Правда о сиськах

Алый покров, в котором я больше не нуждался, мигнул и пропал. Я вжался лицом в такие родные, такие большие и упругие полушария, и прошептал:

— Нет, я, наконец, дома!

* * *

Мы бежали вперёд, туда, где мои чувства отшельника ощущали колоссальное и подавляющее сознание скопление природной энергии, нечто, заставляющее бассейн с жабьим маслом выглядеть... выглядеть как бассейн, по сравнению с океаном! Этот феномен подавлял, забивал все чувства, мешал понять, что же творится рядом с ним.

Моя Хината, с грацией, которой мне никогда не достичь, бежала рядом, а мои глаза всё так и норовили забросить рассматривать скучный путь впереди и прочно зафиксироваться на подпрыгивающей груди любимой. Могу сказать прямо — я несколько раз чуть не упал, и только узкая ладошка, вовремя хватающая меня за куртку, не дала опозориться на весь мир. Впрочем, весь мир находился в плену Вечного Цукиёми, а значит видел что-то более интересное, чем его спаситель, нелепо взмахивающий руками, падающий с огромной высоты, при этом вывихивающий шею, так как его глаза не могут оторваться от зрелища, в разы и разы более гипнотического, чем Шаринган Учиха.

Я, изобретатель Секси-дзюцу, попался на нечто, подозрительно напоминающее собственную технику. Интересно, на такой ли эффект рассчитывала Цунаде-баа-чан, надевая своё зелёное хаори? Впрочем, даже если за игорным столом другие игроки не могли сосредоточиться на картах, бабуле это не помогало.

— Хината-чан, а ты точно уверена? — в который раз спросил жену я.

— Не волнуйся, Наруто-кун, я не та слабая...

— Конечно нет! Ты невероятно сильна, твоя сила безгранична! Но мне придётся использовать крутые техники, а значит...

— А значит я помогу тебе! — безапелляционно ответила она, тряхнув своими прекрасными... демоны и биджу! Ну мне уже не пятнадцать лет! Больше никогда не буду смеяться над жертвами Секси-дзюцу! — А что было дальше? Химавари-чан — прекрасное имя, но Боруто? Серьёзно?

— Боруто — тоже клёвое имя! А у Саске и Сакуры дочь — Сарада! Салатик! А-ха-ха!

— Наруто-кун, тебя самого назвали в честь ингредиента рамена! — напомнила с улыбкой жена.

— Рамен — самая замечательная вещь в мире! — отрезал я. Но взгляд на супругу, на её подпрыгивающие... да ладно, что со мной творится?! — Прекрасней рамена только ты, Хината-чан!

Её смех могу слушать бесконечно.

— Только один человек в мире может сравнить девушку с раменом! — смеялась Хината. Внезапно лицо у неё стало серьёзным. — Нашего сына никогда не назовут Болтом!

— Но ведь я так долго выбирал имя! — я чувствовал, что мои слова похожи на нытьё, но ничего не мог с собой поделать. — И ты, самое главное, согласилась!

— У нас никогда не будет сына Боруто! — отрезала она.

Облако тьмы, океан печали и тоски, что я так успешно сдерживал в себе, внезапно прорвались в мою душу.

— Да. У нас никогда больше не будет сына Боруто. Того Боруто, которого я знаю и люблю, не будет, даже если я дам своему ребёнку такое же имя. У нас никогда не будет Химавари-чан. Той Химавари-чан.

Вновь ладошка жены ухватила меня за шиворот и я, почувствовав намерение, остановился. Хината-чан подошла ближе и крепко-крепко меня обняла. Я обхватил её лицо ладонями и утонул в родных прекрасных глазах, полных понимания, сопереживания и муки. Какой же я идиот! Я опять сделал ей больно!

— Прости Хината-чан! Прости! Мы вместе пройдём этот путь! У нас будут прекрасные дети, много детей... — вспомнив о своём обещании, я запнулся. — Если я, конечно, доживу до этого.

— Наруто-кун, ты справишься, ты же никогда не отступаешь! — безапелляционно, словно о самом собой разумеющемся сказала любимая. — Какой бы враг не противостоял, ты его победишь! Ведь мой жених, — она растянула это слово, словно смакуя его звучание, — самый непредсказуемый ниндзя в мире!

