Скука прекрасной Бурруджун

Мона-дар-Ушшада села рядом с госпожой, заглядывая ей через плечо.

— В самом деле, — признала она, — это довольно просто. Но, госпожа, сколько уже раз я вам указывала на то, как вы пишете? Это не подобает женщине, ее почерк должен быть более изящный и ровный. К тому же, что за спешка? Движения рук должны быть медленными. Напишите "Только тот, кто трудится, уважаем людьми" три дюжины раз.

— О нет, Мона, — взмолилась Бурруджун. — Неужели это сейчас необходимо?

— Да, — сурово отозвалась старшая дама. — Пишите, а я буду наблюдать. Впрочем, загадки можно продолжать читать, — милостиво позволила она.

Лали-наан-Шадиш сочувственно покосилась на госпожу и перелистнула несколько страниц назад, надеясь, что наткнется на что-нибудь попроще.

— О, тут и с картинками есть, — оживленно воскликнула она.

Наступления ночи никто не заметил, прислужницы тихо меняли прогоравшие светильники, не беспокоя увлеченных дам, и, когда в покоях появился дворцовый распорядитель, чтобы объявить о приходе правителя Шашатаны, дамы не сразу обратили на него внимание.

Музыкальные инструменты были забыты, столики завалены бумагой, испещренной странными чертежами и знаками, дамы, сдвинув головы, изучали очередную загадку, споря о чем-то. Мона-дар-Ушшада, временами приструнивая разошедшихся дам, сидела подле прекрасной госпожи, орлиным взором приглядывая за ней. Сама Бурруджун, выпрямившись со стоическим выражением лица, исписывала третий по счету лист бумаги.

Правитель Шашатана некоторое время наблюдал за Бурруджун с обычной нежной улыбкой, а она, почувствав его взгляд, повернулась и просияла.

Книга, бумаги и письменные принадлежности были убраны, дамы снова взялись за музыкальные инструменты, а служанки принесли чай и различные яства, так что остаток вечера прошел так, как все и мечтали в самом начале.

Правда, некоторые дамы вполголоса продолжали что-то обсуждать время от времени, а сестрицы Мин-Кулум даже успели поспорить о чем-то, выкладывая из орешков замысловатые фигуры на столике. Но супруги не обращали на это никакого внимания, занятые друг другом: правитель Шашатана вполголоса рассказывал Бурруджун историю, услышанную им в последнем путешествии. Он расположился полулежа у ее коленей, наслаждаясь покоем, а его прекрасная супруга, мягко улыбаясь, изредка проводила рукой по его волосам, каждый раз бросая осторожный взгляд на окружающих, стесняясь своей нежности.

Недостойное поведение и его последствия

Крытую галерею вокруг дома заливало ясное осеннее солнце. Утреннее, прозрачное и щемяще глубокое небо виднелось через резную листву акантового дерева, склонившегося над домом. Мощные узловатые ветви нависали над галереей, создавая кружевную тень и сплетаясь с тонкими изящными кронами цидий с их стрельчатыми листьями, уже окрашенными в золото.

Сестры Мин-Кулум, которым было велено передать кое-какие распоряжения прекрасной госпожи, задержались в галерее, болтая с двумя придворными из свиты правителя Шашатаны. Юноши недавно вернулись из военного похода, но тем не менее не утратили придворного лоска и утонченными выражениями сравнивали красоту девушек с природой края, где недавно побывали, а также рассказывали презабавные истории о чудных жителях тех мест.

Беседа была очень приятной, утренняя прохлада так бодряща, что собеседники не спешили расходиться, хотя разговор уже затягивался сверх приличий. Сестры, прикрывая лица веерами, тихонько смеялись или ахали в самых интересных местах, как вдруг Ане-мин-Кулум, которая стыдливо не поднимала глаза на лицо юноши, стоящего перед ней, а разглядывала узор родового знака, вышитый на его плече, ахнула.

— Так вот оно как! Я поняла, наконец...

