Я Путешествую по Ночам

Тем не менее, паукообразное создание растерянно моргнуло и упало, оглушенное. Лоусон успел подобрать дерринджер, но когтистая лапа твари перехватила руку с оружием быстрее, чем удалось снова нажать на курок. Рука Лоусона была зажата в сильнейшей хватке, его тело все еще не повиновалось ему, когда его снова подняли в воздух. С трудом извернувшись, он, вложив всю возможную силу в атаку, вновь врезался кулаком освобожденной руки в перекроенное лицо этого отпрыска Дьявола.

Этого было недостаточно.

Хотя Лоусон и сам был созданием ночи, и некоторые могли бы назвать — и, разумеется, назвали бы — его монстром, он все еще был в достаточной степени человеком, чтобы иметь органы и кости, которые можно было разорвать и сломать. Разумеется, так просто — сбросив с крыши — его не убить, но боль будет мучительной, и до полного восстановления какое-то время он будет ослаблен и почти беспомощен. Да, такое создание тяжело убить, но назвать его неуязвимым было бы большим преувеличением.

Лоусон чувствовал, как когтистые лапы сжимают его тело, и в позвонках начинает звучать ужасающе хрустящая музыка. В ребрах и груди нарастало давление. Пришлось набрать полные легкие горячего воздуха и задержать дыхание — только это он мог противопоставить в качестве защиты от черных сдавливающих клешней, однако скоро и этого будет недостаточно.

Тем временем изуродованная голова снова дернулась. Клыки жадно ухватили воздух, стремясь дотянуться до горла жертвы. Лоусон пнул монстра в место, которое полагал его солнечным сплетением с силой, которая запросто могла опрокинуть экипаж, пресекая намерение существа испить не причитающихся ему жизненных соков. Паукообразный человек попятился к краю крыши над Дюмейн-Стрит, покачнулся, но не упал, продолжая удерживать свою добычу.

Лоусон нанес второй удар в то же место, словно врезаясь ногой в кусок бетона. Они танцевали свой смертельный танец на крыше, угрожающе подаваясь вперед и опасливо пятясь назад, в шестидесяти футах над круговым перекрестком. Лоусон вдруг почувствовал, что японская бутылка в его кармане треснула и раскололась от давления. Жидкость растеклась. Вместе с тем треснули и кости ребер под нечеловеческим натиском, выбив из Лоусона приглушенный стон.

Запах крови из разбитой бутылки был куда более пьянящим, чем запах священного ладана, он сбил паукообразного монстра с толку, существо моргнуло, и его хватка, блокирующая руку с оружием, ослабла. Лоусон не стал терять времени: стиснув зубы от боли, он высвободил руку, взвел дерринджер, прицелился прямо в темный лоб твари и спустил курок.

Голова существа вдруг дернулась назад, челюсти его открылись, и острые вампирские клыки предстали во всей своей красе. Но Тревор Лоусон понимал, что эти зубы больше не испробуют ни крови, ни ихора — никогда.

А паукообразный, похоже, не понял этого до конца. Его сила все еще не угасла, узкие глаза, пылающие красным адским огнем, безотрывно смотрели на Лоусона со странной смесью насмешки и ненависти. Затем он начал преобразовываться снова: лицо раздулось сильнее, два глаза слились в один и почернели, как умирающая комета. Открытый рот ахнул, клыки начали приобретать оттенок золы.

Хватка шпиона ослабла достаточно, чтобы Лоусон, наконец, смог окончательно освободиться от нее. Сломанные кости болели зверски, но сейчас, в пылу схватки, пока враг был еще жив, боль пряталась где-то в дальнем уголке сознания. Он соскочил на крышу, тут же подумав, что те, кто живет на верхнем этаже, вероятно, думают, что над их потолком состоялся парад.

Лоусон добрался до самой вершины крыши, где позволил себе присесть и посмотреть за тем, как извивается в предсмертных судорогах тело существа, принимая свои мучительные предсмертные метаморфозы. Кости твари трескались, как глиняная посуда.

