Адвокат мёртвых

Но оно было. Стояло. И казалось, усмехалось несуществующими губами.

— Это трамвай, на котором мы поедем, — ответила Аня тем временем. — Ты идёшь? Нас никто не торопит. Но приходить последними на этот трамвай Адвокат не рекомендовал.

"Уже не уверен, что я хочу куда-то идти", — мрачно подумал мужчина. Ноги были умнее головы, и нести своего хозяина туда, к этому трамваю не хотели.

Чёрные-чёрные двери медленно разошлись в разные стороны. Показался салон.

То что он зажмурился Кирилл осознал не сразу, а открывать глаза всё же пришлось. Хотя ему этого и не хотелось. Он не был испуган, по крайней мере, в этом легко было убедить себя. Ему просто не нравилось то, что должно было предстать его глазам.

Салон трамвая был обычным, совершенно раздолбайским, с поцарапанными сидениями, которые Кирилл видел десятки раз. Не было ни крови, ни ржавчины, не было висельников в салоне. В общем, совершенно не было всех тех кошмаров, которые уже успел мужчина себе навоображать.

Разве что стоял посреди салона невидимый контроллер. Парили в воздухе две руки в белоснежных перчатках, да вместо голоса в салоне, слова появлялись на центральном запотевшем окне.

"Добро пожаловать. Ваши билеты, пожалуйста".

Протянув оба билета контроллеру, Аня показала своему спутнику на двойное сидение ближе к задней двери.

— Нам выходить там.

Сразу после того, как билеты были пробиты, и Кирилл рухнул на сиденье, он ощутил, как по спине сбегает ледяной пот.

Двери медленно закрылись, но трамвай никуда не тронулся. Контроллер ушёл на своё сидение к пустой кабинке водителя.

— Почему мы не едем? — спросил мужчина, взяв себя в руки. — И кстати, где водитель?

— Водителя здесь не бывает. А мы ждём ещё двоих, — отозвалась Аня негромко. Она также выглядела не лучшим образом, губы девушки чуть-чуть посинели. И в аварийном свете трамвайных ламп её лицо приобрело землисто-серый оттенок.

Ждать в тревожной тишине непонятно кого, непонятно чего было слишком сложно. И чтобы разогнать эту гнетущую обстановку, Кирилл спросил:

— Что это за трамвай?

Взгляд Ани обратился на мужчину. Она не стала спрашивать, действительно ли он хочет знать ответ, она начала отвечать. Вначале медленно, заставляя себя говорить, а потом все быстрее и быстрее. Живее, если можно так выразиться в отношении мёртвого человека...

— Перевозчик, трамвай мёртвых. Он собирает души в нашем городе и везёт их туда, где их ждут. На конечную станцию. В других городах ездят поезда, электрички, есть особые вагоны в метро. Есть такси. А у нас вот — трамвай. Здесь же обычно ездит Адвокат. Он встречает не все души, только некоторые. Мы... души не знают, как он оказывается в нужное время в нужном месте. Просто когда ты входишь сюда, он сидит слева от контроллера и рисует на окне. Когда умерла я, они играли в крестики-нолики.

Двери снова раскрылись, по приступкам ударила клюка.

— Если это, — Кирилл резко отвёл взгляд от двери, в которую входила безобразная старуха со свёртком на руках. — Если это трамвай мёртвых, мы что, тоже едем... Туда?

— Нет.

Подождав ещё и поняв, что Аня больше ничего не добавит, Кирилл сформулировал вопрос по-другому:

— Зачем на этот трамвай сели мы?

— Мы выйдем у Омута памяти, — пробормотала девушка.

— Что это? — продолжил допытываться мужчина.

Аня промолчала, даже голову, кажется, в плечи вжала. Рядом застучали каблуки старых сношенных ботинок.

Двери трамвая закрылись со скрипом и потусторонним лязгом. А затем, качнувшись раз-второй, и даже, кажется, подпрыгнув, он поехал вперёд. А ответ на свой вопрос Кирилл неожиданно получил от старухи. Сев на соседнее сидение и положив рядом свой свёрток, она воззрилась сквозь полукружья черепаховых очков на Кирилла.

