Ревизор 2.0

'Все же неплохо я устроился стараниями судейской дочки, — думал Пётр Иванович, от полноты чувств едва не рыгнув. — Всё могло бы быть намного хуже. Пока придётся по примеру гоголевского героя выдавать себя за чиновника из Петербурга, ничего не поделаешь. Неизвестно, сколько продлится обман, но рано или поздно правда вскроется, и тогда последствия могут быть самыми неприятными. Однако пока легенда работает, и будем её придерживаться, а насчёт будущего озаботимся завтра'.

От куска рыбника размером с лапоть 45 размера Копытман тоже не отказался. Отужинав, велел передать Фёдору Тимофеевичу свое нижайшее почтение, после чего попросил принести в нумер принадлежности для письма и ещё пару свечей, потому как не был уверен, что имеющихся огарков ему хватит для составления сразу двух писем. Попросил так же, ежели Гусак не откажет в такой услуге, подняться и его самого, чтобы помочь составить записку на имя капитан-исправника.

— Видите ли, в каждом городе свои обычаи составления подобного рода протоколов, — с умным видом пудрил мозги хозяину постоялого двора Копытман, при этом обмакивая кончик пера в чернильницу. — Не хочется лишний раз попусту переводить чернила и бумагу. К тому же от того, как скоро начнутся розыски, может зависеть, насколько быстро удастся обнаружить душегубов.

— А что душегубы, много ли их было? — поинтересовался как бы между делом Гусак.

— Несколько человек, в суматохе толком не разглядеть было, не до того, — отбоярился Копытман.

Писать пришлось на специальной аспидной доске, принесённой уже лично Гусаком. Бумага была не самого лучшего качества, но выводить на ней буквы под диктовку Фёдора Тимофеевича инспектор наловчился довольно быстро. Чудесным образом написание всякого родя 'ятей' Копытману давалось столь легко, будто рукою его водил некто посторонний, как бы не сам нечистый. Впрочем, наш герой уповал, что ему всё же благоволят светлые силы. При этом, как инспектор сам про себя отметил, думать и говорить он так же начал в соответствии с веяниями эпохи, и это тоже далось ему крайне легко. Мистика, одним словом!

Когда же, наконец, письмо было составлено и увенчано неразборчивой подписью, Петр Иванович, догадавшись о предназначении коробочки с мелкими дырочками, посыпал лист мелким песком, который затем сдунул на пол.

'Не хватает шариковой ручки, — думал он, глядя, как Гусак оборачивает плотный конверт бечёвкой и запечатывает его сургучом. — И вообще можно подкинуть местным кулибиным идею пера с металлическим наконечником и прорезью посередине. Всяко удобнее, чем гусиным выводить. А заодно и конверт модернизировать, только вот знать бы, из чего делается этот клейстер'.

Попрощавшись с хозяином, Копытман теперь уже сел писать письмо якобы своему начальству в Петербург. Можно было бы, конечно, вложить в конверт чистый лист бумаги, но он решил играть свою роль до конца. И даже позволил себе немного похулиганить.

'Его сиятельству графу Ал. X. Бенкендорфу от 7-го августа 1841 года, — писал инспектор с уже въевшимися в его сознание 'ятями'. — Милостивый государь, граф Александр Христофорович! Согласно вашему поручению прибыл в уездный город N-ск. Однако в пути со мной приключилась неприятность, как-то — мой экипаж попал в засаду, устроенную местными разбойниками. Исполнявший роль кучера слуга оказался убит, я же, не имея при себе оружия, вынужден был отступить, бросив саквояж со всеми деньгами и документами, которые, верно, стали легкой добычей грабителей. Далее по Симбирскому тракту пришлось путешествовать пешком. К счастью, судьба мне благоволила встречей с дочерью N-ского судьи, которая оказала вашему покорному слуге первейшее содействие, пристроила на постоялый двор и обещала всячески меня опекать первое время. Донос на имя местного исправника я уже написал, отправлю утром с нарочным, как и это письмо почтмейстеру. Надеюсь, оно дойдёт до Вашего сиятельства в ближайшее время.