Болезненного вида полоса разошедшейся кожи пересекла чернильно-черную грудь, и из недр страшного тела заструился пульсирующий красный жар, похожий на проблеск за железными воротами Ада. Монстр попытался зажать рану на груди своими клешнями, единственный глаз рассеянно смотрел по сторонам, пытаясь понять, что происходит. Левая лапа постепенно превратилась в горстку серого пепла, глаз окончательно затянула тьма.

С пронзительным визгом, который не мог принадлежать ни одному живому существу, рассыпающееся паукообразное создание потянулось к Лоусону, словно желало получить свой последний кусочек мести, но его членистые ноги предали его и подломились.

Лоусон бесстрастно ударил умирающую тварь, которая ползком почти добралась до него, в треснувшую грудь. Умирающий шпион отшатнулся назад даже не на один, а на два неловких шага, а затем, не сумев сохранить равновесие и уцепиться за воздух, рухнул вниз на камни Дюмейн-Стрит, распадаясь в прах. Уродливый серый ком свалился на дорогу, и все, что останется утренним уборщикам, это хмуриться и гадать, откуда здесь могло оказаться столько пепла и почему среди него лежит два черных носка...

Лоусон наполнил легкие несколькими осторожными вдохами, стараясь восстановить их функцию после жуткого давления. Сломанные кости отозвались резкой болью, заставившей лицо мучительно покривиться.

Несколько секунд ушло на то, чтобы чуть прийти в себя.

Опустошенный дерринджер Лоусон убрал обратно во внутренний карман, а из другого извлек очередную сигару, которая оказалась переломленной пополам. Окончательно разорвав ее на две части, он выбросил ненужную половину, а 'выжившую' поджег от спички.

Некоторое время он сидел, пуская дымовые кольца, стараясь дышать неглубоко, и слушая, как воют собаки, словно безуспешно пытаясь повторить жуткий крик паукообразного существа. Лоусон решил, что, пожалуй, не станет сидеть здесь слишком долго. В ближайшее время некоторые окна откроют любопытные хозяева комнат и попытаются понять, откуда шли звуки борьбы. Настало время спускаться и уходить в тень, которая являлась его единственным домом вдали от настоящего.

Лоусон поднялся и прислушался к своим ощущениям. Грудь все еще чувствовала себя, как отбитый кусок мяса, мышцы на обоих плечах пульсировали болью, а реберные кости словно взрывались при каждом вдохе, но уже не настолько мучительно, как было в момент схватки, что также было хорошим знаком. Его кремовое пальто, так или иначе, после того, как разбилась японская бутылка, превратилось в сплошное кровавое бедствие, а ведь у портного на Ройал-Стрит он обошелся Лоусону в кругленькую сумму.

Проклятье, подумал он.

Ворчать ему не нравилось, но сейчас он готов был делать что угодно, лишь бы не концентрироваться на том факте, что этот член Темного Общества ему ранее не встречался, и никого, кто бы обладал подобными способностями, Лоусон никогда не видел. Тем не менее, эта мысль упрямо проскальзывала в сознание, заставляя его беспокойно ворочаться в попытках отстраниться от страшных фактов.

Нет, члены Темного Общества и раньше умели перевоплощаться, но чтобы так...

Лоусону не давал покоя вопрос, что позволило этим тварям так... далеко продвинуться в своем умении менять форму?

Так, с сигарой в зубах и с убранными клыками — ведь настоящий вампир-джентльмен не должен иметь привычки показывать зубы без повода — Лоусон сделал первый шаг, но чуть не упал от боли, которой отозвалось переломанное и избитое тело. Пришлось остановиться и сделать несколько лихорадочных вздохов, пока восстанавливалось помутившееся от боли зрение, а ноги переставали дрожать. Это заняло чуть меньше минуты.

Дальше пришлось озаботиться тем, чтобы найти удобный балкон и обеспечить себе наиболее простой и безопасный спуск вниз.

Он направился прочь отсюда, оставляя за собой клубы дыма, как если бы те были призраками прошлого, преследовавшими его память.

