Эта горная гряда стала идеальным местом обитания первых поселенцев Мельна. Горный монастырь, кром, детниц и выход к молу бухты Радости, представлявший собой бесконечный спуск по вырубленным в камне ступеням стали первыми городскими постройками Мельна.
Именно поэтому слово настоятеля монастыря здесь в Мельне, за сотни лиг от центра церковной власти божественного Харага весило поболее, чем булла самого патриарха.
Неоднократно совет купцов поднимал вопрос о знаменитом наемнике по кличке Змей и его бесстыдно вызывающем поведении и пребывании в запретной части города. Но все прения кончались, когда из-за стола поднималась тщедушная телом, но ни как не духом фигура настоятеля монастыря и кротко, ласковым взглядом обводила спорящих.
Что связывало настоятеля влиятельного монастыря, где держали свои сбережения не одно почтенное семейство Мельна и безжалостного убийцу с ликом агнца божьего не знал никто.
У Змея спросить просто боялись. У настоятеля спрашивать было еще более опасным, так недолго было очутиться в страшных пыточных подвалах монастыря по обвинению в мерзкой ереси.
Два брата-монаха в полном боевом облачении, прогуливавшиеся перед воротами, приветливо поздоровались с наемником. Здесь был его дом.
За калиткой все так же в доспехах несли дозор еще трое монахов. Лучники на смотровых вышках бдительно осматривали окрестности и дело свое знали, раз с горки кубарем несся монашек, явно направляясь к Евлампию.
Здесь в монастыре все называли его давно забытым именем. Это было одно из небольших условий настоятеля в обмен на кров и покровительство.
— Здравствуй Мнишек. — Наемник без труда вспомнил имя молодого монашка.
— Мой господин, — Мнишек торопливо поклонился и выпалил, — Отец настоятель просил вас зайти в карцер. Брат Антоний увлекся сегодня в поединке с братом Вилером и сломал тому руку.
— Ну и что? — Евлампий, занятый мыслями о предстоящим контракте, сразу не оценил произнесенные имена.
— Брат Вилер, племянник самого Доэрта Башара. Тот самым непутевый сын родной сестры, что покончила жизнь самоубийством из-за калийского посла.....
— Я понял. — Евлампий развернулся и направился в сторону тюремных камер, успев только спросить: 'Отец настоятель?'
— Там же, ожидают вас...
Поразительна сила сплетни. Никчемная история о мимолетном увлечении еще до войны калийского посла и сестры первого купца Мельна выросла до статуса городской легенды. Вызывая тошнотливый вой кумушек и обильные слезы над трагической судьбой двух влюбленных.
Молодой посол погиб во время народного волнения, когда обезумевшая толпа узнав об объявлении войны Калиий против союза торговых городов, разгромила все лавки калийцев. Буквально разорвав на куски каждого, кто хоть каким боком имел отношение к Калии.
Его мимолетная любовница, встречались они два или три раза, покончила жизнь самоубийством три года спустя в самый разгар войны, узнав о своем полном разорении. Она активно играла на спекуляциях с зерном, вложив в дело половину состояния Башаров.
Совет ста купцов разом приостановил все махинации с продовольственными запасами, просто конфисковав в интересах города и союза все частные резервы зерна.
Такого женщина пережить не смогла и вместо тягостного разговора с остальными членами семьи предпочла выпить яду.
Пребывая в думах, Евлампий сам и не заметил, как дошел до карцера. Там он увидел на редкость спокойного отца настоятеля, увлеченно обсуждающего что-то со своим помощником, еще двух дюжих братьев, ключника и виновника происшествия — брата Антония.
Помощник настоятеля первым заметил Евлампия. Тут же сообщив эту весть настоятелю, он почтительно отступил и принялся бормотать молитву, начав перебирать четки.
Евлампий позволил себе улыбнуться. За глаза монахи называли его 'наш ручной демон', не забывая бормотать охранные молитвы, едва завидев его. 'Когда он переходит речку вброд, то за ним горит вода'. Вот, пожалуй, наиболее мягкая байка, что из уст в уста ходили в монастыре о нем. Но в городе, за пределами монастыря, каждый из монахов был готов биться вместе наемником, спина к спине, считая его истинно своим и настоящим сыном церкви. Всегда приятно видеть живой страх в глазах врага, когда за твоей спиной возникает фигура знаменитого наемника. Приблизительно пятьдесят поединков и не одного раненого... Репутация говорила сама за себя.
— Мир сын мой, да озарит тебя божественный свет Харага.
— Мир отец мой, — Евлампий припал на одно колено, принимая благословения настоятеля.
— Я слышал ты вновь в деле... — Аббат рукой указал на вымощенную белыми с розовыми прожилками гранитными плитками дорожку, приглашая им двоим немного прогуляться.
— Деньги доставит человек Эрга Лаецки. — Евлампий ни как не мог изжить в себе привычку говорить кратко и по существу, что было характерно для профессиональных военных.
— Он тоже? — Настоятель задумчиво потер обрубок мизинца левой руки, память о долгой осаде Мельна армадой пиратов.
— Да...
