"Гиперболоид" профессора Филиппова...

Вот уж, воистину, суровым... Родион который раз бросил взгляд в зеркало заднего вида и нервически хохотнул.

— Эх, учили папенька ума-разума, да видать не доучили. Мало каши всыпали. А надо было прибавить. Чтобы на всю жизнь сукин кот запомнил.... И чтобы всем своим потомкам до третьего колена заказывал в карты играть. Вот, кой черт дернул меня связаться с этим прохвостом, Шлыковым? И что теперь делать?

Вопрос прозвучал, а с ответом никто не торопился. Ибо некому было давать советы...

— Вот, вот... — продолжил шпынять себя Родион. — Хватило ума вляпаться в дерьмо, сумей и очиститься.

Кто знает, сколько еще нелицеприятных высказываний в собственный адрес произнес бы он в припадке праведного самобичевания, если бы пейзаж в лобовом стекле не изменился.

Сперва, Родион даже не обратил внимания на это. Просто казалось, что это небосвод отвоевал себе у степи полоску чуть ниже горизонта. Но 'Вольга' не стоял на месте, и с каждой покоренной верстой, полоса становилась шире, — и уже было заметно, что она гораздо темнее небесной лазури.

Море! Объездная дорога, указанная полицейским из дорожного надзора, действительно вывела его к морю. А разве может быть что-то милее сердцу человека, всю свою жизнь засыпающего под шум прибоя и с ним же встречающего новый день? И пусть это другое море, но оно тоже соленое, и над его волнами так же жалобно кричат чайки.

Остановив паромобиль, затянув ручник и перекрыв до минимума подачу воздуха в камеру сгорания, Родион выскочил наружу и со всех ног бросился к воде...

Тут его ожидало небольшое разочарование. Море плескалось буквально на расстоянии протянутой руки.... Но, десятью метрами ниже. Под кручей. А сверху открывался вид на весьма негостеприимные утесы, образовавшиеся после обвала и оползня....

Впрочем, берег казался неприступным только на первый взгляд. На самом деле был достаточно пологим и — если не торопиться и глядеть под ноги — вполне реально спуститься к воде без происшествий. Используя вместо ступенек множественные промоины и надолбы. Что бывший поручик тут же весьма ловко и проделал.

Неожиданно, внизу, обнаружился небольшой грот, невидимый сверху, а перед ним среди россыпи гальки и камней — клочок хорошего, песчаного пляжа. Родион разделся, аккуратно положил одежду на большой, гладкий валун внутри грота и пошел к воде...

Да, это тоже было море. Его запах не спутать ни с одним пресным водоемом, каким бы огромным тот не был. Но и разница ощущалась.

Уроженцу Санкт-петербургской губернии седая Балтика напоминала большого, свирепого пса. Считающегося с желаниями хозяина, но никогда не дающего человеку расслабиться. Хочешь повелевать, сумей в любой момент подтвердить свое главенство. Тогда как Черное море, скорее всего, походило на тигренка. Ласково мурлычущего на твоих коленях, обдающего теплым дыханием и всегда готового поиграть, отодвинуть хоть на время печали и заботы... Но и не забывающего, время от времени напоминать о своей звериной сущности.

— О-го-го! Море! Здравствуй! — завопил Родион и плюхнулся в воду. Теплую, как нагретая няней купель.

Он долго плавал, нырял, доставая со дна мидии. Пытался поймать краба, но те в своей стихии были расторопнее человека. Потом лег на спину и лежал, раскинув руки, наслаждаясь размеренным плеском волн и навеваемым им покоем. И только когда почувствовал, что вполне способен уснуть, нехотя выбрался на берег. Не вставая, на четвереньках преодолел полосу прибоя и ничком рухнул в нагретый песок.

'Боже, как хорошо! Ну, почему люди всегда сами усложняют себе жизнь?.. Зачем нужна вся эта кутерьма? Бесконечная погоня за славой, чинами, деньгами? Ведь мир так просто и славно устроен Господом. Только живи и наслаждайся...'