— Вообще-то я боюсь не Кагую или Мадару! — признался я. — Скорее всего, меня убьёшь ты, когда услышишь об обещании, которое я дал, когда был ещё идиотом!

Хината-чан вопросительно наклонила голову и её объятия почему-то показались мне стальными тисками.

— Я, сам того не подозревая, пообещал Шион-чан, верховной жрице Страны Демонов, продолжить род жриц. То есть, — мой голос зазвучал всё тише и тише. — зачать ей ребёнка.

Выражение лица любимой не изменилось.

— И? — только и спросила она, стальные тиски её рук превратились в грозящий сокрушить капкан.

— Зачать ребёнка! Ребёнка! Поверь, после того, как я стал отцом двоих детей, я узнал, откуда они появляются!

— Двое детей, — её глаза мечтательно закатились. — То есть ты не собираешься меня бросить ради какой-нибудь новой Сакуры?

— Конечно нет! — что за постановка вопроса? — К тому же, Шион-чан непохожа на Сакуру! Более всего её фигура напоминает твою, у неё такие же красивые большие си...

— Ну тогда всё в порядке. Ты, Наруто Узумаки, конечно же исполнишь своё обещание!

Она что, не расслышала про ребёнка? А может она сама не знает...

— Но ведь для того, чтобы получился ребёнок, требуется чтобы парень и девушка... — я замялся.

— Наруто-кун, — засмеялась она, — я знаю после чего появляются дети. Если бы ты не спал на уроках, ты бы услышал подробности ещё в Академии.

— Но тогда...

— Я почти потеряла надежду, смирилась с тем, что ты смотришь только на Сакуру. Но теперь ты со мной, Наруто-кун, это для меня самое главное. Ты исполнишь обещание. И никогда не оставишь своего ребёнка без отца.

— Я не заслужил тебя! — и это чистая правда.

Я выскользнул из объятий и подхватил её, хихикающую, на руки.

— Конечно нет! Зато я тебя заслужила!

Я возобновил свой бег, лишь кивком признавая абсолютную правоту её слов. Чакра, развевающаяся за спиной золотым плащом едва не превратилась в крылья, вознося меня в небеса. Итак, я женат на самой лучшей женщине в мире. Впрочем, я знал это всегда.

— А что было в твоей иллюзии, Хината-чан? — попытался перевести разговор со смущающей меня темы.

— Мы были на свидании, Наруто-кун, — улыбнулась она. — И это было самое прекрасное свидание в мире!

— Хината-чан! Я воплощу это гендзюцу в реальности! Восстановлю каждую деталь и подробность! Если это и было твоей мечтой, то обещаю, она станет явью! А Наруто Узумаки никогда...

Безмятежное лицо Хинаты окаменело. Похоже, я сказал что-то не то! Видимо идиотом я остался навсегда!

— Некоторые вещи, Наруто-кун, невозможно исполнить. В той иллюзии с нами были Ханаби-чан и Нейджи-нии-сан.

Я хотел подбодрить, сказать что-то утешающее, но из моего рта вырвалось только одно:

— Что за херня здесь творится!?

Деревья расступились, открыв большое каменистое плато. Там, куда я стремился, где, казалось, находилась ось мироздания, источник всего существующего во Вселенной, стояло дерево. Оно не было огромным — ведь огромными можно назвать тех гигантов, которые опутали своими корнями мир, хватая людей и погружая их в вечное гендзюцу. Нет, оно было чем-то большим, намного большим. Исполинский ствол казался тонким и хрупким, вздымаясь вверх и пронзая сами небеса. На вершине его был распустившийся бутон, внутри которого распахнулся огромный алый глаз, отражающийся на поверхности луны.

Под деревом лишь мой усиленный чакрой Курамы и режимом отшельника взгляд смог рассмотреть две микроскопические фигурки. Одной из них был белёсый, покрытый наростами и шипами Обито Учиха. А второй — обнажённый по пояс Мадара, чья кожа ни капли не напоминала потрескавшийся пергамент воскрешённого мертвеца. Две головы синхронно повернулись в нашу сторону, и я едва сдержал язык, чтобы не выругаться. У каждого из них в одной из глазниц сиял фиолетовый огонь Риннегана.

