Завоеватель Шамбалы - Reconstruction

"Черт возьми, электричество! — было первое, о чем подумал Хайдерих. — Она у него что, на электродвигателе?!"

Ибо он, зная, что вместо правой руки у его спутника протез, никогда не имел случая не то что коснуться его — даже просто рассмотреть вблизи. Так что строение и принцип действия он представлял себе весьма смутно. А сказать, что было любопытно — значит, ничего не сказать.

Кажется, Эдвард что-то сделал... кожу надорвал, что ли... Или она у него сама собой надорвалась?.. Точно! Она же у него сломалась! Отсюда, собственно говоря, и вспышки... Даже человек, не столь разбирающийся в механике, как Хайдерих, сообразил бы: если механизм искрит, стало быть, что-то с ним не в порядке.

Стиснув зубы, Хайдерих вскочил, хотя отбитый бок болел, ноги просто отказывались повиноваться, а рука онемела. То, что о нем забыли, отвлекшись на Эдварда, — это просто небывалое, невозможное везение, и надо воспользоваться им на всю катушку. Ясно же, что Эдвард с такой рукой — не боец.

Но что этот бесстрашный придурок собрался...

Ответ пришел быстро: Эдвард сделал какое-то яростное, конвульсивное движение пальцами, отчего искрение только усилилось, а потом схватил за локоть и резко дернул кожу на себя. Насколько мог видеть пораженный Хайдерих, та часть руки, что от запястья до локтя, оказалась теперь полуоторванной. И Эдвард сунул левую руку прямо в эту... механическую рану... и за что-то там дернул. После чего его рука совершенно видоизменилась.

Тогда все случилось слишком быстро, Хайдерих не смог понять, что произошло. Это уже потом, анализируя случившееся, он понял, что Эдвард привел в действие некий аварийный механизм, выпустивший наружу упрятанное внутрь руки лезвие. Раз это лезвие выпустилось, остатки протеза, уже ненужные, обрушились на землю коротким ливнем мелких деталей. А лезвие, которое оказалось на месте руки... Во-первых, оно почему-то было круглым, а во-вторых, оно дико взвыло и начало вращаться, как фреза.

И Эдвард прыгнул вперед.

...Хайдерих знал, что многие считали его мягким и добросердечным юношей. Сам он себя к таковым не причислял, прекрасно зная, сколько жестоких мыслей приходило ему в голову по ночам, и сколько всего он таил на совести. Скажем, за свои семнадцать лет ему довелось убить троих... нет, после сегодняшнего уже четверых... человек. И кто знает, когда удастся остановить этот страшный счет! С некоторых пор он не колебался, если требовалось нажать на курок. Но все равно предпочел бы не нажимать.

А Эдвард...

На самом деле Хайдерих очень мало знал о человеке, с которым, фактически, жил вместе уже полтора года. Если уж на то пошло, он даже не знал его национальности. Не принимать же всерьез его шуточки насчет "другого мира"! То, что Эдвард — швед, сам же Хайдерих и придумал. Но он несколько раз видел уже, как Эдвард дерется, и знал, что каждый раз это — весьма экспрессивно, но и обдуманно, на редкость расчетливо, даже тогда, казалось бы, когда парень совсем терял голову от ярости. И сейчас, даже в таких обстоятельствах, он своему пугающему обыкновению не изменил... чего Хайдерих от Эдварда, честно говоря, все-таки не ожидал.

Эта его пила вместо руки оказалась страшным оружием. И он применял ее с математической точностью. Хайдерих видел — он старался не убивать никого. Вместо этого Эдвард предпочитал оставлять их калеками, нанося глубокие резаные раны, которые заживут нескоро, если вообще заживут. Двигался он крайне быстро и ловко, даже притом, что равновесие его явно оказалось нарушенным. От выстрелов, которые все-таки умудрились сделать два перезарядивших пистолеты "офицера" — уворачивался... ну, более или менее. Кажется, один раз его все-таки задели (по крайней мере, Хайдериху так показалось), но вскользь.

И, минуты через две, когда обездвиживать стало уже окончательно некого, Эдвард, утирая левой рукой пот, крикнул:

— С тобой все в порядке?