— Чай живым духом пахнет.

Мужчина вздрогнул. Сквозь толстые-толстые линзы, глаза старухи смотрели мёртво и равнодушно. Так люди смотрят на дорогу под ногами. На траву. На дерево — на то, что не представляет для их циничного взгляда никакого интереса. Так сейчас старуха смотрела на самого Кирилла.

— Дивлюсь я с вас живых. Все лезете и лезете на территорию мёртвых. Не боишься не вернуться отсюда, милок?

— Боюсь, — не задумываясь ответил мужчина. Врать этой даме он не стал бы, даже если от этого зависела бы его жизнь.

Старуха, уже успевшая привыкнуть к другим ответам, даже очки приспустила на кончик крючковатого носа.

— Что ты милок, говоришь? — переспросила она с ноткой удивления в голосе.

— Боюсь, — уже твёрже повторил Кирилл, встретив страшный взгляд.

Старуха даже языком прицокнула.

— Вот как. Боишься, значит. Ну, раз ты такой честный, что врать не стал, потешил старушку, да уважил, то и я тебя уважу. Что ты там спрашивал у этого воробушка у стенки сжавшегося? Что за омут памяти, да? Я тебе расскажу. Аль ты другое чего знать хочешь? Спрашивай, не стесняйся. Ехать долго, чего не потешить себя в долгой дороге интересным рассказом, да беседой с умным человеком. Вот скажи, мил человек, ты умный?

— Был бы умным, в эту историю не ввязался бы.

— Какой ответ! — восхитилась старуха. — Милок, да ты ещё и думать оказывается можешь. Удивил, удивил... Обычно те, кто оказываются в этом трамвае, этим похвастаться не могут. Да с Адвокатишком умные люди не связываются просто потому, что в него не верят. А ты поверил... Интересно, интересно. Впрочем, тебе старушечьи разговоры вряд ли слушать интересно. Ты спрашивай, милок, спрашивай. По глазам вижу, что спросить хочешь.

— Почему Аня вас так боится? — решился Кирилл, подумав, что любые ответы, которые просто удовлетворяют его любопытство, могут подождать. А вот если Ане грозит беда, он должен знать сразу. Чтобы оградить её. Пока он рядом, никто и ничто не должен был обидеть эту девушку, которую он уже успел однажды потерять. И совершенно не хотел терять хотя бы иллюзию, которую ему подарило то ли небо, то ли противоположная ему контора.

Старуха немного помолчала. В её глазах мелькнуло что-то схожее с грустью, потом она наклонила голову.

— Так я ведь Смерть, милок. А она мёртвая. Я её встречала на остановке у Омута памяти. Я её провожала туда, где её ждали. Она же успела меня обмануть и заключить договор с Адвокатом. Не люблю я этого чужака, что так нагло в мою работу вмешивается. Но иногда и его корявые ручки добрые дела творить могут. А боится она меня потому, что я могу утащить её обратно. Туда, где ей самое место.

— А вы можете?

— Как тебе сказать, милок, — Смерть пожевала губами, подбирая словами. — И могу, и не могу одновременно. Сложно это объяснить, да и не особо в объяснении нуждается. Есть определённые законы, которые никому нарушать бы не стоило. Но даже мне, каменной, холодной и мраморной, не чуждо сочувствие к тем, кого уже никто не пожалеет.

— К мёртвым?

— Верно, милок. К мёртвым. У живых всегда есть к кому обратиться за помощь. За живых всегда есть кому заступиться. А мёртвые что, они молчат. Мёртвым то и пожаловаться по сути некому. Кто их слышит то? Только я, да этот адвокатишко бедовый. Больше и пожаловаться то некому. Вот родители твои, хорошие же люди были. А толку то? Оболгали, в грязи вываляли, и доказать у тебя не получилось ничего. Не получилось же?

Кирилл отвёл взгляд. Сердце вновь кольнуло болью. Не успел спасти. Не смог защитить. Не был дома, когда он был настолько нужен своей семье. Чувство вины, только стихшее, снова вцепилось желчными клыками в его горло.