Сестра нахмурилась, глядя на нее поверх веера. Ее тонкие брови, изящно подчерченные углем, слегка поднялись вверх, не одобряя такого неприлично громкого возгласа. Ане не обратила на это предупреждение никакого внимания:

— Так та загадка с палочками, помнишь? Там, где надо было сдвинуть всего одну, чтобы получить другую фигуру, — торжествующе произнесла она. — Я поняла! Вот, смотри...

Она быстрыми шажками спустилась с галереи на землю и рядом с выступившим из-под земли горбом корня акантового дерева, в пыли прочертила несколько линий носком изящно вышитой туфельки. Раране-мин-Кулум рассерженно зашипела на нее, призывая вернуться и не позориться, добавив, что к тому же решение вовсе не верное. Ане возразила, еще раз начертив фигуру в пыли, Раране раздраженно фыркнула и спустилась к сестре, чтобы показать, где она видит ошибку, и через несколько мгновений они уже воодушевленно спорили, считается ли подобный ход разгадкой. Их собеседники, столь неожиданно оставленные без внимания, потребовали объяснить, в чем суть задачи, и вскоре дорожка рядом с галереей покрылась причудливыми фигурами, а молодые люди увлеченно переговаривались, склонившись над ними.

Ко всеобщему сожалению, их отыскал слуга и передал распоряжение правителя Шашатаны, которое юноши отправились исполнять, полные досады. Они обменялись тысячей любезностей на прощание и пообещали прислать свое решение, буде оно появится.

На обратной дороге Раране-мин-Кулум всячески распекала младшую сестру за неподобающее поведение, та лишь сердито отвечала, что вреда никому не было, да и не видел никто. И словно бы назло, навстречу им попался господин Иш-Саронна, человек хоть и молодой, но крайне благочестивый. Он служил при казначействе, и всем своим видом являл образец для подражания: от безукоризненно сидящего скромного платья до идеально ровного узла волос, спрятанного под черную шапочку. Казалось, будто бы даже брызги туши, извечный враг чистой одежды служащего, избегали попадать на него.

Девушки учтиво поклонились, прикрывая лица веерами, и собирались было следовать дальше, но господин Иш-Саронна остановил их движением руки.

Лицо его не предвещало ничего хорошего.

— Дамам из свиты прекрасной госпожи Бурруджун, — начал он крайне недовольным голосом, — не пристало позорить себя подобным поведением. Я поражен безнравственностью и безоглядностью вашего поступка.

Он высокомерно оглядел их.

— Я сегодня же отошлю письмо старшей даме с описанием этого события, и если вы будете замечены в подобном же, снисхождения к вам не будет. Весьма огорчен.

Раране-мин-Кулум глубоко поклонилась.

— Мы благодарны за урок, господин Иш-Саронна, — стиснув зубы, произнесла она. — Такой кладезь благочестия и мудрости нечасто встретишь в наши дни...

Она бросила косой взгляд на сестру, и та последовала ее примеру, склонившись так же почтительно.

Господин Иш-Саронна едва кивнул, прощаясь, и стремительно удалился.

Проводив его взглядом, Раране-мин-Кулум упавшим голосом произнесла:

— Госпожа Мона-дар-Ушшада будет в ярости.

— Да, — отозвалась ее более легкомысленная сестра. — Опять будет бесконечно наставлять и рассказывать о чести дам из свиты прекрасной госпожи.

Впрочем, и эта встреча, и утренняя беседа, и даже книга с загадками вскоре были забыты. Дворец бурлил, придворные шептались по углам, забросив привычные занятия. По слухам, весьма достоверным, как утверждали те, кто их распространял, из казны были украдены несколько очень ценных и древних свитков, а также хранившиеся там украшения бабки правителя, незабвенной красавицы Аль-наан-Рада.

Дамы не переставая обсуждали и похищение, и драгоценности, которые воистину были прекрасны. Диадему и поручи нынешняя прекрасная госпожа надевала на свадебную церемонию.