Что же касается нашего задания, то, невзирая на случившееся со мной несчастье, я по-прежнему полон решимости довести до конца порученное мне дело и вывести всех мошенников на чистую воду. Уверен, мздоимцев, равно как и казнокрадов, в N-ске с избытком. Впрочем, как и в любом российском поселении, как бы ни печально это звучало. Жду от Вашего Сиятельства как можно скорее ответной депеши. Преданный Вам коллежский асессор, чиновник VIII класса Копытин П. И'.

Снова неразборчивая подпись, после чего письмо было упаковано в конверт. Напрягши память, Петр Иванович начертал сверху: 'Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Лично в руки Его сиятельству графу Ал. Х. Бенкендорфу'. Именно там, по мнению увлекавшегося историей Копытмана, должна была находиться штаб-квартира Бенкендорфа.

В этот момент раздался осторожный стук в дверь.

— Войдите, — крикнул Пётр Иванович, перевязывая конверт бечёвкой.

Пришел Селифан за одеждой, которую Копытман не без удовольствия ему вручил. Узрев столичного чиновника в непривычных своему глазу семейных трусах и майке-алкоголичке, Селифан округлил глаза, что-то промычал, но, так ничего и не сказавши, пятясь задом, покинул комнату.

Проводив слугу, налоговый инспектор сладко потянулся. Покосившись в тёмное окно, задёрнул шторку, затушил свечи и улёгся в постель. После почти двух дней приключений он сразу же провалился в глубокий сон, в котором ему не приснилось никакой чертовщины. Как, впрочем, и ничего приятного.

Глава 2

В начале шестого сладкий утренний сон Петра Ивановича был прерван самым бесцеремонным образом. Виной тому стали не клопы, которые немного, но всё же донимали инспектора во время сна, а отчаянный петушиный крик, не оставивший Копытману даже времени на мечты, что все произошедшее с ним накануне — не более чем дурной сон. Да и жестковатая подушка, внутренности которой он ощущал правой половиной лица, подтверждали самые худшие опасения, потому что прежде спать ему доводилось лишь на подушках с куда более мягкой набивкой.

Инспектор открыл глаза и уставился в плохо выбеленный потолок, расчерченный от окна к двери щелями от не лучшим образом пригнанных друг к другу досок. При этом аккурат над его головой обнаружился приличных размеров пруссак, лениво шевеливший своими гусарскими усищами.

'Каков всё-таки подлец этот Гусак, — подумал, зевая, Пётр Иванович. — Намедни вечером божился, что тараканов нет, а он вот — сидит себе и пялится на меня, видно, выцеливает, как половчее мне в рот упасть, когда в следующий раз зевать буду'.

Со двора вновь раздался хриплый вопль назойливой птицы. Копытман наконец встал и, почёсываясь, в одних трусах и майке прошлёпал к окну. Отодвинув занавеску и распахнув створку, он выглянул во двор. Утренняя свежесть, сдобренная нотками навоза, бодрила. Давешний ободранный петух взгромоздился на плетень, где его точно не достала бы шавка, с ленцой наблюдавшая за хаотичным перемещением кур по вверенной ей территории. Неподалеку в грязной луже с царственным видом возлежала хавронья необъятных размеров, таких огромных свиней прежде видеть Копытману не доводилось, он даже на всякий случай протёр глаза. Возле свиноматки увивались с десяток поросят, оглашавших двор негромким повизгиванием.

Отмахнувшись от ранней мухи, Пётр Иванович с хрустом потянулся, и в этот момент откуда-то снизу раздался крик:

— Дунька, дура, неси воду в самовар!

Спустя полминуты по двору пробежала босая девка, одной рукой придерживая подол сарафана, а второй вцепившись в ручку пустого деревянного ведра, опоясанного по бокам железными полосами. Минуты через три она просеменила обратно, уже с полным ведром.

