| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Ни за что.
Я вытянула руку:
— Дайте меч.
Разбойники заулыбались и зашушукались. Должно быть, это действительно выглядело смешно: девчонка, явно тренировавшая мозги больше, чем мышцы, ответила на вызов опытного бойца. Лария злорадно ухмыльнулась. Она знала, что обладает всеми преимуществами.
— Не стоит этого делать, — ровно проговорил за моей спиной Свермир, глядя, как головорез по имени Грото идет ко мне со своими ножнами. — Джуффери, если Лария ранит девчонку, и на ней останутся шрамы, ты не сможешь ее даже продать...
— Значит, я продам младшую сестру Грото, — ухмыльнулась женщина.
Головорез на мгновение замер на полпути. Насупился, но промолчал и протянул мне свой меч. Я лишь раз в жизни держала в руках настоящее оружие. Но теперь отступать было некуда. Или я умру в бою, или стану рабыней во Вьерене. Третьего не дано.
Я сделала реверанс, как меня учила госпожа Ривилл — одна из учителей по фехтованию. И рассмешила головорезов. И пока Лария корчилась от хохота, я атаковала. От неожиданности она едва успела отбить мой неумелый удар. Надо ли говорить, что мой выпад разозлил ее не на шутку?
Неуклюже уклоняясь от ударов Ларии, я не переставала удивляться тому, как сильно отличается учебный бой от настоящего. И даже не тем, что во втором случае мне грозила смертельная опасность. Было неудобно и тяжело. Я очень быстро начала уставать, в то время, как Ларья только разогревалась и кружила ястребом вокруг меня. По лицу тек пот, рубашка на спине намокла. Ко всему прочему я то и дело получала издевательские удары саблей плашмя — видимо, тетушка Джуффери велела не ранить меня. От этого было еще обиднее.
И в какой-то момент, когда силы были на исходе, я поднырнула под замах Ларии и царапнула ее по боку. Девица прижала рану, и когда отняла руку, я увидела кровь. Всего лишь царапина. Разбойница выглядела не менее удивленной, чем я. Мы обе понимали: это удача, ничего боле. Но Лария раздраконилась пуще прежнего.
— Лария, — в голосе тетушки Джуффери прозвучало предупреждение. — Помни, что это всего лишь проверка...
Но девица не слушала.
— Тварь... — прошипела она. — Горгулья дочь! Надо было зарезать тебя, как свинью, которая тебя везла!
Так это она... А я-то грешила на Грото. А, впрочем, какая разница? Один другого не лучше.
— Ты непременно ответишь за его смерть, — произнесла я заученную фразу.
Кажется, именно так говорили книжные персонажи, мстившие за кого-то. Кереан, так звали извозчика, не был мне дорог. Я и не знала его до нашего путешествия. Но наставницы говорили, он достойный человек, а их мнению я доверяла безоговорочно. В Вафали-рейн у него остались жена и две дочки. Он носил на шее деревянные подвески, которые они ему сами вырезали. Золотые руки у девчонок. Они не заслужили того, чтобы так рано лишиться отца.
Разве у меня не было повода отомстить и наказать ее? Хохочущую в голос Ларию, убившую чужого отца и мужа? Просто так, ради забавы...
Наверное, в тот момент во мне что-то сломалось. Надломилась черта, разграничивавшая в мировоззрении абсолютное добро и зло. Я перестала делить мир и людей на черное и белое, как это свойственно юным возвышенным девам. Мне вдруг стало совершенно ясно, что не только жизнь, но и моя смерть больше ничего не значит. Над моим телом надругаются, а потом скормят его волкам и воронам. От Вильгельмины-у которой-много-имен не останется даже воспоминаний. Как не осталось от Кереана. Вряд ли разбойники отдали мертвому торговцу дань уважения. Скорее всего, они закопали его где-то в лесу или скормили диким животным.
Во мне закипала ярость. Это все она виновата. Она остановила повозку. Она убила Кереана. По ее вине моя жизнь превращается в кошмар наяву. Из-за нее мне придется пролить кровь. Так пусть она будет принадлежать этой вздорной девице.