Глава третья

Когда Лоусон достиг деревянных ворот, на которых был вырезан коленопреклоненный Иисус, его рот был полон крови. Кровь бежала по его подбородку, он старался очистить ее с помощью носового платка, но это было бесполезно.

Сила воли покидала его.

Это была битва, в которой он сражался долго и жестоко — каждый день своей проклятой жизни, но он знал, что эта битва — как битва при Шайло[7] — была обречена на поражение.

Ворота не были заперты, за ними виднелась каменная тропа, ведущая через сад. Сверчки стрекотали в траве, другие насекомые жужжали и тихо напевали свои песни в гуще крон деревьев. Это было местом мира... но в той части души Тревора Лоусона, что еще принадлежала человеку, уже не осталось места для мира.

Он последовал за убегающей вперед тропой мимо белокаменной церкви с высоким шпилем и мимо колокольни, вскоре упершись в небольшой дом неподалеку. Подойдя к его старому крыльцу, бережно укрытому тенью, Лоусон дернул за шнур, заставивший звонкий колокольчик по ту сторону двери нежно запеть.

Он ждал, чувствуя запах крови, окрашивающей его. Желудок сжался в тугой узел, но вены при этом ликовали.

Через несколько мгновений в окнах дома показался перемещающийся теплый свет огня, и фигура в темно-синей рясе, подпоясанной красным шнуром, появилась на пороге. Человек держал в руках подсвечник с парой свечей, свет которых выхватил из тени лицо Лоусона, отмеченное печатью насилия и жестокости.

— Ох... — вздохнул пожилой мужчина, болезненно нахмурившись. Его волосы казались белым облаком, лицо усеивали глубокие морщины, а широкий квадратный подбородок и величественный нос наводили на мысль о том, как хорош Господь в качестве скульптора, раз мог соорудить из плоти столь благородное создание. — Подозреваю, что это не коровья кровь, так ведь?

Лоусон сумел лишь покачать головой, ненавидя себя за то, что сделал.

— Заходи, — вздохнув, пригласил старик. — И старайся не закапать мне весь пол.

— Она почти засохла... — бесцветно отозвался Лоусон, переступая порог. Дверь закрылась за ним, и перед глазами предстала уютная гостиная с несколькими мягкими креслами и коричневым диваном. Над камином висело белое Распятие, от одного вида которого начинало жечь глаза, поэтому Лоусон несколько раз моргнул и отвернулся. Похоже, и с этим дела становились все хуже.

— Ты, — обратился отец Джон Дейл со смесью осуждения и сочувствия. — Выглядишь ужасно.

Никакого комментария не последовало, и старик тяжело вздохнул.

— Что ж, мы тебя, конечно, приведем в порядок, но... о, Господи, твое пальто! Оно безнадежно испорчено. Могу ли я спросить... кто обеспечил тебя обедом сегодня?

Лоусон снял свою шляпу и нервно пробежался рукой по своим чуть растрепанным светлым волосам. Он чувствовал себя столетним старцем, хотя на деле ему было пятьдесят один, а на внешность никто не дал бы ему больше тридцати. Этим награждает новая жизнь — внешний облик сохраняет те черты, которые были у тебя перед перерождением, а Лоусону тогда было двадцать семь.

— На Дофин-Стрит лежал один пьяница, — голос его был упавшим и сокрушенным, взгляд уткнулся в гладкие половицы. — Среднего возраста. Он... спал. Я хотел просто пройти мимо, я пытался!

— Но не слишком успешно, как я погляжу, — отец Дейл оценивающе посмотрел на него, отставив подсвечник на небольшой столик.

Крыть было нечем, и болезненно-отеческое осуждение старика было совершенно справедливо и понятно.

— Нет. Не слишком, — Лоусон повесил свою шляпу на настенный крюк, взгляд его сделался отстраненным и каменным. — Он просто... был там, и он пах бурбоном и дымом. Его кровь была такой свежей. Проклятье! Я старался пройти мимо, клянусь, но...

— Я знаю, — был ответ. Священник и вправду знал.