Пыльные свитки их не очень интересовали, за что Бурруджун не преминула им попенять. В тех свитках были написанные рукой самого Арудаину, прадеда Шашатаны, хроники десятилетней войны с королевством Ишун, а так же история восстановления Лазоревого края после этой опустошительной и горькой войны. Второй свиток содержал древнейший список поэмы о небесной фее и огненном драконе, основателях Лазоревого края. Дамы помолчали немного, из уважения к прадеду, а потом вернулись к драгоценностям, незаметно перескочив на саму красавицу Аль-наан-Рада.

— Муж ее очень любил, — доверительно сказала Гу-иш-Равата, чьи предки спокон веку служили при дворе, храня в семье тайные и стыдные истории из жизни придворных и правителей. — Любил так, что не отпускал никуда, даже на поклонение святыням в дни больших праздников. Она была заперта во внутреннем дворце, и видеть ее лицо могли только две служанки, остальным разрешено было приближаться только к дверям покоев.

Гу-иш-Равата была круглолицей, пышной, яркоглазой женщиной средних лет, которая невероятно, искренне любила сплетни. Глаза ее сладко блестели, голос понижался и напоминал мурлыканье кошки, когда она вела разговоры на излюбленную тему. Дама никогда не искала выгоды в слухах и кривотолках, так что прекрасная госпожа прощала ей это не вполне невинное увлечение, приносившее, впрочем, немало захватывающих тем для бесед в кругу дам.

— Должно быть, это было невероятно тоскливо, — невнятно пробормотала Бурруджун. В зубах у нее была зажата нить: она была занята шитьем. Мона-дар-Ушшада весьма неодобрительно посматривала на это занятие, но перечить не смела. Она теперь тонко понимала границу дозволенного ей вмешательства. Хотя и считала, что вышивание — единственно подобающее занятие для госпожи, и страдала в душе, видя как та шьет своими руками маленькие рубашечки и платья в подарок недавно появившимся племянникам. Единственное, что примиряло старшую даму с этим, так это то, что вещицы были достаточно изысканны и прелестны.

— А может, она была не так уж красива? — простодушно спросила младшая Мин-Кулум. — Раз ее прятали.

— Вот еще глупости! — возмутилась Шиане-дар-Асана, дама весьма в возрасте, прислуживавшая еще матушке правителя и в юности слывшая красавицей. В те далекие времена ее нередко сравнивали с незабвенной Аль-наан-Рада, так что ее очень задело предположение младшей дамы.

— Если бы у нее были какие-либо... изъяны... то стали бы ее воспевать в многочисленных поэмах? Стал бы правитель так убиваться после ее смерти? — горячо встала на защиту любимой героини и юная Лали-наан-Шадиш.

— Не говоря о том, что у нее было несколько любовников, которых никак не могли поймать, — добавила Гу-иш-Равата, которая терпеть не могла, когда прерывали, уходя в сторону от рассказываемой ею истории. — Там подземных ходов было во внутреннем дворце неисчислимо. А самый тайный так и не нашли, господин Гуран-иш-Саронна, тогдашний дворцовый распорядитель, приказал умертвить его строителей, и сам молчал о нем до самой смерти. Ходил к прекрасной Аль-наан-Рада в ночи накануне новолуния, и, говорят, был ревнивей, чем сам правитель. По слухам, он убил молодого господина Сина-Хатун, застав его читающим поэму под окнами покоев прекрасной Аль-наан-Рада.

— Вот негодяй! — воскликнула Ане-мин-Кулум, с возмущением вспомнив господина Иш-Саронну, будто бы тот был виноват в злодействах своего далекого предка.

Сестра ее, как всегда, мыслившая с ней схожим образом, вздохнула:

— Вечно им дело есть до других, шел бы себе своим путем, глядишь бы...

Мона-дар-Ушшада покачала головой. После утреннего поведения сестер она получила пространное письмо от господина Иш-Саронны, а также имела весьма неприятную беседу с дворцовым распорядителем, которому пришло подобное же послание.