— Не хуже, чем с тобой, — покачал головой Хайдерих, подходя к нему. — Тебя задели?..

— Царапина! — отмахнулся он. — Ты сильно ударился?.. Тебя так взрывом швырнуло... я думал — все.

— Взрывом?.. — Хайдерих удивленно покачал головой. — Так это был взрыв?.. А я, собственно, и не понял...

— Всегда так после драки, — хмыкнул Эдвард. — Ну ладно...

Он решительно схватил за воротник одного из валявшегося на земле военных — из тех, кто отделался всего лишь свернутой челюстью — и вздернул его вверх.

— Ну-ка, быстро отвечай, какого черта вам надо было на поезде?.. — крикнул Эдвард. — Зачем вам нужен я?.. И Хайдерих — зачем?!

— Не знаю... — прохрипел тот. — Откуда мне знать?.. Я выполнял приказ.

— Какой армии приказ, ты, мразь! — Эдвард вскинул правую руку таким образом, чтобы горе-вояка мог ее видеть. — Отвечай мне, быстро!

— Лучше сразу убей меня, мальчик, — пробормотал он. — Какая теперь разница...

— Ты думаешь, я буду тебя убивать?.. — лицо Эдвард исказилось совершенно сумасшедшей ухмыляющейся гримасой. — Нет, ты действительно так думаешь?.. Я ужасно не люблю убивать. Поэтому некоторые у меня живут неделями. Тут, конечно, нет подходящих условий... но несколько часов я тебе гарантирую.

Военный сглотнул... покосился на пилу... и начал говорить.

...Несколько позже, когда Эдвард и Хайдерих уже шли через лес, торопясь срезать путь до следующего населенного пункта, Хайдерих задал мучивший его вопрос:

— А ты действительно стал бы... пытать его?..

Эдвард покачал головой.

— У нас не было времени. Мы ведь не поубивали многих, только вырубили. Они начали бы приходить в себя. Техники у них нет, они ранены... но все равно это были бы дополнительные хлопоты. Кстати, если бы тот "сержант" Шульц подумал немного, он бы тоже это сообразил. К счастью, он был не в том состоянии, чтобы думать.

Этот ответ, однако, Хайдериха не удовлетворил.

— Ты говорил это с таким лицом... Скажи, а если бы время было?..

Эдвард замер на секунду... Повел плечами, словно стряхивая что-то, и на спине под рубашкой шевельнулись лопатки.

— Не исключено, — ответил он сухо.

Хайдерих помолчал немного, а потом сказал твердо:

— Я не знаю, какие у тебя на то причины...

— Не знаешь, так и не лезь, — коротко оборвал его Эдвард.

— Но я очень хотел бы, чтобы ты мне о них рассказал. Потому что я хочу тебе помочь.

— ...Это мятеж! — прохрипел военный (майор, судя по погонам) и вскинул пистолет. Наверное, он собирался стрелять. Но Альфонс оказался быстрее: он со всей силы двинул этого майора локтем по руке. Майор выронил пистолет из пальцев. Альфонс хлопнул в ладоши, присел, коснувшись руками пола — в то же мгновение пол вагона вспучился, выпустил длинные "языки", которые спеленали поверженных "мятежников". Или... не мятежников?.. Может быть, как раз мятежники — другие, те, что в штатском... те, что сидели в его купе...

— Мне все равно ребята, что это такое, мятеж или нет! — зло сказал Альфонс. — Мне даже все равно, на чьей вы стороне! Но я не позволю впутывать в это дело гражданских.

— Что случилось?.. — несколько встревоженных лиц высунулось из купе. Какая-то женщина закричала и все продолжала визжать на одной какой-то высокой ноте, кто-то кинулся суетиться рядом с подстреленной девушкой, словно ей что-то еще надо было в этой жизни. Альфонс старался в ту сторону не смотреть.

— Раненые есть? — крикнул он. — А алхимики?.. В вагоне есть алхимики?!

— Я занимался... в школе... — раздался неуверенный голос из толпы. — Так это ты, мальчик, все это здесь устроил?!