Его мысли прервало урчание в животе, некстати напомнившее, что человек — существо плотское и, увы, требующее не только покоя, но и пищи. Которую, в отличие от времен первобытных, приходиться покупать. А вслед за этим мысли свернули на деньги и то, что случилось намедни.

'М-да... Нехорошо получилось... — Родион хмыкнул и саркастически продолжил размышлять. — Себя-то, зачем обманывать? Нехорошо... Ужасно! Позор! Катастрофа.... Даже если пожар не случился, такой кавардак замять по-тихому невозможно. Полиция в любом случае наведается и начнет расспрашивать. А при таком количестве фигурантов, кто-нибудь хоть словечком, да обмолвится о том, что случилось на самом деле. Дальнейшее зависит от урядника. Но рассчитывать на то, что он не проявит заинтересованность, глупо. Как раз за раскрытие странных случаев им и выплачивают премии в Третьей канцелярии'

Родион вздохнул и перевернулся на спину. Обгореть на южном солнце дело не хитрое. А ему только этого для полноты счастья и не хватало.

'В общем, как ни крути, а мое участие будет обнаружено вне всякого сомнения. А там и обвинение в шулерстве всплывет. Бездоказательное, но когда это хоть кого-то волновало? Слухи плодятся мгновенно. И тем быстрее, чем ты усерднее пытаешься их опровергать. Заработать такое клеймо раз плюнуть. Отмыться — почти невозможно. Собственно, на этом и строился расчет незадачливых шантажистов. Что человек из общества скорее откупится, чем рискнет репутацией. И, будь у Родиона свои деньги, он, безусловно, так бы и поступил. Но повесить на себя еще и растрату — увольте. Перебор...'.

Родион завозился и снова улегся ничком. Хотелось пить, но вставать и карабкаться наверх, к машине было лень.

'И все же, с купеческой карьерой, как и военной, считай, покончено... 'Он шубу украл, или у него украли, не важно. Но дыма без огня не бывает — значит, человек ненадежный'. Хоть жизнью Императора присягни, никто в здравом уме не подпустит игрока к деньгам. Короче, куда не кинь — везде клин. Так, может, мне действительно, в жандармы прошение подать? Исчезну на год. А потом переведусь куда-то в Тмутаракань. Со временем — история забудется и можно будет снова в столице появиться... Да и репутация у Особой экспедиции такая, что любой позор смоет. Потому что, если уж принят кто на службу в Личную канцелярию Его Императорского Величества — значит, человек достойный, доверия заслуживающий...'

Глубоко задумавшись над такой перспективой, Родион и не заметил, как задремал.

Снилось ему родное имение, июньский сенокос... Потом, все вместе, и мужики, и бабы бежали к пруду и весело плескались в теплой воде, смывая пот и пыль... И хоть русалок в тех краях не видали исстари, дед Харитон внимательно вглядывался в глубь плеса с берега. На склоне лет он мог избу перед носом не разглядеть, зато человека узнавал в лицо за три версты.

Барчуки купались отдельно от остальных, в специальной запруде. Ее соорудили на мелководье для карликов, но те не слишком жаловали водоемы, предпочитая умываться в ручье. Объясняя это тем, что бегущая вода, в отличие от стоялой, никогда не навредит. Поэтому запрудой в основном пользовались младшие сестрички Родиона. Там они и плескались под его приглядом. Повизгивая от удовольствия.... И вдруг — пропали. Обе одновременно! Родион бросился к пруду, но девочек, несмотря на то, что воды было по колени, не увидел. И, вдруг, заметил глядящие из-под воды глаза. Умоляющие.... А потом и голос услышал: 'Помоги мне... человек... помоги...'

Родион рывком вскочил на ноги и, прогоняя наваждение, затряс головой. Надо ж такому ужасу присниться. Точно перегрелся...

Но тот же самый детский голос снова раздался в его сознании:

— Помоги!

Родион вздрогнул от реальности ощущения. Он даже мог бы поклясться, что заметил место, откуда донесся зов. Вон там, метрах в семи от берега, рядом с тремя, покрытыми водорослями, валунами.