* * *

Не скажу, что незнаком с ощущением, вызываемым активированным додзюцу. Для меня Шаринган всегда был чем-то близким и знакомым с детства, он ассоциировался с Какаши-сенсеем, с Саске, решившим драться серьёзно, или же с бесстрастным лицом Итачи, запутавшегося, затерявшегося среди собственных демонов. Ещё Шаринган значил целую толпу белокожих сопляков, решивших захватить мир, но при этом строго соблюдающих распорядок дня под змеиным немигающим взором Кабуто Якуши. Но самым тяжёлым чувством, что вызывал Шаринган, была беспомощность, которую я испытывал, неспособный поразить того, кого считал Мадарой Учиха. Человека в маске, чья нематериальность была ещё той занозой в заднице. Неуязвимый, неосязаемый и недоступный, Обито Учиха вызывал отчаяние бессилия. И теперь рядом не было Какаши-сенсея, чьё додзюцу могло хоть как-то уравнять шансы.

Но хуже всего был Риннеган. Со времён нападения Пейна, он у меня ассоциировался с отчаянием, безнадёжностью и непреодолимостью. Под взглядом этого фиолетового сияния, эти гипнотических концентрических кругов, гибли люди, которым я был дорог, которые для меня всегда являлись самой драгоценной вещью на свете. Под взглядом Риннегана я, потрясённый смертью девушки, только что признавшейся мне в любви (пусть она тогда не погибла, но тем не менее) в порыве отчаяния сорвал все ограничения и высвободил силу Кьюби. От сияния этих глаз погибла деревня, в которой я родился, в которой жил и которую защищал.

С обладателями этих глаз, нашими собратьями-джинчурики, поднятых противоестественным дзюцу призыва, мы с братцем Би выходили на смертельную битву. Свет Риннегана для нас с Саске обозначал неуязвимого противника. Мы едва смогли справиться с Учиха Обито, но Мадара был на много уровней выше.

Если пользоваться лексиконом Боруто, не отлипающего от своей игровой приставки, Риннеган обозначал сражение с настоящей имбой, с долбаным читером и манчкином. Момошики и Киншики Ооцуцуки, ворвавшиеся в Коноху в период чунинского экзамена, это мнение только подкрепили.

И сейчас против меня был не просто обладатель Глаз Бога, а сразу два. И тот факт, что один из них был джинчурики Джуби, обладателем Шарингана с абилкой нематериальности, а второй — неуязвимым засранцем, овеянным легендами шиноби, до кучи читером, заполучившим величайший кеккей-генкай ещё большей легенды, ни капли не успокаивал. За моей спиной не было пяти Каге, у меня не было Силы Мудреца, а со мной не было друга с Глазом Бога. Ситуация была — полное днище.

— Но почему стоит дерево? — невпопад спросил я. — Я же его уничтожил Лавовым Разенсюрикеном! И почему Обито до сих пор джинчурики?

— Наруто-кун, — послышался голос Хинаты. Она выскользнула из моих объятий и встала плечом к плечу, взяв меня за руку, — Что последнее ты помнишь перед тем, как раскрылся бутон дерева?

— Не было дерева! Муген Цукиёми вызвал Мадара! Он не знал, что на самом деле Чёрный Зецу — воля... Ох, дерьмо!

Хината-чан сжала мою ладонь своей маленькой сильной ладошкой.

— Когда Обито вырвал из тебя Кьюби, ты умирал... — прошептала она.

— Но ведь это был Мадара! Погоди, милая! — она до сих пор не привыкла к такому обращению, поэтому очаровательно покраснела. — Но мы вроде бы вытащили из Обито всех биджу!

— Мы пытались. Вы с Саске поразили тело Обито и оттуда вырывалась чакра хвостатых зверей. Ты тянул её на себя, а мы, армия Альянса, тебе помогали. А затем что-то случилось. Обито применил дзюцу Шарингана и эта чакра стала нематериальна. Он забрал чакру себе, а затем из его рук вырвались фиолетовые цепи. Они вонзились в твоё тело, вырвали из тебя Кьюби, и его затянуло в Обито.