— Когда? — Настоятель, обладая фантастической памятью и работоспособностью, умел, как никто другой в этом городе, делать верные предположения.
— Через неделю. — Евлампия всегда восхищала привычка настоятеля постоянно перекраивать внутреннее убранство монастыря. Невинное хобби, помноженное на прошлое аббата, когда-то дьякона тайного приказа папской канцелярии личных дел давало поразительные результаты.
Любой посетитель монастыря никогда не видел одной и той же картины. Ландшафт монастыря преображался кардинально! Каждую неделю — новые дорожки, беседки, цветники и пруды. Фантастическое упорство и бесконечный труд монахов, ибо отец настоятель считал, что только труд способен дать ту благодать мышцам и духу, что бы очистится от земных забот.
Вот и сейчас белоснежная мраморная тропинка вывела их двоих в небольшой распадок, где был выстроен навес, установлен стол, на котором располагался достаточно скромный поздний обед или ранний ужин.
— Составишь компанию? — Аббат сделал приглашающий жест.
Евлампий молча проследовал за настоятелем, удивленный столь малым количеством еды и питья. Аббат все понял без слов. Он хорошо научился понимать своего загадочного собеседника.
— Я уже ужинал, а тебе предстоит еще один. Так что просто заморим червячка.
— А монахи у карцера?
— Подождут. — Легкомысленно отозвался аббат. — Брат Атоний заслуживает более сурового наказания, чем я придумал ему. Поэтому пусть помучается, ожидая нас у карцера.
Евлампий с набитым ртом согласно закивал головой.
Карцер, в отличие от прочих строений, даже от знаменитых пыточных камер монастыря был унылым серым зданием без окон и дверей с плоской крышей.
Грубо говоря, это был колодец со стенами и крышей.
Приговоренного к карцеру обматывали веревкой и спускали глубоко в пещеру, через прорубленную в скале шахту. Там несчастный в полной темноте проводил все отведенное ему время, вслушиваясь в неясные шорохи и монотонное капание воды из расщелин вниз. Многие сходили с ума, не выдерживая пытки тишиной и одиночеством.
Большинству было достаточно просто побыть у карцера, чтобы из буйных и непослушных детей они превращались в агнцев божьих, ручных и кротких.
— У меня будут несколько вопросов по предстоящему найму. — Евлампий украдкой вытер следы молока на губах, с сожалением оглядывая опустевшие тарелки.
— Спрашивай! — Себе настоятель налил вина, зная, что алкоголь Евлампий не употреблял вообще ни в каком виде.
— Леди Ди, урожденная Шасу в пятом поколении.
— Шасу — старинный калийский род. Это навскидку. Завтра ты будешь знать все, что ведомо нашей церкви. Теперь поговорим о нашем деле. Разумеется сломанная рука вздорного племянника Башара пустяк. Но. — Настоятель поднял указующий перст в небо. — Только там пустяк.
Для меня это проблема, маленькая, но проблема. Доброхоты, конечно же, успели донести о происшедшем самому купцу. Он волевой человек, не привыкший менять свои решения. Но на него давят родственники. Если он дрогнет и заберет племянника, значит, он проявит слабость. Слабость такого человека как Башар стоит дорого. Во всех смыслах. Это значительно ослабит позиции целой группировки в совете ста. А это не желательно...
— Нашей церкви. — Докончил фразу Евлампий.
— Дело весьма непростое, Евлампий. Я прошу тебя уладить его для меня. Возьми брата Антония и отправляйся к Башару. Он предупрежден, что мой посланник прибудет к нему сегодня вечером. Там будет семейный совет. Твоя задача свести этот прискорбный эпизод к извинениям, деньги не имеют никакого значения для Башара.
— Минимизировать потери.
— Скажем так, если хочешь. Я бы смог сам, но это не допустимо. А кроме тебя мне в таком деле положиться не на кого. И еще вот, что мне доподлинно известно, что Башар очень давно ищет выход на тебя. Постарайся уточнить, в чем заключен его интерес...
— Чем я смогу заинтересовать влиятельного купца?
— Собой. Ты человек-загадка. Он жаждет встречи с тобой так сказать тет-а-тет.
— Можете на меня рассчитывать, Корлеус. — Евлампий встал и учтиво поклонился. — Аббат отставил бокал и тоже встал.
— Иногда, Евлампий, я жалею, что не встретил тебя лет двадцать назад в Хараге.
— Все было бы по-другому?
— Я был бы Папой! — Корлеус язвительно усмехнулся, а ты моей главой личной канцелярии.
— Я не настолько верующий. — 'Что-то я много улыбаюсь, не к добру!' — подумал наемник.
— Какое это имеет значение для Папы. — Корлеус осенил себя крестным знамением.
— Двадцать лет назад я еще не умел так владеть своим телом и духом.
— Я бы сумел разглядеть твой талант.
— Значит, мое решение не принимать сан совершенно верно.
— Жаль, ты рожден для великих дел. Ты это знаешь, как я это чувствую.
Евлампий моргнул. Корлеус видел его насквозь. Вот только великие дела пахли большой кровью...