Затворив створку, чтобы не налетело со двора мух, он вернулся в комнату и обнаружил на стуле свою аккуратно сложенную, выстиранную и выглаженную одежду. И когда только успели, удивился про себя Петр Иванович, неужто всю ночь без сна приводили его платье в порядок? Да ещё и ботинки вычищены, не иначе Селифан постарался, пока инспектор изволили почивать.

Он прилёг в постель, но сон больше не шёл. Все больше в голову лезли мысли относительно его нынешнего положения.

'Вот ведь какая петрушка получается, — думал инспектор. — Жил себе, никого не трогал, ежели только по служебной необходимости, пока в этот треклятый Выборг не отправили... Что ж за неведомая сила перенесла меня на полтораста с лишним лет назад? Не иначе в том лесу какая-то временно-пространственная аномалия. Да и туман тот странный... Но раз уж так, то, как отмечал тот же Шопенгауэр — форма жизни есть настоящее. Вот и будем исходить из этого постулата, отбросив ненужные домыслы и сосредоточившись на решении насущных задач'.

Наконец настало семь часов, чему свидетельствовали показания его хронометра. Копытман встал, натянул носки, которые, верно, нужно было также отдать в стирку, но теперь уж об этом поздно сожалеть, оделся в отутюженную форму, про себя удивляясь накрахмаленному воротничку, обулся, осмотрел себя в зеркале над комодом, и остался не вполне доволен своим внешним видом, потому как щеки и подбородок поросли отдающей синевой щетиной. Он выглянул в коридор и тут же на глаза ему попался пробегавший мимо Селифан, держа в руках чьи-то вычищенные сапоги. Завидев постояльца, тот притормозил и пожелал доброго утречка.

— Постой-ка, братец, — обратился к нему Копытман. — Не мог бы ты принесли бритвенные принадлежности?

— Сей момент, сударь!

Этого 'сей момент', впрочем, пришлось ждать около получаса, за которые, устав держать в себе силой воли результаты плотного ужина, Пётр Иванович успел сбегать по нужде во двор. По идее, ещё вчера он обнаружил под кроватью ночной горшок, но решил, что нечего гадить в комнате, чай, не инвалид, и во двор сбегает. Вернувшись, инспектор обнаружил на комоде у зеркала блюдо с горячей водой, помазок со свиной щетиной, мыло и острозаточенную опасную бритву. Чуть в стороне стоял флакон одеколона 'Тройной', состоявший, если верить надписи на этикетке, из эфирных масел бергамота, лимона и нероли.

'Чёрт, как же этим бриться? — размышлял Копытман, привыкший к безопасной бритве 'Gillette Fusion Proglide', гелю для бриться, и лосьону для умащивания побритых мест. — Ладно, была не была, постараюсь быть аккуратнее'.

Впрочем, как инспектор ни старался, пару раз всё же легко порезался. Однако щетину всю с физиономии вычистил, протёр кожу одеколоном, морщась, когда доходил до порезов, и был своим внешним видом вполне удовлетворён, напоследок выдавив выскочивший за ночь на носу прыщик и протерев место жгучей жидкостью с ароматом всё тех же бергамота, лимона и нероли. Далее он почувствовал, что не мешало бы позавтракать. Раз уж вчера с него денег не взяли, видно, и сегодня не попросят.

Давешний половой словно ждал появления наделавшего шуму постояльца. Предложил яичницу на шкварках с помидорами или молочную кашу. Подумав, Петр Иванович выбрал первое, потому как желудок его не был расположен к молочным блюдам и самому молоку соответственно, отзываясь на это неприятной слабостью.

К яичнице подали киселя и вчерашнего пирога. Тут и сам хозяин постоялого двора объявился. Премило раскланялся с Петром Ивановичем, и протянул свежий номер 'N-ских ведомостей':

— Вот-с, про вас пишут-с.

И ткнул пальцем в маленькую заметку в разделе 'Хроника'.

Водрузив на нос очки, Копытман принялся читать.