— На самом деле нет... Кто знает, что здесь творится?..

Спрашивать это было ошибкой, потому что все сразу же заговорили хором, а женщины подняли просто ужасающий гвалт. Альфонс не мог удержаться и не зажать руками уши

— Оставайтесь на своих местах, пожалуйста! Я пойду что-нибудь разузнаю! А вы, который из школы, присмотрите за пленниками!

Он выскочил в тамбур. Уже там Альфонсу пришла в голову мысль, что, возможно, не самая лучшая идея уходить из вагона, о котором подполковник Хоукай велела ему позаботиться, однако что он мог сделать, оставаясь там?.. И к тому же, еще надо было выяснить, что происходит! А вдруг подполковник и ее люди — на стороне мятежников? Вдруг он, Альфонс, сейчас дрался с настоящими военными?! Но... они убили девушку!

Мальчику снова захотелось схватиться за голову, но не потому, что его беспокоил шум, а потому, что все в один момент стало чрезвычайно сложным и запутанным. И соваться в это все, не разобравшись толком, было нельзя. А с другой стороны, как разбираться?..

"Что сделал бы брат?.. — спросил Альфонс сам себя. — Конечно, он всегда очень быстро принимал решения, не то, что я, но все-таки, что бы он сделал?"

Ответить на этот вопрос было до чрезвычайности просто.

"Трепещите, негодяи, — фыркнул Альфонс, распахивая люк на потолке тамбура (что было крайне неудобно сделать, потому что пришлось для этого залезть на дверь). — Я иду!"

При этом он старательно гнал от себя всякие мысли вроде того "Да я же всего только двенадцатилетний мальчишка в странном плаще!" Такого сорта упаднические настроения — это не в стиле Элриков.

...-Доложите обстановку! — Лиза Хоукай порывистым движением отерла кровь со лба, одновременно откидывая назад челку.

— Поезд почти уже весь наш! — Фьюри на секунду отвернулся от рации. — Они держат оборону в двух головных вагонах. И с 13 еще не все ясно!

Лизе не надо было объяснять, что 13 вагон — это как раз тот, где ехали они и где оставили Альфонса.

— Почему-то мне кажется, — сухо заметила она, — что там все в порядке.

Фьюри вздрогнул.

— Когда вы так говорите, подполковник, вы мне кое-кого напоминаете.

— Вполне возможно. Что докладывает Брэда?..

— Груз почти не поврежден, но некоторые ящики... а-а!

Это Фьюри выронил наушники, которые держал в руках, потому что недалеко по коридору послышался звон выбитого стекла.

— Смит! Лоренцо! — крикнула Лиза, обращаясь к двум охранникам за дверью переговорного пункта, понимая, со всей очевидностью, бесполезность этой меры: охранники, наверняка, услышали это не хуже нее и приняли меры. А если не приняли... ну, тогда уже и ее возглас не был бы в силах ничем помочь.

Короткие звуки борьбы — очень короткие, Лиза даже не успела среагировать — и за стеклом мелькнуло несколько синеватых вспышек. Картина, прекрасно знакомая ей!

Дверь распахнулась. На пороге стоял Альфонс, с печатью сильнейшего негодования на лице.

— Что это значит! — крикнул он. — Объясните мне, в чем дело?! Что за мятеж в поезде?! Вы подняли мятеж?!

— Мы? — Лиза приподняла бровь. — А даже если и так, что ты будешь делать, Альфонс? Ты уверен, что знаешь, с какой стороны правда? Если мы мятежники, ты уверен, что мы неправы?.. Если мятежники они, ты уверен, что неправы они?.. Ты не находишь, что официальные власти могут тоже ошибаться?

— Подполковник... — изумленно выговорил старший сержант Фьюри. Его удивленное круглое лицо так и говорило: "О господи, подполковник, нашли о чем, и главное, когда!" Лиза всегда недоумевала, как его занесло в армию. О да, он был представителем военной династии, да, она знала, что он был вынужден содержать мать и трех младших сестер после смерти отца... но ей всегда было интересно: неужели для этого нельзя было найти занятие менее опасное и более отвечающее его темпераменту?..