— Бред... Окунусь и в тень...

Родион подошел к воде, сполоснул лицо.

— Нет, достаточно приключений. Надо перебираться в соседнюю губернию, пока здешняя полиция меня не хватилась. Снять номер в гостинице, девочку пригласить... Расслабиться и... как следует выспаться. А то зеленых чертиков можно дождаться.

И все же что-то не позволяло ему просто развернуться и уйти. Не принято среди военных и тем более, гвардейцев, оставлять без внимания призыв о помощи. От кого бы он ни происходил. Даже, если он только чудится.

Родион чертыхнулся, быстро окунулся, окончательно смывая сонливость, и побрел в намеченном направлении, внимательно вглядываясь в толщу воды. К счастью, тут была небольшая отмель, и глубина держалась примерно на уровне живота. А море — достаточно прозрачно.

Каково же было его изумление, когда именно возле трех валунов, Зеленин разглядел на дне странный, продолговатый сверток. Немного расплывчатый из-за оплетающих его водорослей, но размерами и формой наводящий на определенные выводы. Весьма неутешительные и попахивающие криминалом. Родион даже задумался, стоит ли ему влезать в чужие дела и прибавлять себе хлопот, в роли свидетеля связываясь с уголовным департаментом. Утопленнику все равно уже ничем не помочь.... И вполне возможно, прислушался бы к доводам разума, если бы в этот миг сверток не пошевелился и не открыл глаза...

* * *

Кто-нибудь другой, вполне возможно, ринулся бы прочь, оглашая пустынный берег заполошными воплями, но будущих офицеров, прежде чем научить думать и приказывать, сперва приучали действовать не рассуждая. Поскольку в реальном бою враг очень редко предоставляет время на размышление, и каждое потерянное мгновение может стать смертельным.

Родион быстро нагнулся, ухватил странный сверток поближе к тому месту, где обнаружились глаза, приподнял повыше над водой и побрел к берегу. Теперь, когда находку не прятало море, стало окончательно ясно, что у него в руках рыболовецкая сеть, закрученная вокруг человека!

Как бедняга до сих пор не захлебнулся, оставалось загадкой, но факт оставался фактом. Взгляд у несостоявшегося утопленника был вполне осмысленный. Вот только глаза какие-то странные.... На выкате.

Впрочем, в курсантскую бытность, Родиону приходилось видеть, как глаза краснеют и лезут на лоб, если из последних сил задерживать дыхание. Так что он не стал приглядываться, а тактично отвел взгляд. Да и куда спешить? Сначала первая помощь, а уж потом смотрины и расспросы.

На берег выбрался быстро, а вот дальше пошло хуже. Сеть запуталась так, что не поддавалась никаким усилиям.

— Извини, братишка, но придется тебя ненадолго оставить. Сбегаю к машине за ножом... — в запарке Родион чуть не брякнул: 'Ты только не уходи никуда...'. Но вовремя спохватился и только промямлил невнятно: — Живой?

Спасенный едва слышно что-то пробормотал. Но это особенного значения не имело. Сам факт попытки общения, был красноречивее любых слов. Покойники — народ молчаливый.

По уже проторенной тропинке Родион быстро поднялся наверх. Взял из бардачка нож, флягу с водой, пакет с НЗ, аптечку и еще быстрее спустился вниз.

Теперь дело пошло споро. Боевой армейский нож кромсал капроновую нить, как бумазейную. Приходилось осторожничать, чтобы не поранить в спешке спасенного. Так что, сосредоточившись на вспарывании сети, Родион даже не приглядывался к тому, кого освобождает. И только когда разрезал последние сантиметры плетения на ногах и вместо ботинок или босых ступней увидел ласты, наконец сообразил: что вытащил из воды!

— Однако... — пробормотал, чтобы скрыть растерянность. — Такого улова у меня еще не было... Тебя как угораздило-то в сети влезть, парень? Ведь места рыбной ловли согласовываются заранее. И ни один сейнер не выйдет в море без присмотра ваших инспекторов.

