молодые, еще не округлившиеся в нужным местах, девочки.

— Что-то случилось? — Кохару остановилась, с волнением на меня поглядывая.

— Нет-нет, — я встряхнул головой, пытаясь избавиться от не радужных мыслей, и натянуто улыбнулся. — Просто подумал, что где-то среди всех этих шиноби, может быть и мой отец...

Кохару замерла — такого ответа от меня она ожидать не могла. Пускай это и продолжалось всего несколько мгновений, но я буквально видел, как она думала над тем, что сказал я и тем, как лучше ответить ей.

— Иди сюда, Акио, — Кохару села на свободную, рядом стоящую лавочку и похлопала себя по коленкам. — Садись, мне нужно кое-что тебе сказать.

"Интересно, — отстраненно думал я, взбираясь на колени девушке, — и что такого она хочет мне сказать? Что именно спровоцировал я своим небрежно брошенным вопросом?"...

Пожалуй, возможность наблюдать за реакцией на вот такие невинные вопросы и было самым важным в моем положении. Всегда интересно смотреть как некто, считающий себя гораздо умнее своего собеседника, играется со словами, стараясь выставить нужный ему факт в удобном для себя свете. Особенно заметно это было на примере Генджи и его вечерних устных уроках. Например, рассказывая историю деревни, он почти всегда использовал официальный титул правителя — "Мизукаге", но как только разговор касался Ягуры, так все немного менялось. Генджи, будто в попытке придать Ягуре негативный окрас, называл его по имени исключительно тогда, когда речь шла о самых кровавых моментах в истории деревни, а все остальное время величая его лишь по занимаемой должности. Таким образом, волей-неволей, но создавалась ассоциация: Ягура — злой, Мизукаге — хороший. Боже, да не будь у меня предубеждений с самого начала, даже я бы повелся. Хитрый старик!

Теперь же, я был готов увидеть такой же концерт, но уже от гораздо более близкого мне человека. Уверенность в том, что он все же состоится, была практически железной.

— Извини, Акио, но я боюсь, что отца увидеть ты никогда не сможешь, — одной рукой обняв меня за талию, а другой, опустив её мне на голову, прижав к груди и понизив голос до драматичного шепота, заговорила девушка. — Мы с Ягурой-сама пытались его найти, но...

Повисла театральная пауза, специально созданная для того, чтобы я смог поучаствовать в этом зарождающемся глупом диалоге. Просить меня дважды не пришлось.

— Но что?! Почему я не смогу с ним встретится? — подыграл я, добавив нужных, наверное, эмоций. Долгие тренировки на более простых людях давали о себе знать.

Кохару глубоко вздохнула, отчетливо делая вид, что эта новость волнует и её лично, и, положив руку мне на макушку, продолжила.

— Но те же люди, что пришли за твоей мамой, нашли его раньше нас... Прости, Акио, но мы не смогли ни помочь ему...

Её слова, её тон заставили меня застыть прямо в её руках. Застыть не от новости, а от подобной, практически абсолютной наглости. Мои ожидания чего-либо интересного были вдребезги разбиты.

Серьезно? Вот так грубо? Никакой игры на чувствах, никакого манипулирования или попытки привить чужое мнение? Где тонкость, где изящество? Неужели она действительно надеется, что моя детская ипостась может повестись на столь простую...

Вновь приятное тепло полилось от макушки вниз по телу, наполняя собой вены, разливаясь по самым дальним уголкам, изгоняя негатив, успокаивая, заставляя смириться с новостью...

А почему нет? Это было столь просто, что даже хотелось верить... Столь просто, что даже верилось.

— ... ни расквитаться с его убийцами. Прости нас...

Приятное тепло резко сменилось жгучим потоком, распаляя кровавую ярость, поднимая на поверхность давно заброшенный в дальние уголки памяти гнев, вновь вскрывая зарубцевавшиеся раны... Перепуганная, сломленная Эйко вновь повисла перед глазами, загораживая собой весь всесторонний обзор...

— Я найду их, — неожиданно для самого меня зазвучал мой неестественно твердый голос. — Найду и заставлю заплатить за все.

— Именно так, малыш, — продолжая поглаживать голову, нашептывала мне на ухо Кохару. — Ты отомстишь, а я помогу тебе в этом.

* * *

Гулкое эхо от мелких женских шажков безостановочно разлеталось по затхлому, выложенному камнем подземелью, а монолитные ступени ровной дорожкой бежали за ним в темный провал бездны. Эти стены не знали солнечного света, никогда не ощущали тепло его лучей и легкую утреннюю прохладу. Подземелье, не построенное, а буквально вытесанное в твердой породе в незапамятные времена, очень редко принимало гостей.

Кохару, была одной из немногих кому был открыт доступ в его глубины, и не сказать, что подобная привилегия её радовала. Каждый спуск сюда был настоящим испытанием. Из раза в раз переступать через себя, через собственное нежелание и чувство страха перед этим местом было непомерно тяжело. Из раза в раз это становилось делать все сложнее. Из раза в раз было все сложнее находить причину-оправдание для спуска в эту тюрьму для одного узника.