— И в чем беда? — оглядев насупленные лица своих дам, поинтересовалась Бурруджун. — Кажется мне, дело не в старом ревнивце?

— Да этот!.. — воскликнула Ане-мин-Кулум и тут же сестра деликатно подергала ее за рукав, успокаивая.

— Господин Иш-Саронна был не очень доволен нами утром, — призналась Раране-мин-Кулум. — Ему показалось, мы были... были...

— Очень непочтительны к своему статусу, дурно воспитаны, грубы и далеки от идеала, к которому должны стремиться все придворные дамы, — на память прицитировала Мона-дар-Ушшада. Под ее взглядом сестры Мин-Кулум утихли и еще прилежнее принялись за свой урок: в наказание их посадили переписывать скучнейшие назидательные истории из жизни старца Гапу, жившего пару сотен лет назад на горе Аш. В горах было пустынно и безлюдно, ближайшими соседями старца были птахи небесные, несколько сосен и ручей, так что истории не баловали разнообразием или захватывающими сюжетами.

Бурруджун укоризненно улыбнулась им и попросила Гу-иш-Равату продолжить рассказ, по возможности опуская неприличные для ушей молодых дам моменты. Историю эту она уже слышала, но, видя интерес присутствующих, решила, что не будет вреда, если дамы развлекутся этими полунебылицами из прошлого.

А вот разговор о господине Иш-Саронне вспомнился ей позже вечером, и уже не выходил из мыслей.

Новости, одновременно горькие и будоражащие, молниеносно разнеслись по дворцу.

Господин Иш-Саронна был обвинен в краже драгоценных вещей из казны, потому что на месте преступления видели некого служащего в форменной одежде, а в самой казне нашли приметную накидку Иш-Саронны, с его родовым знаком, как видно, оброненную во время злодеяния.

Но господина Иш-Саронну не схватили. Его нашли тем же вечером мертвым.

Гнездо спящего дракона

Господин Иш-Саронна имел личные покои в Срединном доме, и к досаде его распорядителя, надо сказать, человека весьма черствого и грубого, погиб именно там.

Дворцы правителя Шашатаны находились на месте, называемом Гнездо спящего дракона — пологом холме, который вдавался круглым мысом в реку, неспешную и полноводную Уу.

Строить дворцы начали еще при прадеде правителя, а завершили при отце. Мощная крепостная стена огораживала павильоны, сады и службы. Внешних ворот было двое — Мимолетной тиши, что открывались на речную пристань, и Суетного шума, ведущие в город. Через последние можно было попасть в первый двор, где располагался Срединный дом, средоточие управлений, канцелярий и ведомств. Далее, через внутренние Серебряные и Стальные врата открывался путь в сердце крепости: воистину прекрасное место, не раз описанное в стихах и живописных изображениях.

Окруженные купами деревьев, ввысь устремлялись изогнутые багряные крыши и башенки, изукрашенные затейливой резьбой. Взглянешь порой — захватит дух и поневоле начнешь сомневаться, на этом ли свете находишься и уж не открылись ли Небесные врата перед смиренной душой.

Среди них выделялись Стальной дворец, где жил правитель Шашатана и его приближенные, и Серебряный дворец — жилище прекрасной госпожи и ее двора. Флигели и павильоны, где прежде обитали многочисленные шумные толпы наложниц и приближенных дам, изящные небольшие здания, сейчас пустовали, но прекрасная госпожа временами перемещалась со своими дамами то в один, то в другой, в попытках разнообразить повседневную скуку.

Письмо покойного Иш-Саронны

— Я помню его, — сказал правитель Шашатана. — Толковый, хоть и заносчивый мальчишка. Где он служил последнее время?

— Иш-Саронна занимал должность левой руки главы казначейства, — тихо сказал Мин-Раге.

После того, как Иш-Саронна был найден в своих покоях, находившихся в Срединном доме, правитель Шашатана распорядился закрыть все дворцовые врата, но вскоре все убедились, что нет нужды искать убийцу молодого чиновника.