Я ни на мгновение не задумалась о том, кем стану сама, если убью Ларию. Настолько мне хотелось тогда ее смерти. До слепоты.
— У тебя красивые глаза, — сказала я, не узнавая собственный голос. — Я сделаю из них подвеску, когда ты умрешь.
Лария замерла. Ей почему-то расхотелось смеяться. Остальным головорезам — тоже. И тогда я напала. Крохотный опыт компенсировался яростью, обидой и желанием стереть улыбку Ларии с ее вульгарно раскрашенного лица.
Навсегда.
— Лария! — вскрикнула тетушка Джуффери.
Но что могла сделать девица? Ведь это не она атаковала на этот раз. А я.
— Грото! Свермир! Валрик! Кто-нибудь, остановите их! — прыгала вокруг нас тетушка.
Но никто не решался подойти. Разбойничья свора выстроилась в круг. И тут я поняла, что кроме самой тетушки Джуффери никто не беспокоится о том, что прольется кровь. Наоборот. Разбойники, как стая голодных собак, замерли, рыча и скалясь, в ожидании пиршества.
— Бей ее, Лария! — крикнул кто-то из толпы, и получил ботинком по лбу от тетушки.
— Горгулья дочь! Смерть горгулье!
Теперь Лария билась в полную силу. Она порезала мою рубашку, отхватила кусок косы. Не раз лезвие пролетало перед самым моим носом, и в конце концов разбойница добилась своего: оставила глубокий порез на моей щеке. Я схватилась за лицо и взвыла от непривычной резкой боли. Исход этого безумного поединка был предрешен. Лария выбила из моей руки чужой меч. Но, очевидно, в тот день сама Дафина, синеглазая богиня удачи, поцеловала меня. Потому что, когда я вновь чудом увернулась от удара, который должен был, кажется, рассечь меня напополам, девица подалась вперед, и я воткнула ей в бедро извлеченный из-за пазухи отравленный нож.
Разбойники притихли. Я смотрела, как Лария падает и корчится на земле, и мне было почти жаль ее.
— Убей... — прошипел Грото, с безумной усмешкой глядя на меня, и остальные, к изумлению, моему и тетушки Джуффери, поддержали его.
— Убей, убей, убей!..
Хотела ли я этого? О, нет. Отобрать чужую жизнь... Кто я такая, чтобы решать, кому жить, а кому умирать? Но какая-то порочная часть меня вопила, что лишь так, испачкав руки, я могла заслужить уважение своры. Так я смогу выжить среди этих ужасных людей. И если совсем недавно я хотела умереть, лишь бы не потерять себя, то теперь понимала: до тех пор, пока есть надежда, хотя бы самая крохотная, на то, что я смогу выбраться из этой западни, я буду жить. Я должна. И я сделаю все, чтобы выжить.
Я подобрала меч и медленно подошла к Ларии. Она смотрела на меня в ужасе. Она слабела на глазах: яд начинал действовать. И самое чудовищное, мне совсем не хотелось облегчать ее страдания. И чтобы не дать слабину, я вновь и вновь попеременно вызывала в памяти лицо ренора Кереана и отца.
Я вонзила меч в жестокое сердце Ларии, когда она уже одной ногой была в могиле. У меня дрожали руки, и ком подступал к горлу. Но я сделала то, что тогда казалось мне правильным.
Так я впервые убила человека. И это навсегда изменило мою жизнь. Я перестала ощущать себя ребенком. А заодно, и леди.
Я сделала первый шаг на тропу, с которой если и возвращаются, то лишь для того, чтобы вместе с погребальным костром вознестись в лучший из миров.
Сдаться проще всего. Но я — Вильгельмина Эльмьери дель Асквель. Я буду бороться. За себя и то, что мне дорого. За прежнюю жизнь. Хотя я понимала: после того, что случилось, в одночасье между моим прошлым и настоящим образовалась зияющая чернотой пропасть.
Глава 3
Пир на костях
То, что кажется добрым одному человеку, другому представляется злом.
И нет в этом мире ничего совершенного, нет ни совершенно белого, ни совершенно черного.
Люди и все, что с ними связано, сероватого оттенка.