В моей памяти проносились описанные события. Они всегда там были, просто находились на втором плане, не всплывая на поверхность, словно воспоминания теневого клона.

— Появились твой отец и Какаши-сенсей. На помощь прибыл Гаара, он подхватил тебя своим песком. Сакура пыталась тебе помочь, но даже с её ирьёниндзюцу ничего не получалось. Она напрямую массировала твоё сердце, делала искусственное дыхание, но всё зря. Ты умирал, а я... А я всё видела Бьякуганом, но не могла сделать абсолютно ничего.

— Тише родная, всё в порядке. Я с тобой и всегда буду рядом.

— Минато-сама решил, что тебя может спасти только одно, поэтому он запечатал в тебя какую-то очень мощную чёрную чакру. Она была похожа на биджу, но при этом...

— Его зовут Курама. Он — тёмная половина Кьюби, мой друг и напарник.

— Твоё сердце начало биться, и мне показалось, что уж теперь-то всё будет хорошо. Но потом один из белых Зецу появился пред Мадарой. У него был Риннеган, которым он Мадару воскресил. У ожившего Мадары глаза осыпались множеством осколков, но это нам не помогло. Он забрал Риннеган у белого Зецу и поставил его себе. Мы приготовились к схватке, но не успели. Бутон раскрылся, и луна стала красной.

Торопливый рассказ любимой поднимал события из глубин памяти. Для неё это было совсем недавно, а для меня — семнадцать лет назад, неудивительно, что кое-что подзабылось, неудивительно, что утонуло под пластами ложной памяти, под налётом несуществующего будущего.

Я сцепил зубы, глядя на двух человек, одного из которых большую часть жизни считал героем. Я смотрел на несколько фигур, похожих на жуков в руках безумного энтомолога — их спины, словно булавками, были многократно пробиты и прибиты к земле чёрными стержнями. Отец, дедуля, Первый и Второй — четверо величайших Хокаге в истории. И мне предстояло выйти против тех, с кем не справились они.

— Ты знаешь, Хината-чан, я не боюсь признаться, что мне страшно.

В её голосе не было ни грамма сомнений, ни миллисекунды колебаний.

— Ты справишься, Наруто-кун. Пообещай, что справишься. Ведь Наруто Узумаки никогда не отступает от своих обещаний.

— Обещаю, Хината-чан! Но там будет очень опасно, может...

— Я иду с тобой. Я не сдамся, ведь не сдаваться — это мой путь ниндзя!

Я не заслуживаю её любви. Но я эгоист, поэтому не променяю её ни на что на свете. И ради того, чтобы оправдать её веру в меня, чтобы не предать это доверие, я готов на большее, чем пойти в безнадёжный бой против неуязвимых противников.

— Тогда, Хината-чан, пойдём, сольём по-быстрому этих рукожопов! Время ногебать!

Глава 3

Я больше не знаю ничего. Не имею понятия, где реальность, а где — совершенная иллюзия. Я не знаю, есть ли во мне какие-то недоступные человеку силы, или же я тот Наруто Узумаки, которым был на начало Четвёртой Мировой. Но это не настолько и важно. В той иллюзии, где прожил большую часть своей жизни, я не стоял на месте. Я желал не "быть" величайшим Хокаге, а "стать" им. Маленькая разница в формулировке, но какое же различие в результате! Я тренировался каждый день. Мои клоны, снующие по деревне, помогали переходить через дорогу бабушкам и снимали с деревьев кошек, но перед этим они оттачивали мастерство. Если бы я не был глуп, если бы на день рождения Химавари-чан я пришёл бы... клон пришёл бы не таким усталым, я бы не сделал больно людям, которые дороже мне всего на свете, несмотря на то, что они — плод моего воображения.

Я достал из подсумка кунай. Это обычный продукт массовой промышленности, ничем не примечательная хорошая сталь. Он неважно проводит чакру, но мне это и не особо нужно.