Стоило только об этом подумать, как неведомо откуда взявшийся порыв ветра, едва не затушил уверенно горевший факел в руках девушки. Кохару вздрогнула, но продолжила свой спуск. Каждый подобный случай все сильнее убеждал её в том, что у этого подземелья есть едва ли не собственное сознание. Наверное оно действительно уже слишком долго содержало своего единственного узника.

Спуск завершился как всегда неожиданно — просто из непроглядной тьмы внезапно выплыли массивная двустворчатая, металлическая дверь и пара пугающих своим спокойствием охранников по обоим бокам от неё. Даже Кохару, правая рука Мизукаге не знала ни их имен, ни их возраста, ни их лиц. Все что удалось узнать после многочисленных поисков это лишь их количество — четыре. Всего четыре человека, возможно даже не шиноби, несли свою службу на дне этих казематов.

— Ягу... — хотела было только произнести Кохару, как безмолвные и безликие в своих масках охранники, не сговариваясь, открыли перед ней массивные двери. Скрип, с которым створки расходились их стороны в сторону, еще долго плясал эхом по стенам этого подземелья.

С её прошлого посещения этого места тюрьма для одного единственного узника не поменялась ни на йоту — все тот же круглый зал, с полом, буквально полностью покрытым разнообразными и почти незнакомыми ей печатями. Слегка светящиеся от текущей по ним энергии, они были основными стенами этой импровизированной тюрьмы. Начертательные символы сдерживали символ человеческих страхов...

Искомый ею мальчик обнаружился на привычном для себя месте — у невысокого постамента в центре всего этого напольного рисунка. Не шевелясь и почти не дыша, Ягура не сводил своего немигающего, почти пустого взора с грубого резного камня, расположившегося как раз на уровне его лица. До боли знакомая картина...

— Ягура-сама... — склонилась в поклоне Кохару, одной ей известной интонацией в голосе вырывая того из забытья. — Вы задерживаетесь.

Именно так — не прерви она сейчас его "разговор" с камнем, то Ягура мог не приходить в себя еще долгое и долгое время. Во многом благодаря такой реакции своего непосредственного начальника на этот камень при каждом посещении каземат, Кохару и получила к ним доступ — никто другой попросту не мог до него дозваться. Хотя, как подозревала сама девушка, охранники не особо-то и пытались, то, ли боясь возможного гнева Мизукаге, то ли, не видя в этом проблемы.

— Да, — заставил себя заплакать Ягура, чтобы по-быстрому смочить пересохшие, долго открытые глаза. Это были слезы, которые видел лишь один человек и лишь в одном месте. — Думаю, ты права. Сколько прошло времени?

— Почти двое суток, Мизукаге-сама, — вновь поклонилась Кохару, проигнорировав недовольный взгляд мальчика. Она старалась не допускать фамильярностей на глазах у посторонних людей и Ягура со скрипом это принимал.

— Не критично, — уверенно отмахнулся от слов Кохару Мизукаге, обводя взглядом помещение. Его явно сейчас волновало нечто другое. — Одиннадцать.

— Чт?.. — хотела было спросить Кохару, но вовремя вспомнила про самый омерзительный факт связанный с этой импровизированной тюрьмой. Медленно переведя взгляд на выложенные кругом стены, девушка вновь, как и в первый раз в этом месте вздрогнула от омерзения.

Каменная кладка, которая будто опоясывала весь вычерченный на полу рисунок, не была однородной. Еще тогда, впервые увидев её, Кохару далеко не сразу смогла понять, что за интересный орнамент был выложен на этих, казалось бы скрытых от глаз большинства, стенах. И лишь когда свет факела осветил их в достаточной степени, она поняла, что именно предстало перед её глазами.

Человеческие тела... Человеческие тела, вмурованые в каменную кладку, при этом каким-то образом сохраняющие жизнь. По одному на каждый метр стены, по одному на каждый луч рисунка тянущегося от постамента с грубым резным камнем... Замершие в неестественных позах, изредка глубоко и тяжело вдыхающие, с лицами всем своим видом демонстрирующие адские боль и муки, эти фигуры напоминали работу какого-то больного на голову художника.

— Батарейки, — сказал тогда ей Ягура, внимательно наблюдая за реакцией своей подчиненной. Это была её первая проверка... Первая из многих.

Кое-как вернув на лицо свое привычное, отстраненное выражение, Кохару пробежала глазами по всему периметру стен, пересчитывая материал для поддержания работы печати.

— Я вижу двенад... — только хотела возразить девушка, как прямо на её глазах одно из тел, буквально осыпалось пеплом. Осыпалось, исчерпав все мыслимые и немыслимые ресурсы своего организма. — Одиннадцать. Одиннадцать из необходимых семнадцати. Разве этого не мало?

Ягура немного неуверенно покачал головой. Было видно, что он сам спрашивал себя об этом.

— Должно хватить...

— ...но подстраховаться не помешает, — закончила за Мизукаге Кохару.