Вирджиния Эндрюс
Остаток того дня прошел, как в тумане. Мне все казалось, что я так и еду в повозке на пути в Вирру, сплю и вижу кошмарный сон. Я вот-вот проснусь и увижу красивейшую из земель Иниармарии. Вольную Деньшу, где на лугах с сочной зеленой травой пасутся коровы и козы, где нет конца и края пшеничным полям, и где леса полны самых разных существ. Там русалки плещутся в укрытых в дремучих чащах озерах. В избушках живут дикие ведьмы, чья магия неподвластна колдунам, годами протиравшим мантии во всевозможных академиях. А еще там лешие и водяные. Страна, где на каждом шагу сказка.
Но я не просыпалась.
Тетушка Джуффери гневалась на меня. Свермир долго говорил с ней, прежде, чем отвести меня обратно в лагерь. И когда мы вернулись, он не отходил от меня ни на шаг. Меня такое соседство не радовало.
Ларию принесли в лагерь. Женщины общины, испепеляя меня ненавидящими взглядами, начали складывать для нее погребальный костер. Мне бросили горбушку хлеба, которую я от волнения проглотила, едва прожевав. После чего усадили рядом с горящим костром, поставили напротив грязное ведро, котел и мешок картошки. Ее было столько, что хватило бы накормить всю свору.
И я взяла в руки нож и начала чистить. Я! Картошку! Голыми руками! Оказалось, это целое искусство, мне непостижимое. Я дважды порезалась. Еще до полудня у меня затекла спина. А когда тетушка Джуффери, проходя мимо, увидела, что очисток в два раза больше, чем картошки, она еще и наказала меня, оставив без обеда.
К ночи тело разбойницы должно было обратиться в пепел, чтобы душа как можно скорее вознеслась в лучший из миров. Если же не сделать этого вовремя, душа может покинуть тело еще на земле и не сумеет отыскать дорогу в иной мир. Она будет скитаться по свету, и не найдет покоя.
Люди — существа странные. Им только дай повод, они устроят пир. И чья-то смерть — это тоже повод. Я уже чувствовала перемену в настроении своры. Они не скорбели, а предвкушали веселье.
Пока руки у меня были заняты, я ни на мгновение не переставала думать о доме. Где-то глубоко внутри еще жила надежда, что сестры Ли"вэй хватятся меня, когда отчаются дождаться весточки из Деньши. Я обещала, что буду слать письма. Одно — когда пересеку границу Вафали-рейн, второе — по прибытии в столицу Деньши — Цветосад, третье — из Вирры. Я отправила только одно. И когда наставницы узнают, что мы поехали через порочный Вьерен... Ох, будет шума...
Женщины хлопотали вокруг Ларии. С нее бережно сняли доспехи и надели чистое голубое шелковое платье. Воздушное, струящееся, с белыми кружевами. Его невозможно было не узнать. Это было платье из моего сундука, который, разумеется, вмиг распотрошили, а содержимое растащили. Мое любимое платье. Отец подарил мне его на шестнадцатилетние. Оно идеально. Странно, что разбойники хотят сжечь его вместе с телом Ларии.
Я одернула себя. Глупо и малодушно горевать о платье в такой ситуации. Тут бы самой уцелеть.
К вечеру разожгли костры и начали готовить еду. От пьянящего аромата жареного мяса свело желудок. Когда мешок картошки был побежден, для меня нашлось другое, еще менее приятное занятие — чистить горшки, которые использовали женщины общины для отходов и смешивания специй и трав.
И лишь когда совсем стемнело, и на небе взошла луна, свора оставила все дела, и собралась вокруг погребального костра. Меня близко не подпускали, но и издалека я видела непривычно спокойную, умиротворенную Ларию. Мое платье удивительно ей шло. И лишь когда с разбойницы смыли обилие краски, я увидела, какая она была красавица.
Разбойники долго молчали. Не было ни плакальщиц, без которых не обходились ни одни похороны в Вафали-рейн, ни цветов, ни слез. Каждый думал о своем. Потом тетушка Джуффери тяжело поднялась, держась за поясницу, и, откашлявшись, сказала:
— Я говорить красиво не умею. Не из благородных я, — ядовитые взгляды, словно осиные жала, впились в меня. — Потому... покойся с миром, дочь моя. Пусть в лучшем мире ты найдешь покой. И много золота!