— Браконьеры... — ответ был предельно лаконичен, но даже этого хватило, чтобы понять — голос, хоть и странноват, но точно не мужской. А когда взгляд Родиона скользнул по ногам вверх, то любые сомнения, если какие и были, рассеялись окончательно. Костюм из акульей кожи, выделанный особым способом до полной прозрачности, не скрывал анатомических подробностей тела сирены.

Родион даже покраснел слегка, из-за совершенно не вовремя всплывшего в памяти старого анекдота о карликах, поймавших русалку. Заканчивающегося крылатой фразой: 'А как?'

— Спасибо, человек... Ты назовешь свое имя?

— О, прошу прощения, сударыня. Это от неожиданности. Согласитесь, что не каждый день, доводится вот так... — Родион сообразил, что брякнул бестактность. Прокашлялся и представился, как полагается. — Зеленин. Родион Евлампиевич. Отставной поручик гвардии.... и коммивояжер. К вашим услугам... фэа.

— Я не стану утомлять тебя перечнем моих достопочтимых предков, Родион. Хотя их достаточно даже для сирены. Но вы, люди, не чтите никого кроме непосредственных родителей. Поэтому ты можешь обращаться ко мне просто фэа Лаэда. Я у тебя в долгу...

— Да чего там, — отмахнулся Родион, с трудом отводя взгляд от приятных глазу выпуклостей и переводя его на лицо обитательницы вод. — Ты же все равно не могла утонуть...

— Утонуть не могла, — согласилась та. Русалка разговаривала, не раскрывая рта, из-за чего ее голос, телепатически транслируемый, у него в голове звучал совершенно монотонно. В одной тональности и без эмоциональной окраски.

'Как из склепа звуки доносятся...' — подумалось Родиону.

— Зато могла умереть с голоду... — так же размеренно продолжала вещать фэа. — Я третий прилив уже лежу здесь. Далеко от дома. Тут меня не стали бы искать...

— Так ты есть хочешь? — спохватился Родион. — Правда, у меня ничего особенного нет. Пара лепешек... Бастурма.... О, любишь сладкое?

— Да... — ответ прозвучал с некоторой заминкой, как будто фэа Лаэда стеснялась признаться в этом. — Зефир.

— Понятное дело, — согласился Родион. — Его же из водорослей делают. Ну, извините, фэа... Зефира у меня нет. Зато имеется целая плитка молочного шоколада. Держите...

Рука у русалки была женственно тонкая, хоть и с непривычными взгляду перепонками между пальцев. Но, если их не растопыривать, то и не слишком заметно. Зато глазища — в пол лица. Огромные, бездонные. Как омуты... Не зря во всех былинах добра молодца предупреждают, чтобы не вздумал смотреть в глаза русалке, иначе пропадет буйна головушка, ни за понюшку табака.

Сделав над собой усилие, Родион посмотрел на полные, слегка вытянутые трубочкой губы русалки. Чертовски неудобная ситуация. Отворачиваться или глядеть в рот не вежливо, опускать взгляд ниже — чревато...

— Кстати, а как вы оказались так далеко от ваших поселений?

Фэа промолчала. Сперва сделала вид, что не расслышала вопроса, а потом спросила, одновременно обсасывая пальцы. Выглядело это, несмотря на детскую наивность жеста, весьма соблазнительно.

— Как тебя отблагодарить, человек?

— Ой, да бросьте вы, фэа... — отмахнулся тот, тщательно запихивая поглубже слишком уж фривольные мысли. А то, кто их знает? Может, они не только мысленно говорят, но и слышат. — Было бы о чем говорить...

— Здесь есть о чем говорить... — голос аквитки по-прежнему не приобрел окраски, зато ее взгляд разительно изменился. Стал властным и высокомерным. И чуточку насмешливым. — Я не какая-нибудь белуга! И за мое спасение полагается награда! Ты же не стал бы отказываться от благодарности, оказав подобную услугу особе императорской крови? Разве только, приличия ради. Поэтому, будем считать, что оно соблюдено.