Полет ворона

Взмахом палочки вызываю иллюзию перед собой и начинаю разодевать ее в иллюзорные же платья...

Хорошо, я у Ланки видела журналы мод.

* * *

Следующие дни проходят в полной чехарде. Я пишу письмо Лане, рассказываю, как прибыли. Смеяться она будет долго, да...

Учиться нас отправляют с седьмым, последним, курсом. Чтобы не было столпотворения, нас делят на четыре части и отправляют с четырьмя разными факультетами. Я (слава Перуну) попадаю в группу с "воронами". Сюда же попадает Вацлав Зелинский и Антеро Ильвес. И пять француженок. Хорошо, не Крам.

Француженки стреляют в мою сторону глазами чаще, чем в сторону парней. Ну, в принципе, это понятно. Про нашу школу какие только слухи не ходят. Особенно популярен слух, что в нашей школе не учатся девушки. Увы, это неправда. Девушки есть, хоть их и вполовину меньше, чем парней. Не все могут потянуть учебу в лучшей школе, не побоюсь сказать, мира.

— Меня зовут Флёр, — говорит вдруг одна из них по-английски, протягивая мне руку. — Флёр Делакур.

— Гаврана Перунович, — представляюсь в ответ, с трудом понимая ее произношение. Грассирующее "р" в английских словах делает их едва различимыми. — Можно просто Врана.

— Мое имя означает "цветок", — улыбается француженка. — А твое?

— "Ворон", — отвечаю.

— "Ворон"? — недоуменно хлопает глазами блондинка. — А...

— Это красивая и гордая птица, — смотрю на француженку. — Она сопровождает одного из славянских богов, Перуна.

— А... хорошее имя, — лепечет Флёр. — Тебе подходит.

— А меня и назвали так, потому что у меня волос черный и нос длинный, — фыркаю, разряжая обстановку. — Папа, как увидел, сразу сказал: "Это девочка-ворон!" И фамилия у меня соответствующая — переводится как Перунова.

Француженка фыркает, улыбается.

Первым уроком у нас Трансфигурация. Ведет ее та самая профессор МакГонагалл. Но если своим ученикам она дает что-то практическое, то нам раздает список вопросов, на которые нужно ответить.

Пробегаю его глазами.

"1. Перечислите пять Законов Элементарной Трансфигурации Гампа.

2. Назовите заклинание, превращающее..."

И так далее пятьдесят шесть пунктов, из которых почти все — список заклинаний для шестого-седьмого класса.

Вздыхаю, беру перо и начинаю писать.

— Мы все, — говорит Антеро Ильвес через полчаса, предварительно поглядев на меня и Зелинского.

Брови тощей учительницы взлетают вверх.

— Уже?

— Ну да, — непонимающе смотрит Ильвес. — Это ж шестой класс.

— Шестой?

Ильвес морщится, переводя наши классы в местные курсы и исправляется.

— Второй-третий курс по-вашему.

— Так, — приходит в себя профессор МакГонагалл. — А что вы проходили у себя?

— Трансфигурационные формулы Бейлиша-Вронского, — говорит Ильвес. — И составляли таблицы, где исследовали зависимость процесса трансфигурации от материала, из которого изготовлен какой-либо предмет, изменяя соответствующий коэффициент. У меня был гранитный булыжник.

— У меня деревянный брусок, — отзывается Зелинский.

— А у меня кусок льда, — хмурюсь.

— Погодите... — профессор снимает остроконечную шляпу, затем надевает ее обратно. — Бейлиш-Вронский?!

— Ага, — кивает Ильвес.

— Это же уровень Академии!

— Возможно, — пожимает плечами Зелинский. — Мы не в курсе.

МакГонагалл хмурится, затем кивает.

— Я поговорю с вашим директором насчет вашей программы.

Бедный, бедный дядя Игорь...

Шармбатонки смотрят на нас с затаенной завистью. Они едва добрались до десятого вопроса.

Зато на Травологии они тут же находят общий язык с профессором Стебль, которая, оказывается, знает французский. И тут же принимаются трещать с ней, не останавливаясь.