Побелевшее лицо сказало все лучше всяких слов. Старуха кивнула скорее своим мыслям, чем ему самому.

— Так и есть, милок. Вот поэтому этому адвокату я не помогаю, но и не мешаю. Действует путями он дурными, да кроме него вообще никто не пытается что-то сделать. А с его помощью, глядишь, в сердцах людских что-то, да изменится. Только, не стала бы я в это очень верить. Вы, люди, милок, глупые. Глупые, да недалёкие. Жизнь не живёте, а прожигаете, проживаете её так, словно после вас — потоп, цунами, землетрясение. Вас это никогда не интересует... Вы всегда готовы умереть по первому слову своей гнилой душонки. И всегда готовы взлететь, как только находите ради кого умирать. Не понимаю я вас, милок. Не понимаю.

Кирилл пожал плечами, монолог старухи звучал устало, цинично и буднично. Так словно она говорила его десятки, сотни, тысячи раз. И ей самой он успел бесконечно надоесть.

— Почему, милок? — спросила Смерть негромко.

— Потому что мы люди, — прошептал Кирилл. — Живём с огнём в груди, а когда он становится пеплом, мы не живём — влачим существование. Так мне сказала одна знакомая, правда, давно это было.

— Воробышек этот?

— Она.

— Хорошие слова, правильные, мудрые. Только вот, милок, сам ты не понимаешь, о чем она говорила.

— Понял, когда она от меня к другому ушла.

— А. Помню-помню, видела-видела.

— Видели?

— Да, — старуха медленно качнула головой, раз, второй, а потом поменяла тему. — Омут памяти — это пруд, милок. Он не широкий, да глубокий. В него заглянешь, дна не увидишь. Нырнёшь, и до дна не достанешь. Когда ещё языческие боги по земле ходили, омут был капризным, да игривым. Любил раньше он по земле гулять, то там вынырнет, то там появится. Отправится грибник в лес, в омут провалится, да пропадёт. Домой не возвращается. По его следам пойдут, да найдут его дня через два-три беспамятного. Он о себе ничего не знает, сказать не может. Или девица, в добра молодца влюблённого, за другого неожиданно окажется просватанной. Что ей делать? Вот узнает она, где ближайший омут, после которого люди беспамятными возвращаются. Ночкой темной пойдёт туда, да в омут упадёт, свою память ему отдавая.

— Что-то подобное я слышал... Кажется, кажется. Как же это звучало.

Глядя в чёрное окно дребезжащего трамвая, Аня неожиданно тихо напела:

Кинусь я в омут глубокий,

Память желая проклясть,

Чтоб твои синие очи

Мне не мешали дышать.

... На утро прибы?ли сваты?

Только нигде девы нет

К вечёру нашли у воды,

И жизни погас её свет.

Без памяти и без любви

Идёт она к алтарю.

И клятву она на крови

Приносит другому свою.

Смерть довольно кивнула, разве что свой взгляд на Ане задержала, будто не веря чему-то и снова заговорила.

— Всё верно. Именно так. Девицы глупые неразумные кидались в омут, отдавая ему свою память. Обратно возвращались, но долго не жили. Умирали быстро.

— Почему? — спросил Кирилл.

— Омут памяти отравляет людей, он для живых не предназначен, — старуха перевела взгляд на свои неожиданно молодые руки, без следа старческих морщин. — Омут нужен мёртвым, милок. Они входят в его воды, делают несколько глотков и оставляют в омуте свою память. Только так они могут пересечь порог смерти. После того, как их судьба решена, они делают снова несколько глотков из омута, и память возвращается. Только теперь она лишена даже тени эмоций.

— Зачем это надо? — спросил Кирилл, а затем по наитию сам же и догадался о правильном ответе. — Чтобы души не навредили себе, пытаясь вернуться в мир живых.

— Правильно, милок. Правильно. Душа за девять дней не всегда успевает понять, что её земная жизнь подошла к концу. И обратно рвётся. А мир живых не терпит мёртвых. И душа может не только себе навредить, но и раствориться, и стать призраком, и живых убить. Грех на себя несмываемый повесить. Поэтому этот омут памяти и нужен был. А потом уже другие узнали, что в омуте память всех мёртвых собирается. И всегда её можно изучить потом. Для этого другому мёртвому надо ступить в его воды.