— Да, — улыбнулся муж в теле ребенка. — Не помешает. Сама подберешь кандидатов?

Кохару глубоко задумалась. Заменить тех, кто уже оставил эти стены было куда как непросто — в них не было ни простых людей, ни простых шиноби. Только особая жизненная сила чистокровных Узумаки, в глубокой древности спроектировавших эту тюрьму и легших в её основу, могла долгие десятилетия подавлять норов спящего в камне чудовища — другие же попросту осыпались пеплом по прошествии всего лишь нескольких месяцев. А теперь, когда Узушио было окончательно разрушено, переводить такой редкий ресурс, как члены вымирающего клана, было бы попросту глупо. Нужен был другой выход... и Кохару его знала.

— Да, сама, — плотоядно улыбнулась девушка. — Есть у меня на примете один древний клан завышенным самомнением.

— Только не перегни палку, Ито, — грозно свел брови Мизукаге, исключая любую возможность неверного трактования его слов. — Мне не нужны лишние проблемы в это и так недостаточно спокойное время.

— Будет исполнено, Мизукаге-сама, — вновь согнулась в почтительном поклоне Кохару. — Я вас не подведу. Как всегда.

— Я знаю... и ценю это, — похлопал её по плечу Ягура и, не оборачиваясь, направился к выходу. — Пошли отсюда.

— Хай!..

— ...он все продолжает меня удивлять, — шепот Кохару не задерживался в низком, ведущем к поверхности коридоре и прежде чем окончательно раствориться в темноте, успевал лишь долететь до слуха собеседника. — Удивляет, почти как ты, однажды.

— Поясни, — кинул в ответ ей Ягура, продолжая задумчиво перебирать ногами по стертым ступеням.

— Он явно сообразительней всех его одногодок, которых я только знала, — начала перечислять свои наблюдения девушка, — но при этом Акио не выставляет это напоказ. Он скрывается, шифруется, будто боясь демонстрировать свою почти гениальность не то что Генджи-сану, но даже и мне.

— Думаешь, он делает это осознанно? — уже с подозрением спросил Ягура, все же заставив себя заинтересоваться этим разговором.

Кохару задумалась, пытаясь дать наиболее близкий к истине ответ. Она тщательно вспоминала все свои разговоры с одаренным мальчиком, все ощущения, возникающие при общении с ним, все подозрения и выводы. Кохару искала среди всего этого вороха то, что могло бы перечить её уже подготовленному ответу и не находила этого. Ведь она не ошибалась. Никогда.

— Нет, не осознанно, — продолжала шептать девушка, не желая, чтобы этот разговор, даже при самом неудачном стечении обстоятельств донесся до чужого уха. — Слишком много ошибок для подготовленного шпиона. Мальчик явно подражает, пытается играть, пытается воспитать в себе актера и учится искусству лжи. Он просто слишком многого нахватался от меня и Генджи, что в принципе и неудивительно с его-то глазами.

— Другими словами, ты ему доверяешь, — Ягура попытался как-то подвести черту под мыслью своей подчиненной и ему это удалось.

— Более чем полностью, — улыбнулась Кохару и неожиданно для себя замерла, поставив ногу на ступеньку. Осознание, озарение пришло как всегда внезапно. — Более того, я кажется даже привязалась к нему. Как, собственно, и он ко мне.

— Не думаю, что это хорошая новость, Кохару, — следом за девушкой остановился и сам Ягура. — Но ты пока вольна действовать, как считаешь нужным. Что собираешься делать дальше?

Девушка искренне улыбнулась — её дальнейшие замыслы были приятны уже и ей самой, а тот факт, что за прошедшее время никто так и не смог в них вмешаться грели душу вдвойне.

— Заберу его к себе. Генджи отлично отыграл свою роль во всем этом и более его участие уже не требуется. Дальше о малыше я позабочусь уже сама.

Мгновение подумав, Ягура согласно кивнул. Подобные планы его успокаивали — не было ничего удивительного в том, что он желал отдаления от себя и своих людей, таких вредных оппозиционера как Генджи. Чем меньше они будут пересекаться, тем меньше шансов на то, что Ягура однажды не удержит себя в руках и собственноручно не заткнет этот бездонный колодец проблем.

Кохару же, абсолютно точно предсказав реакцию Ягуры на эту новость, лишь довольно улыбалась. Она знала, что его радость не будет долгой. Только не в этот раз. Уже следующая её фраза должна была сильно ему не понравиться. Настолько сильно, что Кохару уже чувствовала приближение их очередного спора, победить в котором Мизукаге сможет, лишь использовав собственное служебное положение.

— И еще Акио пойдет в Академию...

* * *

Она стояла перед высоким, богато украшенным забором, перед воротами, в которые уже не раз забегала, будучи совсем еще малявкой. Стояла, по вполне понятным причинам боясь, постучать в резные деревянные створки. Стояла, держа в руках свиток со столь ценным и тяжело добытым трофеем. Стояла, зная, что о её приходе уже давно оповещен хозяин этого поместья.