Альфонс упрямо подобрался, кулаки сжались. Лиза не была совсем уверена, что знает, о чем думает этот мальчишка. Разумеется, его демарш был глупостью чистой воды... но смелость, смелость восхищала. "И наверное, он пытается разыскать брата, — подумала она с резкой и совершенно неуместной, уж действительно, в этот момент жалостью. — Какой путь!" И еще подумала: "Они все — упрямые, глупые и смелые мальчишки с идеалами. Все до единого. Даже самые разумные и взрослые из них".

— Можешь успокоиться, Альфонс, — сказала она Элрику-младшему. — МЫ — не мятежники, если это тебя интересует. Мы, напротив, пытаемся охранить этот поезд. Но вот что я скажу. В Аместрис начинается кое-что очень плохое... и плохо будет тем, кто до сих пор этого не осознал.

Альфонс разжал кулаки, растерянно уставился на Лизу.

В ту же секунду она выхватила пистолет и выстрелила... в общем, разумеется, она целилась не в Альфонса, а всего лишь в дверной косяк рядом с ним. Но, как выяснилось, она чуть не попала в мальчика — потому что он уловил ее движение, и метнулся уворачиваться не влево, как инстинктивно действуют все правши, а вправо — очевидно, знал об этой особенности. К счастью, он еще и пригнулся, а то бы Хоукай в него непременно попала.

Еще он кинулся на нее вперед, рассчитывая выбить пистолет, но тут уже увернуться успела она.

— Идиот! — закричала она Альфонсу. — Ты в какую сторону отпрыгиваешь! Ты не в ту сторону отпрыгивай!

Альфонс стоял напротив нее, бледный и тяжело дыша.

— Так вы... не хотели меня убить?..

— Я просто пыталась преподать тебе урок, чтобы не расслаблялся! О господи, что за идиоты! Все трое!

— Ну, вы даете... — только и мог сказать Фьюри.

Наушники на полу между тем надрывались голосом Фармана:

— Старший сержант, поезд наш! Вы слышите, поезд наш! Что там у вас происходит? Почему не отвечаете? Подполковник! Подполковник Хоукай! Иду к вам!

— В-все в порядке, Фарман... — Фьюри наконец-то подобрал наушники. — Это так... своего рода, семейные дела.

Глава 4. Встреча вундеркиндов

Хайдерих ожидал, что теперь им очень трудно будет снова сесть на какой-нибудь поезд, и порядком волновался за Эдварда: все-таки тот был ранен, хотя изо всех старался этого не показывать. Хайдерих достаточно знал его, чтобы понимать: плохой знак, если Эдвард держится бодрее чем обычно. Однако, как ни странно, им довольно быстро удалось добраться до какой-то забытой богом — но не железнодорожниками — деревенской станции.

Платформа была тиха и пустынна, расписание поездов понуро жарилось на столбе. Из него явствовало, что они оказались необыкновенно везучи: поезд на Берлин прибывал через два часа.

— Ну вот, — преувеличенно бодро заявил Эдвард, — а ты волновался!

— Вы кто такие? — раздался сердитый оклик, и из маленького окошечка станции выглянул седобородый маленький и тощенький старичок. — Что вы тут делаете?

Хайдерих понял его на удивлении легко: старичок говорил по-итальянски.

— Мы просто путешественники, папаша! — Эдвард поднял левую руку, показывая, что ладонь его пуста. Правый рукав его пиджака безжизненно висел, скрывая остановившееся и ныне почти безопасное лезвие, да и сам пиджак, повалявшись в пыли, и запачкавшись кровью, выглядел не лучшим образом. И вообще, оба они, перепачканные после дороги через лес, усталые и побитые, мало походили на респектабельных путешественников.

— Кто это вас так, мальчики?.. — резво сменил тон служитель, бросив взгляд на Эдвардов рукав.

— Жизненные превратности, — почти весело ответил спутник Хайдериха на довольно чистом итальянском.

— Будь прокляты эти бандиты! — смотритель буквально выплюнул несколько выражений, которых Хайдерих не понял, но которые явно добавили колорита к его речи. — Ни проходу нет через леса, ни проезда! Даже на поезда нападают!