— Аня? — повернулся Кирилл к девушке.

Она кивнул, не отрывая взгляда от пола и носков своих кроссовок.

— Да. Мы посмотрим память других, чтобы найти... всю цепочку. И займёт это... — Аня замолчала, съёжилась и придвинулась вплотную к Кириллу. Инстинктивно обняв ее за плечи, мужчина поднял голову и вздрогнул. Старуха Смерть придвинулась близко-близко, изучая девушку под рукой Кирилла внимательным взглядом. Потом усмехнулась и встала, подняв на руки странный кулёк, с которым вошла в трамвай.

— Пойду я, милок. Моя остановка уже. А ты, смотри. Ходи, да по сторонам посматривай. Ты чудак-человек. Не хотелось бы, чтобы ты по глупости ко мне на встречу отправился. А она, — узловатый палец уткнулся практически к самому носу Ани. — Мёртвая. Запомни это! Мёртвая!

Тихо стучали колеса, трамвай покачиваясь на ходу ехал к своей цели. А в голове у Кирилла вертелось, как в испорченном магнитофоне. Мёртвая. Мёртвая. Мёртвая.

...Чуть слышно плескалась о берег вода.

Над головой было тёмное небо. Изломанные ветви плакучих ив низко-низко опускались к омуту. И казалось, что вот-вот из переплетений ветвей донесётся тягучий низкий вой. Картинка соответствовала. И рожок месяца, запутавшийся в ветвях, и стелящийся у корней ив туман. И даже вода, чуть заметно дрожащая. Степной ковыль мерно покачивался, и белоснежное поле его макушек то низко пригибалось к земле, то снова выпрямлялось, словно стремилось к небу. Мир вокруг был тихим. Ни один звук не нарушал его мертвенного покоя. Даже когда под ногой Кирилла переломилась веточка, треска вокруг не раздалось.

А чтобы дозваться до Ани пришлось кричать во все горло, переборов смущение и представив себя фанатом на футбольном поле:

— Здесь всегда так тихо?!

Повернув голову и не сбавляя шага, девушка кивнула. Шагнула ближе, практически вплотную к Кириллу.

— Это место мёртвое. Здесь не поют птицы. Здесь не живут рыбы. Не цветут цветы. Здесь есть только мрак. Только холод и эта тишина. Ковыль, ивы, да омут. И даже голоса мёртвых начиная звучать, затиха...

На глазах Кирилла губы девушки шевелились, но ни слова не раздавалось вокруг. Власть мира мёртвых... По спине пробежали мурашки, раскатились ледяным горохом вдоль позвоночника, насыпались в ботинки. И каждый следующий шаг неожиданно сделать было все труднее и труднее.

Аня же шла вперёд легко, казалось, что подтолкни её, и она взлетит, а к ногам Кирилла как гири привязали. Мертво. Пусто. Холодно. И в какой-то момент мужчина остановился, не в силах сделать больше ни шага. Он крикнул вслед Ане, раз, второй, но девушка даже не обернулась, не сбилась с шага.

Она шла легко, все удаляясь и удаляясь. К омуту она подошла минуты через три, став маленькой фигуркой, присела около чёрной воды и опустила туда ладони.

— Живым на том берегу делать нечего, — шелестящий голос с электронно-тянущими нотками зазвучал сразу в голове Кирилла.

Мужчина повернулся быстрее, чем сам от себя ожидал. Пошарил взглядом вокруг и не сразу, но нашёл говорящего. Удобно устроившись на ветке спиной, уперев одну ногу в ствол, а другую свесив, дремал Адвокат мёртвых. Лицо его было закрыто газетой, обе руки скрещены на груди, но вся его поза дышала довольством и спокойствием.

— Ты!

— Не кричи, — поморщился адвокат. — Мне от высоких нот сразу исчезнуть хочется, а так, пока она ходит, я тебе компанию составлю.