'7 августа сего года в N-ск пожаловал чиновник из столицы, коллежский асессор Пётр Иванович Копытин. На подъезде к нашему Богом хранимому городу на г-на Копытина напали разбойники, давно уже озорничающие на Симбирском тракте, ограбили и едва не лишили жизни государственное лицо. К счастию, провидение послало навстречу г-ну Копытину дочь уездного судьи г-жу Елизавету Мухину, которая, будучи девицей доброй, доставила столичного гостя на постоялый двор г-на Гусака, где ныне г-н Копытин и пребывает. О цели его прибытия в N-ск доподлинно неизвестно, но, как можно догадываться, приехал он с проверкою, о результатах которой мы рано или поздно будем оповещены'.

Подпись под заметкой принадлежала тому самому щеголю, что встретился им накануне на бричке — Недопейводе.

'Оперативно работает, сволочь', — не без уважения подумал Пётр Иванович, возвращая газету хозяину постоялого двора.

— А что, Фёдор Тимофеевич, нет ли в вашем городе приличного шляпных дел мастера, что изготовил бы мне новую фуражку взамен утерянной? — поинтересовался инспектор у Гусака.

— Как не быть, Ваше высокоблагородие, имеются, и не один-с. Я бы порекомендовал вам Лазаря Шмулевича, у него хоть и не салон, но руки воистину золотые, на любой вкус мастерит, не хуже заграничных получаются. Все наши N-ские чиновники к нему ходят. Хотя и берёт он, по правде сказать, прилично.

— А что, в кредит шляп он не шьёт? — с надеждой поинтересовался Копытман, потому что просить денег у Елизаветы Кузьминичны ему страшно не хотелось.

— Насчёт этого-с не имею чести знать. Впрочем, готов пригласить Лазаря Моисеевича на предмет вашего с ним дела, думаю, он найдёт время почтить вниманием столь высокую персону.

— Буду вам премного обязан.

Совершенно не имея понятия, что делать дальше, Пётр Иванович поднялся к себе в нумер, снял пиджак, скинул ботинки и улегся на постель, решив вновь предаться размышлениям. Однако его думы были прерваны появлением Осипа. Кучер и одновременно слуга судейской семьи забрал письма и, в свою очередь, отдал Копытману записку, написанную рукой Елизаветы Кузьминичны.

'Сударь, Пётр Иванович, посылаю Вам с Осипом это письмо, в надежде, что Вы соизволите его прочесть. Вчера вечером мой папенька, узнав о Вашем появлении в N-ске, выразил желание познакомиться с Вами поближе, так сказать, tete a tete, и приглашает Вас сегодня у нас отобедать. Ежели соизволите согласиться, то напишите и отдайте сей же час записку Осипу, он будет ждать Вашего ответа. С искренним почтением, Е. К. Мухина'.

'Ого, — подумал Копытман, — как-то неожиданно я начинаю входить в жизнь этого уездного городка. Однако, отказывать было бы неучтиво, да и чем я, собственно говоря, рискую?'

Провертев таким образом в голове мысли, Пётр Иванович уселся писать ответ, благо что письменный прибор со вчерашнего вечера оставался на столе, равно как и аспидная доска. В письме, проклиная про себя нынешний эпистолярный жанр, он выразил всяческое почтение к уездному судье и обещал всенепременно явиться к обеду, ежели только за ним соизволят заехать, потому как с городом незнаком и легко может заплутать. Отправив Осипа восвояси, Пётр Иванович принялся думать, как бы предстать перед этим самым Мухиным в выгодном свете. Но его размышления вновь были прерваны, на этот раз появлением Селифана, который передал приглашение отужинать в доме городничего, Антона Филипповича Муравьёва-Афинского. Тот даже пообещал прислать ввечеру экипаж. Текст был составлен на хорошей бумаге и закреплён личной печатью самого городничего.

'Похоже, сегодняшний день обещает быть весьма занятным, — решил Копытман. — Но делать нечего, от таких приглашений не отказываются. Хотя, видимо, в их глазах я тоже представляю из себя величину, ежели они один за другим шлют мне приглашения. Чай, не каждый день в это захолустье приезжают чиновники из столицы. Таким образом, обедаем у судьи, а ужинаем у городничего'.