— Да! — подхватила свора.
Я стояла, ошеломленная. Хотелось надеяться, что "дочь" — это всего лишь набор букв, отражающий отношение тетушки к Ларии. Она ведь — не настоящая ее дочь, правда?
Мне становилось не по себе. Что-то здесь было не так. Будь я на месте тетушки Джуффери, ни за что не оставила бы то, что случилось в лесу, без последствий. Они схватили меня. Не тронули. Отказались от выкупа. И не отпускают. Зачем я им? Благородная девица из Вафали-рейн, которой известно о традициях народов далекой северной Гевронии больше, чем о выживании в лесах с оружием в руках.
И если вначале происходящее казалось мне правильным, то сейчас начали появляться вопросы.
— Ты! — крикнул Грото, тыча в меня пальцем. — Да, ты! Иди сюда!
Нащупав под рубашкой нож, который у меня почему-то не отобрали после схватки с Ларией, я нерешительно подошла к головорезу. Тетушка Джуффери, стоявшая рядом, одарила меня презрительным взглядом.
— Ты говорила, петь умеешь, — сказал Грото. — Пой.
— Что? — растерялась я.
— Пой, тебе говорят! — повторил головорез. — Что, язык проглотила? Только не очень заунывное. Лиро! Играй!
Я взглянула на худощавого парня, державшего в руках гитару, думая о том, какая песня была бы уместна в тот момент.
— "Иш витриан", — сказала я, не надеясь, что он меня поймет. — "Об ушедших". Рейнскую за...
— Я понял, — кивнул музыкант, не дав мне договорить, и тронул струны.
Я закрыла глаза и запела. Протяжно, жалостливо. Голос, поначалу тихий, окреп, и песня полилась из меня вместе с непрошенными слезами. Я пела душой. Истерзанной, придушенной, но все еще желавшей жить. Мне хотелось кричать от переполнявших эмоций и рвавшегося изнутри отчаяния. Хотелось сбежать от этих мерзких лиц подальше, в прошлое, и все изменить. Не ехать треклятой вьеренской дорогой. Не видеть чужой смерти. Не становиться убийцей.
Я вдруг открыла глаза, и встретилась взглядом со Свермиром. Он глядел не на Ларию. На меня. Было в этом человеке... что-то дикое. Нутром чуяла. Он замышлял недоброе, хотя зачем-то создавал видимость, что помогает мне. Спас от позорной участи, не позволил меня продать. В нем не было благородство. Это маска. Осталось только понять, зачем он ее надевает.
И в этот момент тетушка Джуффери подожгла факел и подошла к погребальному костру. Она лишь на мгновение задержала взгляд на почти счастливом лице покойной Ларии. А потом огонь обнял ее.
Свора затихла. А я все пела. Не только о Ларии. О себе, ушедшей куда-то за горизонт вместе с душой мертвой разбойницы.
* * *
Не дожидаясь, когда догорит погребальный костер, свора окунулась с головой в безудержное веселье. Рекой полилось краденое вино, сидр и даже лечебные настойки на травах, которые я везла в Вирру в подарок тамошним мудрецам от наставниц. Не брезговали ничем. И ничего не стеснялись. Женщины танцевали босые вокруг самого большого костра, скидывая одежду, которая казалась им лишней. И чем дальше, тем жарче становились эти танцы, тем раскованнее были движения. Мужчины и женщины слились в один большой клубок. Они чувствовали друг друга, внезапно став единым целым.
О Ларии, похоже, никто уже не вспоминал.
Я сидела поодаль, стараясь не привлекать внимания. Меньше всего оно мне было тогда нужно. За день я так изголодалась, что пережаренное мясо, которое удалось умыкнуть прямо из-под носа у одной из женщин, показалось мне настоящим деликатесом. Смакуя каждый кусочек, я все больше проникалась сочувствием к попрошайкам, воровавшим на рынке. Это все голод. Он выгоняет их из опостылевших лачуг. Он толкает на путь, который обсуждают и осуждают те, у кого каждый день на столе горячая еда.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