Кулаки Лоусона отчаянно сжались, а взгляд с мольбой метнулся к святому отцу.

— Да, я почти убил его. Я не понимал, что делаю. Схватил его, утащил в укромное место и выпил его почти досуха, потому что только так живут твари, вроде меня. Такова моя история, не так ли? Она не могла быть иной...

— Твоя история такова, когда Тьма берет верх над тобой, мой друг. Но в твоей власти написать новую.

— Красными чернилами? — по лицу Лоусона пробежала нервная кровавая усмешка, которая могла бы напугать любого в Новом Орлеане, но отец Дейл слишком хорошо его знал. Он поддерживал его, как только мог, потому что, несмотря на свою богопротивную природу, часть отчаявшейся человеческой души Тревора Лоусона все еще тянулась к стороне ангелов и Господа.

— Со временем эти чернила станут синими. И ты станешь писать обыкновенным способом, а не... таким.

Священник взмахнул своей рукой, от возраста покрывшейся пигментными пятнами, перед собственным ртом, делая акцент на области глаз и зубов, которые у него были совершенно нормальными. Человеческими.

— Иди в ванную, приведи себя в порядок.

...Когда дело было сделано, и остатки крови исчезли с лица, отец Дейл заставил своего гостя снять пальто и рубашку, после чего отдал ему одну из своих рубашек цвета индиго. После священник повел Лоусона обратно в гостиную, налил ему стакан Медока, а затем, чуть задумавшись, решил налить и себе.

Лоусон устало и осторожно, стараясь не потревожить еще не восстановившееся от травм тело, опустился в кресло, вспоминая первый раз, когда он постучался в дверь этого человека около двух лет назад примерно в таком же кровавом образе. Но в тот раз он пришел, чтобы пасть к ногам святого отца и слезно молить о прощении.

Священник внял истории обращенного вампира и помолился не только о прощении его бессмертной души, но и о том, чтобы Господь даровал ему силу. Так началась их дружба — даже, в каком-то смысле, сотрудничество — когда отец Дейл стал связным Лоусона в мире дневного времени, стал поддерживать его в минуты скорби, подобные этой, и помогал не потерять надежду, что когда-нибудь его подопечный сумеет сбросить эту тяжкую ношу и найти свой путь назад, к солнцу.

Но, чтобы сделать это, Лоусон должен был найти и убить женщину-вампира, которую знал под именем Ла-Руж. Он уже не раз выходил на ее след и думал, что победа близка, но в самый последний момент она ускользала. Слишком много неудач в поисках не раз заставляли Лоусона опустить руки, но отец Дейл не позволял ему отступиться и сдаться. В минуты, когда человечность засыпала в нем, священник напоминал, что смерть демона ночи по имени Ла-Руж может положить конец страданиям. А ведь ее защищало Темное Общество, считая эту бестию своей бессмертной и прекрасной Королевой.

— Кристиан Мельхиор, — сказал Лоусон после нескольких глотков Медока. — Один из них. Кем бы он ни был, он знает меня. Он держит в плену юную девушку — Еву Кингсли — в некоем городке под названием Ноктюрн. Темное Общество похитило ее и хочет, чтобы я доставил выкуп в их логово.

— Без сомнения, это западня, — усиленно скрывая беспокойство, кивнул священник, располагаясь напротив своего посетителя, и тот невесело усмехнулся, повторив:

— Без сомнения.

— Итак... тогда давай с самого начала и подробно. Расскажи об этом новом деле.

* * *

— Я должен туда поехать. Должен вмешаться в это... пока не знаю, во что именно, но... я должен, — Лоусон сделал очередной глоток из своего стакана. Это, конечно, не было для него эликсиром жизни, но в целом послужило весьма сносной заменой, как те бутылки коровьей крови, которые отец Дейл приносил ему с бойни, что располагалась через реку. Тамошнему управляющему священник сказал, что это для религиозных целей, и эта наживка была проглочена легко и без сопротивления. Никто не задавал вопросов: за кровь заплатили, и она была отдана.