Мы же хмуро переглядываемся, глядя на выставленные перед нами горшки с чем-то синим и топорщащимся.

Не, такой дряни у нас не водится.

— А, мальчики! — опоминается профессор Стебль. — Подкормите-ка ползунчика драконьим навозом!

Стискиваю зубы, натягиваю лежащие рядом перчатки из драконьей кожи, зачерпываю горсть г..на из ближайшего ведра, щедро сыплю под стебель синей гадости.

— Ай, да кто же так делает! — подлетает ко мне учительница. — Вы что, синего ползуна не изучали?

— У нас такое не водится, — озвучивает мои мысли Зелинский. — А что это вообще?

Профессор споро вытрясает из моего горшка с ползуном излишки навоза и аккуратно берет из ведра щепотку.

— Это, мальчики, синий древовидный ползун, очень редкий. Водится на севере Шотландии. Был на грани вымирания, теперь вот у нас в теплицах.

Ее пальцы делают неглубокие ямки вокруг ползуна, засыпая туда понемногу удобрения.

— Вот, смотрите, как надо.

— Ну, и откуда нам было знать про вашего... синего древовидного ползуна? — мрачно говорит Ильвес. — Если он только у вас водится... Кстати, а чем он полезен?

— Эм... красивый он, дети, — говорит учительница. — Цветет красиво. Сам синий, а цветы красные...

— А его есть можно? — интересуюсь.

— Нет, деточка, ты что! — ахает профессор. — Он несъедобный! Не ядовитый, конечно, но... ну, как дерево он. Вы же деревяшки не жуете?

— Не жуем, — признается Ильвес. — Хотя некоторые... — многозначительно смотрит он на меня, напоминая, как во втором классе я, нервничая, отгрызла целый кусок от посоха.

Демонстрирую Антеро кулак.

— Так, мальчики! — поправляет грязными руками шапочку профессор, имея ввиду, похоже, и меня заодно. — Удобряйте ползунов, а мы пока с девочками обсудим...

Не дослушиваю. Вздыхаю, хватаю еще один горшок.

Ползун-ползун-ползунчик, я с тобой дружу... Цветочек синенький...

* * *

А еще, оказывается, в Хогвартсе учатся и после обеда. А я обрадовалась, что у нас прошло только два занятия, а потом позвали в Большой Зал, который у них выполняет роль и актового, и столовой.

После обеда у нас Зелья.

Зелья ведет хмурый человек с сальными волосами, одетый в плотную черную одежду, которого зовут "профессор Снейп". Он смотрит на меня каким-то изучающим взглядом, от которого мне делается не по себе.

Видимо, профессор МакГонагалл уже успела рассказать ему о наших "выдающихся познаниях", потому что вместо учебников и листиков с вопросами учитель Зелий устраивает нам перекрестный опрос.

И причем, скотина такая, тараторит на своем английском, словно мы все англичане. Зелинский едва улавливает половину смысла, что видно по его напряженному лицу, Ильвес вообще просто делает вид, что понимает. Одна я более-менее разбираюсь в словах профессора.

Дядя Игорь, я вас обожаю! Если бы не ваши беседы с отцом на английском, я бы...

Ну, а на каком языке еще разговаривать русскому и сербу, чтобы не помереть со смеху? Не, отец и крестный иногда говорили каждый на своем языке, но через пару предложений хватались за животы — уж очень забавно звучит русский язык для уха серба и наоборот. Чтобы не давиться каждый раз, они беседовали на английском, который что мой отец, что дядя Игорь знали преотлично. Отец выучил, живя и работая в Лондоне, крестный по той же самой причине.

Перекрестный опрос постепенно превращается в беседу меня и профессора Снейпа. Мы обсуждаем способы приготовления зелья от прыщей, затем переходим на рябиновую настойку, затем Феликс Фелицис, затем Зелье-сна-без-сновидений, затем...