Эдвард и Хайдерих дипломатично промолчали.

— Вам что-нибудь надо, мальчики?.. — спросил смотритель дружелюбно. — Может, чем помочь?

Эдвард начал говорить что-то, вежливо отказываясь, но Хайдерих перебил его, на своем крайне ломаном итальянском попросив бинты и корпию, чтобы перевязать Эдварда.

— Ты с ума сошел! — прошипел Эдвард ему на ухо. — Зачем привлекать к себе внимание?!

— По-моему, мы и так привлекли его к себе достаточно, — огрызнулся Хайдерих в ответ. — А ты сколько угодно можешь делать вид, что ты железный, но все-таки тебя ранили! И раны твои надо перевязать.

Эдвард хотел что-то возразить, но в этот момент у него подкосились ноги, и он тяжело плюхнулся на лавку у стены. Ничего страшного тут не было — просто его все-таки достало напряжение — однако это заставило и Хайдериха, и служителя засуетиться и поскорее отвести Эдварда в домик, где на маленькой кухне смотрителя Хайдерих и занялся перевязкой.

Как ни странно, Эдвард оказался почти прав: рана на боку выглядела не слишком серьезной, действительно, пуля только ссадила кожу. Правда, имелся еще довольно глубокий порез на плече, который, честно говоря, мог бы быть и почище. Короче, Хайдерих порадовался, что все-таки настоял перевязать друга: Эдварду дай волю, он скорее кровью истечет, чем признается, что тоже человек и может страдать от боли. Правда, Эдвард все время шипел на него, что не надо было привлекать к себе лишнего внимания, но Хайдерих был уверен, что ничего страшного не случится. Станция была такой маленькой и покойной... и в любом случае, кто бы ни разыскивал их, когда погоня доберется сюда, они с Эдвардом уже будут в Мюнхене.

— Кстати, кто все-таки это был?.. — устало спросил Хайдерих, занимаясь перевязкой. — Они были серьезно вооружены, и вообще...

— Думаю, это все то же "общество Туле", — поморщился Эдвард. — Те самые, которые вышли на меня в Будапеште и предложили работать на них.

— Это которые верят, что ты из другого мира?

— Да. Вот идиоты, правда?.. — Эдвард невесело усмехнулся, и тут же поморщился: Хайдерих слишком туго затянул бинты. — Что еще интереснее, им зачем-то нужен и ты. Постой-ка... это никак не связано с тем предложением о работе, которое ты получил?..

— Но я же его принял! Мы потому и едем в Мюнхен!

— Вот может быть кому-то сильно не хочется, чтобы ты его принимал?.. Ладно, в Мюнхене будет видно.

Добрый старый Мюнхен! Хайдерих так скучал по нему. По Германии вообще. Конечно, жилось там сейчас тяжеловато, тяжелее, чем в Румынии: как слышал Хайдерих, инфляция была такая, что зарплату всем платили два или три раза в день. Однако... снова увидеть булыжные мостовые, крыши старых домов и древних соборов, снова вздохнуть ни с чем не сравнимый запах черемухи на окраине... Берлин, конечно, тоже хорош — ведь это его родина. Но Мюнхен...

— Думаю, найти комнату в Мюнхене будет легко, — сказал Хайдерих, когда они с Эдвардом уже сели в поезд, и он медленно, с чувством собственного достоинства отходил от станции. — Сейчас многие снова уезжают из больших городов в деревню, там прожить легче.

— Об этом нечего беспокоиться, — пожал плечами Эдвард. — Последний раз я получил письмо от своей квартирной хозяйки около месяца назад. Она говорила, что комната, которую я снимал, все еще свободна.

— Да, все время забываю, что ты тоже жил в Мюнхене, — Хайдерих хлопнул себя по лбу. — Как это мы раньше не встретились?... Погоди... ты что, переписываешься со своей квартирной хозяйкой?! Ну ты даешь!

— Не в том дело, — фыркнул Эдвард. — Она меня старше на десять лет. Просто... ну, она очень хорошая женщина. И всего-то я один раз ей написал.