Это было так давно, еще в той окончательно похороненной жизни:
'Красавец тяжелый десантный крейсер с броским названием 'Громовержец', только что сошедший со стапелей гигантской космической верфи выполнял свой первый пробный полет.
Стальной блеск двух километров в длину и шестисот пятидесяти метров в ширину ошеломлял любого, кто раньше никогда не видел подобные звездолеты такого класса.
Две тысячи человек экипажа, орудийная мощь сопоставимая с мощью целого флота этой планеты. Самая совершенная броня и лучшие управляющие искусственные интеллекты. Ценнейший подарок могущественного союзника, как и десять тысяч отборных боевых киборгов-десантников, не смотря на все протесты и предостережения Торговой федерации был принят и поставлен на вооружение чванливыми правителями этого пограничной системы.
На борту специальная правительственная делегация и тысяча приглашенных гостей и журналистов. Среди них он, Евлампий де'Гонкур и его сорок бойцов, асов диверсионных операций.
Первый полет 'Громовержца' стал последним. Эта акция вошла в анналы всех учебников по диверсиям. Семь тысяч трупов, две орбитальные крепости, пять взорванных корветов, два тяжелых линейных крейсера и допотопный броненосец пытавшиеся помешать эффектной операции захвата целой системы. Диверсанты во главе с Евлампием легко проникли в боевую рубку и запасной командный центр крейсера, уничтожив весь командный состав. Затем они вывели из строя все средства связи с внешним миром и нейтрализовали всю правительственную делегацию.
В результате ожесточенных и скоротечных боестолкновений могучий крейсер оказался в руках захватчиков. Люди Евлампия, не ввязываясь в массовые стычки с экипажем, взяли под свой контроль только командную рубку, центры управления огнем, управляющие компьютеры маневровыми двигателями, связь и пункт управления боевыми роботами-десантниками.
Военное руководство обреченной планеты слишком поздно догадались о намерение диверсантов. Слишком внезапной оказалась атака профессиональных террористов.
Гибель влиятельных чиновников, включая все высшее руководство планеты, парализовали волю оставшихся. Хаос, захлестнувший обреченный мир только поспособствовал развитию атаки. Расстреляв все, что могло представлять реальную угрозу, гигантская туша тяжелого крейсера застыла на гелиоорбите и распахнула десантные люки, обрушивая вниз десять тысяч капсул, несущих смерть.
Затем линкор двинулся собирать богатую жатву оборонительных спутников, расчищая проходы в защитных полях для основных сил боевого флота Торговой федерации.
Разумеется, один боевой крейсер, пусть даже самой совершенной конструкции и десять тысяч киборгов не могли захватить планету. Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы продержаться до подхода помощи.
Когда сотни огоньков спешащего флота захватчиков четко высветились на мониторах локационных станций дальнего обнаружения, планета передала сигнал о полной капитуляции.
Евлампий потерял тогда только семнадцать человек... и веру. Вечером того же дня принимая восторженные поздравления, он впервые почувствовал, что его железобетонная философия совершенного убийцы дала трещину'.
Спустя семь лет эта трещина превратила в осколки все убеждения Евлампия. И он оказался здесь, на планете ?9045/б-8, именуемой во всех звездных каталогах варварским миром, пригодным для жизни частично и в особых случаях...
3
Монолитные ворота особняка Башара были обиты настоящим железом. Невиданная роскошь. Родовой герб и разумеется герб города, искусно выбитые на воротах были отделаны серебром и полудрагоценными камнями.
Брат Антоний мелко затрясся, уставившись взглядом на целый десяток панцирных копейщиков, медленно выстраивающихся позади наемника и монаха.
Евлампий не обратил на движения сзади ни малейшего внимания. На его взгляд калитка не распахивалась слишком долго. И поэтому кольчужной перчаткой он с силой вмазал по железной двери вызвав такой протяжный звон, что калитка тут же распахнулась.
— Ты кто? — Молодой и очень задиристый воин, это было ясно по его отчаянным глазам и небрежной правой руке лежащей на мече, бесцеремонно преградил дорогу.
— Личный посланник святого отца-настоятеля. А теперь верный сын нашей божьей церкви посторонись или я перешагну через тебя.
— Попробу... — Большего забияка сказать не успел. Короткий тычок и он, словно куль с мукой, осел на землю.
Перешагнув через забияку, Евлампий натолкнулся на взгляд еще одного воина, точной копией лежавшего забияки, только чуть постарше. За ним стоял целый отряд наемников, преграждавший путь дальше.
— Ты за это ответишь. После... — Сжав зубы, процедил старший из забияк, а младший, пытаясь не застонать, с посеревшим от боли лицом, поднялся. Движения его были слабы и не уверены.
Евлампий предпочел не отвечать. Но тут старший вновь гневно спросил:
— Кого это ты еще привел?
— Это брат Антоний, раскаявшийся и молящий господа нашего о суровом наказании за свою несдержанность.
Молящий господа глухо ойкнул, а старший, не оценивший юмора гневно выпалил:
— У тебя, посланник, хватило наглости привести сюда этого убийцу. — Евлампий спиной почувствовал, как вновь содрогнулся монах, поэтому безнаказанно оставлять такие реплики он не собирался.