В себя прихожу, когда звенит звонок, оповещающий о конце занятий. Мы с профессором Снейпом замираем на половине фразы, разбирая, чем можно заменить кровь двурога в Зелье против драконьей оспы.

— И вы все это проходили в школе, мисс...? — учитель склоняет голову набок, ожидая, когда я представлюсь.

— Перунович. Врана Перунович, — медленно выговариваю свое имя. — Ну... да, в общем. Только на Лечебном факультете больше проходят, а мы с "боевого"...

— Разберусь, свободны, — обрывает меня профессор Снейп.

Ну, хозяин — барин. Замолкаю, киваю на прощание.

* * *

После ужина Каркаров собирает нас в большой каюте.

— И чего вы устроили, хлопцы? — смотрит он на нас.

Переглядываемся.

Так. Я что-то пропустила?

Этот вопрос вижу на лицах остальных.

— А что случилось-то, Игорь Александрович? — осторожно спрашивает Меркушев, как старший по "должности".

— Вы случились, вундеркинды, — морщится Каркаров. — Меня все учителя сегодня затерзали во время ужина. Вы же программу местную опережаете. То, что вы в десятом-одиннадцатом проходите, эти тюхи проходят на первом курсе университетов их местных.

— А мы что можем поделать? — изумляется Руслан. — Как учили, так и знаем.

— Так, погодите, — в голову постепенно влезает какая-то мысль. — Если тут у выпускников уровень шестого класса, то... а как мы экзамены будем сдавать, Игорь Александрович? У нас выпускные в июне.

— Да, кстати, — гудят парни. — Как мы к экзаменам готовиться будем?

Директор жалобно на нас смотрит, затем закусывает губы.

— Придумаем что-нибудь. С Альбусом... в смысле, с директором Дамблдором подумаем.

— Будем надеяться, — бурчит Меркушев. — Не хочется в диплом трояков нахватать из-за этого гребаного Турнира. Я в Москве поступать хочу. Если с тройками домой приеду, стыда не оберусь. Родители ж на месте прикопают.

— Думаешь, тебя одного? — фыркает Андреев.

* * *

Учеба, однако, идет через пень-колоду. Половину, что мы должны изучать по программе, местные учителя наотрез отказываются нам объяснять. Спросите, как это возможно? А очень просто. Почти все из "отказанного" по классификации местного Министерства Магии относится к "Запрещенным Искусствам". Даже не Темным, а просто — Запрещенным.

Никогда не думала, что такое бывает.

— Ребята, — объясняет нам директор, когда мы налетаем на него, требуя объяснений, — здесь не так давно, всего лишь тринадцать лет назад, отгремела война. Не такая разрушительная, конечно, как Вторая Мировая или даже, — тут он переводит взгляд на меня, — югославский конфликт, но все же потрепавшая магов по самое "нехочу", ибо была война эта среди именно магов, и так и называется — Магическая война. Поэтому местное Министерство и параноит. Она не хочет повторения и появления очередных любителей Темных Искусств.

— А как нам учиться, Игорь Александрович? — прищуривается Меркушев. — Не, мы люди понимающие — обжегшись на молоке, на воду дуют, но экзамены-то нам сдавать. У нас по Артефакторике — укрепление артефактов кровью, а профессор МакГонагалл едва за сердце не схватилась, когда мы ей главу из учебника перевели. С профессором Снейпом было полегче, он на нас просто рявкнул, когда мы разбирали "Человеческие компоненты в зельях" и дошли до получаемых Темным способом. Но нас-то спрашивать будут, и никого волновать не будет, что мы в Англии баландались. На второй год оставаться?

Каркаров ничего не говорит, лишь жалобно моргает.

— Мне на следующий год девятнадцать исполняется, — хмуро признается Ильвес. — Как и Перунович. Если на второй год останемся, это ж... А в университет когда?

— Ребята... Я поговорю с директором Дамблдором, — произносит он через полминуты. — Обещаю.

* * *

Результаты нас не утешают. Игорь Александрович сообщает, что Дамблдор уперся рогами и не хочет, чтобы мы изучали то, что относится к Запрещенным Искусствам.