— Все равно, — Хайдерих покачал головой. — Я думал, ты вообще не стал бы никому писать письма...

— Раньше и впрямь никогда не писал, — Эдвард чуть улыбнулся. — Но все меняется, верно?.. Вот захотелось написать, и очень хорошо, потому что нам теперь не надо беспокоиться о жилье. Да ты и сам... Что это за мисс Честертон, ради которой ты штудируешь английский словарь, а?..

— Да иди ты!

Эдвард ухмыльнулся. Потом продолжил серьезно:

— Нет, действительно, что это за девушка?.. Красивая?..

— Я ее никогда не видел.

— Никогда не видел?! Еще скажи, что тебя не интересует, как она выглядит.

— Ну... у меня есть фотография, но там ей всего четырнадцать, так что...

— А показать?..

Кажется, у Эдварда было какое-то неестественно-приподнятое настроение: он слегка раскраснелся, глаза странно блестели, и не знай Хайдерих точно, что у него не было возможности, он решил бы, что Эдвард слегка пьян.

— Покажи, покажи! Должен же я знать, как выглядит девушка, из-за которой меня будят в три часа ночи, чтобы выяснить, как по-английски "Искренне, твой!"

— Не правда, не в три! Полвторого!

— Вот! Сам сознался! Давай-давай, не отвертишься!

Слегка смутившись, Хайдерих полез во внутренний карман пиджака. Карман застегивался на пуговицу, и это было довольно-таки надежно. Он бы повесил фотографию на шею, в медальон, но в медальоне была уже фотография матери, и больше туда не влезало.

В общем, так оно было и лучше, потому что карточку ему послала мисс Честертон всего несколько месяцев назад, и у Хайдериха в любом случае не было ни времени, ни денег, чтобы уменьшать ее и вставлять куда-то. Так что он просто обернул края плотной бумагой, чтобы не потерлись.

Чуть покраснев — самую чуточку! — Хайдерих протянул Эдварду фотографию. И странно было наблюдать, как Эдвард внезапно побледнел, и кажется, выпустил бы фотографию из рук, если бы вовремя не спохватился.

— В чем дело?.. — взволнованно спросил Хайдерих. — Рана открылась?!

— Ничего. Очень красивая девушка, — Эдвард улыбнулся, но было видно, что это через силу. — Значит, вот оно как... Как, говоришь, ее зовут?.. Я забыл.

— Имя я тебе и не говорил, — ответил Хайдерих, успокоившись. — Ее зовут Аманда Уэнди Луиза Честертон. Но вообще-то она просит называть себя просто Уэнди. Она из какой-то аристократической семьи, но совсем не чванится. Увлекается авиацией. Ну, наверное, она изменилась по сравнению с этой фотографией... ей сейчас уже 17, как мне.

— Не думаю, что так уж сильно, — Эдвард снова вымученно улыбнулся. — Разве что стала еще красивее. Тебе повезло.

— Да при чем тут повезло! Мы просто друзья! Может, когда мы встретимся, я ей совсем не понравлюсь.

Эдвард ничего не ответил, только откинулся на спинку скамьи. К счастью, на сей раз вагон оказался полупустым, и они могли позволить себе говорить достаточно свободно.

— Эд...

— Что?..

— А у тебя была девушка, когда ты жил на родине?..

— Нет. Но я дружил с одной замечательной девочкой, — почему-то он посмотрел на свой правый, понуро обвисший рукав. — Интересно, где она теперь?.. Хорошо бы она была счастлива.

Все-таки у Эдварда поднялась температура: Хайдерих не слишком-то блистал в медицинских науках, но даже он смог определить, что заражения, к счастью, не случилось, а дело, видимо, все-таки в отложенной реакции на события этого бурного дня. Пользуясь тем, что в вагоне действительно почти никого не было, Эдвард задремал, растянувшись на лавке, а Хайдерих завидовал ему черной завистью. Будь он такого же небольшого роста, тоже мог бы удобно устроится... а вместо этого сиди и клюй носом.

Хайдерих смотрел в окно — нормальное, ничем не заколоченное окно — и думал о Уэнди. И о том, как он с ней познакомился.