— И что нам делать? — мы растерянно переглядываемся.

— Сами учите, — хмурится директор. — Других вариантов нет. Как и практики тоже.

— Может, мы не в Хогвартсе будем заниматься тем, что здесь считают Запрещенным? — предлагает Меркушев.

— А какая разница? — фыркает Каркаров. — Англия везде одна.

— А домой уехать до первого Испытания? А потом приехать? — подает идею Зелинский.

— А магическую силу в аккумулятор ты мне написаешь? — язвительно отвечает вопросом на вопрос директор. — Или выложишь десять тысяч галеонов для оплаты услуг специального мага?

— Понял, не дурак... — чешет в голове Вацлав.

— ...дурак бы не понял, — саркастически фыркает Игорь Александрович.

— А если персональными порт-ключами? — высказываю я мысль.

— Перунович, это — Англия, — тоном, как для дебила, говорит крестный и обрисовывает жестами овал. — Англия, понимаешь? Это такой островок, посреди океана... А знаешь, где Восточная Европа? Правильно, на континенте. Причем не просто на континенте, а далеко на континенте. Межконтинентальный портключ будут заверять в здешнем Министерстве до морковкиного заговенья, а пятнадцать штук, да еще иностранцам... Это первое. Второе то, что портанешься ты в Мурманск, а до Дурмстранга вплавь отправишься? Корабль-то тут.

С каждым словом директора чувствую, как мое лицо заливает краска. К концу проникновенной речи я пунцовая, как свекла. Упоминание про корабль вообще заставляет едва ли не провалиться сквозь палубу.

— А если кто подумал про нелегальные, — обводит глазами Каркаров притихших парней, — то пусть сразу намагичивает их сразу до Азкабана. Ну, чтобы зря телодвижений не совершать, авроров здешних лишний раз не гонять.

Теперь краснеют уже парни.

* * *

Как ни крути, а в среду приходится бросать в кубок пергамент. Я долго думаю, кинуть ли пустой пергамент или же написать чье-либо имя, но решаю не рисковать и бросаю просто чистый листик.

— На что ты надеешься, ворона? — насмешливо интересуется у меня Крам, когда я отхожу от Кубка.

— Надеюсь, что выберут тебя, — говорю честно.

Крам недоуменно распахивает глаза.

— Я смотрела процент выживаемости в Турнире, — пожимаю плечами с самым невинным видом. — Последний раз он равнялся нулю. А Участников по кускам собирали. По ма-а-аленьким кускам, — развожу ладони сантиметров на десять.

— Дура, ворона, щас накаркаешь... — шипит Крам. — Убью...

— Хочешь дуэль до смерти? — склоняю голову и смотрю исподлобья. — А рискнешь ли?

— Никаких дуэлей! — вдруг раздается под ухом командный рявк Игоря Александровича. — Все дуэли отложить до возвращения в Дурмстранг! Это приказ!

— Так точно, — по-военному отвечают хором четырнадцать человек, автоматически встав по стойке "смирно". — Есть отложить дуэли!

— А еще смею напомнить, — тут голос Каркарова ощутимо леденеет, — до окончания школы — никаких дуэлей до смерти. Крам, тебе ясно?!

— Да, господин директор, — ровным голосом отвечает наша школьная знаменитость и бросает на меня такой взгляд, что мне хочется вытащить тот кусочек пергамента, который я зашвырнула в Кубок, и действительно написать там имя Виктора, увеличивая его шансы на избрание в два раза.

Так тебе было бы и надо, сволочь.

— Перунович?! — директор оборачивается ко мне.

— Так точно, отложить дуэли до смерти до окончания школы, — четко отвечаю.

— Молодец, — язвительно хмыкает Каркаров и уходит.

Кидаю на Крама уничижительный взгляд и ухожу в библиотеку.

Правда, в библиотеке посидеть мне не удается. Рядом возникает взъерошенная девочка с красно-желтым галстуком и подсаживается ко мне.

— Привет, — говорит она. — Я...

Имя ее я не разбираю.